Чтобы игривый пес не разбудил Брукса, я отклонилась в сторону, но потом замерла.

Полностью.

Потому что Джонни был спокоен.

Абсолютно.

Пес кружил вокруг Джонни, лизал его в шею, бородатые щеки, тыкался в него мордой и наклонялся, чтобы обнюхать его руку, а Джонни просто смотрел на него.

Я тоже уставилась на него.

Внезапно Джонни отпустил мою талию, поднял руки и зажал собачью голову между ладонями. Собака и мужчина пристально смотрели друг другу в глаза, прежде чем пес дернулся и лизнул Джонни от челюсти до виска.

Это был Рейнджер.

Его пес.

Его вернувшийся малыш.

Это было воссоединение.

Счастливое.

— Мальчик, — пробормотал Джонни с таким глубоким чувством, что мой желудок, скрутившийся в болезненный узел, опалило жаром даже сквозь боль.

Хвост Рейнджера вилял так сильно, что все его тело виляло вместе с ним.

Наконец, Джонни поднял глаза, и я посмотрела в том направлении, куда они были устремлены.

И там, может, в футах десяти от нашего покрывала, стояла она.

Высокая.

Пышногрудая.

С гривой диких, красивых, темно-рыжих волос.

В убийственном наряде, очень похожем на тот, в котором был Джонни: облегающая черная футболка с изображением сердечка с игральной карты и какой-то надписью, сильно вылинявшие джинсы, ковбойские сапоги и много серебра на запястьях, в ушах, на пальцах и шее.

И лицо, из-за которого войны могли начаться и закончиться.

Она была так красива, что я с первого взгляда позавидовала ей с такой силой, что мне показалось, будто я начала съеживаться, сидя на своем покрывале для пикника рядом с Джонни. Съеживаться и скукоживаться, пока не почувствовал себя ростом в два дюйма.

На ее лице отразилось поражение, страдание и мука.

А потом она побежала. Как героиня романтического фильма, с грацией красавицы, которая была присуща только ей, она повернулась и помчалась сквозь толпу, подпрыгивая и уворачиваясь, ее волосы развевались позади, отливая на солнце рубиновым сиянием.

Я наблюдала за ней, поэтому не знала, как это произошло, но Рейнджер сделал выбор и помчался за ней.

Однако он остановился. Остановился, оглянулся на Джонни и с чем-то похожим на «пойдем!» рывком головы в сторону Джонни, от которого его висячие уши взлетели, повернулся и побежал за ней.

А я сидела летним днем, застыв в агонии, на покрывале для пикника, залитом солнцем, держа на руках племянника, когда почувствовала рядом внезапное движение, и Джонни Гэмбл, не говоря ни слова, вскочил и побежал за ними обоими.

Иззи

На следующее утро я натягивала резиновые сапоги на заднем крыльце, когда дверь в дом открылась.

Подняв глаза, я увидела сестру в пижаме, с растрепанными после сна волосами, выглядящую одновременно только что проснувшейся и уставшей, с тем же выражением, которое я видела на ее лице в вечер приезда и на следующее утро.

— Привет, — ласково поздоровалась она.

— Привет, — решительно ответила я.

— Ты в порядке?

Нет.

Нет, я была не в порядке.

— В порядке, — солгала я.

Адди протянула мне мой телефон.

— Он снова звонит, — сообщила она.

Она снова включила звук.

Я бы хотела, чтобы она этого не делала.

Я даже не удостоила телефон взглядом.

— Я покормлю лошадей и выпущу их погулять. Вчера утром мне не удалось почистить их стойла, так что я вернусь, приготовлю вам завтрак, переоденусь, а потом займусь уборкой.

— Я тебе помогу.

— Не нужно.

— Я помогу, — настойчиво заявила она.

— Кто-то должен присматривать за Бруксом, — напомнила я ей.

— Он может побыть в конюшне. Дети тысячелетиями вертелись вокруг лошадей, ели грязь и все такое, и выжили. К тому же, его любимое место на земле — с мамочкой и тетушкой Иззи, именно там он и будет.

Я пожала плечами, наклонилась к сапогам, наконец, их надев, и сказала:

— Если ты не против, то и я не против.

Я направилась к сетчатой двери заднего крыльца, когда Адди окликнула меня по имени.

Я повернулась к ней.

— Ты должна поговорить с ним, — тихо настаивала она.

Этого не произойдет.

Он ей нравился. Один короткий разговор на покрывале во время пикника, и он ей понравился.

Неудивительно.

Это же Джонни.

Я кивнула, пробормотав:

— Может быть, позже, — и вышла через сетчатую дверь.

Я направилась в конюшню, стараясь не думать о вчерашнем звонке Джонни, когда мы ехали в машине домой с фестиваля. И мы отправились домой с фестиваля примерно через десять целых восемь десятых секунды после того, как он убежал за Шандрой.

Хуже того, мы собирали вещи и сбегали под добрыми и сочувствующими взглядами многочисленных зрителей, ставших свидетелями воссоединения Джонни и Шандры, произошедшего всего через несколько минут после того, как он обнимался со мной на покрывале для пикника.

Воссоединения, после которого он, не оглядываясь, умчался за ней.

Я не ответила, потому что знала, зачем он звонит.

Это же Джонни. Милый. Джентльмен. В перипетиях мучительной ситуации он мог обо мне забыть. Но вспомнил бы, как только до него дошло, что он сделал, и он был бы настолько добросердечен, насколько мог, когда стал бы объяснять, как обстоят дела.

Но мне это было не нужно.

Я знала, где мое место, еще до того, как все произошло.

Это было бы мило с его стороны и все такое, но в этом не было необходимости.

Должна признать, что сообщение, пришедшее через несколько секунд после того, как я не ответила на его звонок, стало неожиданностью.

Я также должна признать, что повторяющиеся звонки и сообщения, ни одно из которых я не принимала и не просматривала, тоже стали неожиданностью.

Однако после того, как я позвонила Дианне и Чарли и солгала сквозь зубы, что у меня похмелье, и я не смогла вынести толпу, шум, запахи еды и жару, и мы отправились домой, и не сможем встретиться с ними, как планировалось, когда они позже приедут на фестиваль, я отключила звук, чтобы лишить себя постоянного напоминания о том, что я поступаю умно, не позволяя себе думать, что я могла бы заполучить Джонни.

Но теперь, я знала без всяких сомнений, что не могла допустить, чтобы Джонни продолжил причинять мне боль намного, намного, намного сильнее, чем следовало бы.

Адди пыталась уговорить меня ответить и поговорить с ним. Но после моего отказа отступила. «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой», — учила нас мама старой пословице, и часто ей следовала. Как и мы с Адди.

Я добралась до конюшни, вошла в ворота, заперла их за собой на задвижку и принялась кормить лошадей.

Я устала как собака. Прошлой ночью я спала еще меньше. Все еще мучаясь похмельем, но в основном меня тошнило от того, что произошло, не говоря уже о том, что весь город (ну, часть его) стала свидетелем этого. Они считали, что это было (не совсем) тем, чем казалось. Они не знали, что я не позволила себе увязнуть слишком глубоко (хотя, если честно, я это сделала). Они думали, что я просто еще одна из тех, кто влюбилась, а потом обожглась о Джонни и Шандру.

Последняя из них, но все же.

Уверена, что стану объектом сострадания. И это не весело, поскольку служило бы напоминанием всякий раз, когда я заходила в цветочный магазин «Мэйси» или продуктовый магазин, или если бы когда-нибудь (чего я, вероятно, не сделала бы, по крайней мере, какое-то время) снова отправилась бы в «Дом».

Но я бы вытерпела.

Я бы прошла через это.

Я бы пережила.

И продолжила бы жить дальше.

Меня, как и маму, жизнь многими и разнообразными способами могла поставить на колени, я просто встала бы и продолжила идти.

В основном потому, что у меня не было выбора.

Покормив своих деток, я решила проверить запасы корма и сена. Я всегда тщательно рассчитывала потребности обоих лошадей, потому что покупала оптом из-за скидки, которую могла получить, а также из-за того, что магазин кормов осуществлял доставку по фиксированной цене, независимо от величины заказа.