— Это интересно, — повторил сыщик, снимая крышки с корзинок и раскладывая по чашкам ячменную кашу с тыквой и рубленую жареную курицу в соусе. — Если мы с тобой раньше предполагали, что имеем дело с единичным актом, возможно, связанным с насилием над девушкой, то теперь картина-то совершенно другая. И даже шантаж может не иметь ко этому всему отношения. Потому что я просто не представляю, что может связывать уважаемого судью городского уезда с сыном магистрата, который чуть больше года назад вернулся в Альмейру. А ты? Чего не ешь? Бери ложку и жуй, я на двоих покупал.

Эрех послушно принялся за еду. Некоторое время они молча ели, он медленно, мастер Рейке — целеустремленно и сосредоточенно. Потом Эрех решился.

— Я там кое-что не записал. Я… Я ему руку осматривал и нашел на тыльной стороне ладони укус, а между пальцами были волосы, — он сунул руку в карман и выложил на столешницу бумажный конвертик.

Рейке, не переставая жевать, вытряхеул на стол прядь длинных серебристых волос. Излишней брезгливостью сыщик явно не страдал.

— Еще одно подтверждение севрасского следа, — сделал он тот же вывод, что и Эрех ранее. — А что с укусом?

— Вот тут, — Эрех показал на своей ладони. — Отчетливый и очень глубокий. Старый, не в день смерти. Вы же понимаете, что это значит?

— Понимаю, — Рейке кивнул, помрачнев. — Вот тебе и связь — еще один любитель насиловать, э? Если я не ошибаюсь, судья был не женат, ни в каком виде. Работал много, понимаешь ли. И чей укус? Мужской, женский? Только не говори мне, что ты не замерил, док, ни в жизнь не поверю. С твоей-то дотошностью до анатомии и вскрытий.

— Замерил, — Эрех опустил голову, глядя в стол, машинально отметил длинную занозу на гладкой древесине. И сучок с краю. — Вы правы.

— Ну? — поторопил его Рейке.

Эрех поднял голову, посмотрел сыщику в глаза. Говорить было противно.

— Он маленький. Узкая челюсть, мелкие зубы.

И увидел, как и без того очень светлые глаза человека, сидящего напротив, побелели от внезапной догадки.

— Это детский укус, мастер. Жертвами были дети.

****

Коляска тряслась на камнях, послушно трюхала серая лошадка. Йон держал поводья, рядом скукожился погрустневший док.

Проклятое средство передвижения обошлось аж в пять с половиной лян за ночь. Деньги Рейке, скрипя зубами, выгреб из собственного кармана, поскольку в кармане мелкого осталось только чтобы не протянуть с голоду ноги. А что поделать, если обоих покойников объединяла, помимо склонности к извращениям, привычка брать наемные коляски у Северных ворот.

Они действительно арендовали их в одной и той же конторе. Не опасайся Йон поминать Рукокрылую даже мысленно, то сказал бы, что лично Судьба постаралась. Владелец вспомнил и привлекательного юношу в университетском мундире, и степенного мужчину в дорогом костюме. Оба стали наведываться к нему примерно полторы луны назад, коляски брали на ночь. Последний раз непосредственно перед тем как они сдохли.

Туда мразям и дорога. И перерождения им с полным искуплением, безногими, слепоглухонемыми идиотами.

За всю жизнь, проведенную в криминальном мире Альмеррайда, Йон повидал многое. Такое, о чем и вспоминать-то было противно, не то, что рассказывать. Но вот любители детей ему встречались всего-то трижды. Первый раз был когда Йону едва исполнилось семнадцать и следствие вел не он, а его наставник. Потому от дела в памяти сохранилось только ощущение непередаваемого омерзения. Маленький щуплый человечек, эфесский купец, признавался безо всякого принуждения. Рыдал, размазывая сопли, и пытался оправдать свои действия, покупку пятилетнего мальчика, тем, что собирался его любить. Мол, ребенку лучше с ним, чем в трущобах. Приговор в исполнение в тот раз приводили чтецы. Развращение детей — преступление храмовое, не светское, оно карается по закону Матери и Отца, а те не страдают ни недостатком воображения, ни излишками сочувствия.

Во втором случае Йон разбирался уже сам, лет через пять. Тот раз тоже стал первым — первым, когда он лично ходатайствовал о справедливости. В подвале, посреди столицы, сотрудники магистрата вынимали из земли восемь полуразложившихся детских тел со следами зверских пыток, и он не смог удержаться. Тело выставили на площади в Алессо, а сам Рейке потом долго пытался понять, от чего его мутит больше — от собственноручно исполненной высшей меры наказания или от того звериного, лишенного пределов и границ, что таилось за внешностью обычного человека.

Третье дело пришлось на Асталот, бывшую столицу старой Империи, где можно найти все, были бы деньги. Дом вдовы Рино, например, предлагал детей, любых и для любых нужд. Йон, помнится, полдюжины дней безвылазно разбирал клиентскую документацию, то и дело поглядывая на закованную в колодки старушку, более напоминавшую одуванчик, чем кровавую тварь. В тот раз ему не хотелось наказывать — хотелось рвать руками, наживую сдирая кожу. Ворованные младенцы для игры «в хирурга» для богатой супружеской пары. Мальчики не старше семи лет для шестидесятилетнего ростовщика, поставки продолжались более трех лет. Десятилетняя астийская девочка для второго помощника магистрата, которую тот изнасиловал и убил. Комнаты с детьми, куда допускались постоянные клиенты. Любые безумные желания. Никаких ограничений.

Помощника Йона, помогавшего разбирать архив, в итоге увезли в смирительной рубашке увезли после попытки удавить обвиняемую. Рейке таскал вдову за собой, чтобы жаждущие возмездия жители города не растерзали ее раньше, чем она сольет ему клиентскую сеть. Он помнил череду ночных арестов, когда всех, кто был связан с этим делом, и клиентов, и посредников, вытаскивали из постелей и волокли в городскую тюрьму, осажденную требующим правосудия людьми. Помнил массовую казнь, когда впервые за более чем сто лет к справедливости воззвал сам Верховный настоятель Храма Псоглавца. Публично, на главной площади, на глазах всего города. И особенно отчетливо Йон помнил, как в мертвой тишине собранные со всех уголков страны ищейки, один за одним, приводили в исполнение не подлежащие обжалованию приговоры. Высшая справедливость, непонятная непосвященному разуму, два ряда мужчин в серой форме и воздетые к Небу руки старика в золотой маске собаки. И абсолютная, окончательная смерть тех, кто посчитал, что их не касаются божественные запреты и земные законы.

Потому сейчас он думал, что, вполне возможно, история решила повториться. Слишком многое указывало на это. Множество поездок за пару нан от города двух незнакомых между собой людей. Способ, которым их убили. То, что судье и сыну магистрата совершенно нечего было делать в деревне. И даже то, что о покойном Карре никто ничего плохого не говорил, а вот про Читела Ойзо они не узнали ничего хорошего.

— Эй, мелкий! — Йон выдернул Эреха из унылого состояния.

— А?

— Не нюнь.

— Чего?

— Сопли подбери. И ответь мне на один вопрос.

На дока сыщик не смотрел, но ощутил, как тот занервничал. И ожидаемо пискнул:

— Какой?

— Объясни-ка мне, чего ты забыл тут, среди ночи? — Рейке обвел рукой окружающий их пейзаж: серые кипарисовые стволы, теряющиеся в чернеющем небе, мягкий ковер из опавших иголок, темнота, тишина, угрюмая жуть, особенно для трясущегося зайцем дока, который размером с того же зайца.

— Аааа…

— И не юли, — строго добавил Йон, подумал, и применил запрещенный прием. — Если мы с тобой в этом деле напарники, то вранья между нами быть не должно. Согласен?

Наивный младенец тяжко вздохнул и уши повесил. Посопел, собрался с силами, потом что-то пробормотал себе под нос.

— Э? — расслышать жалкий писк Рейке не смог бы при всем желании.

— Я… это…

— Смелее, док!

— Я… — он даже зажмурился и Йон слегка забеспокоился. Чем он там занимается, по ночам, в женские бани подглядывает?

— Я… Я — штопальщик!

В лесу воцарилась ошеломленная тишина.

— Ты?! — Рейке удивленно заморгал, а потом расхохотался.