Он негигиенично перекусил нитку зубами.

— Да какой из меня, в задницу, аристократ?!!

Йон поперхнулся, потом расхохотался.

Игнорируя его ржание, Эрех принялся складывать использованные инструменты в банку с раствором для дезинфекции.

— Что мы теперь будем делать? — спросил он, имея в виду сбежавшего мастера.

— Мы? — иронии в голосе сыщика хватило бы на то, чтобы заполнить бочку для вина. — Ничего. Я вот схожу к нашему мастеру и заберу девчонок. Пора заканчивать с этим делом. Закрывать, так сказать, главу.

Эрех оторопел.

— Но… Вы с ним не справитесь! — голос его опять сорвался на писк, и он мысленно проклял эту свою особенность. Кто возьмет на дело человека, который все время пищит, словно мышь под веником? — Он же чтец! Он подчинит вас так же, как у него это получилось с Тэфе и людьми мастера Юхея! Для чтецов нет преград, а вас даже никто не охраняет! Вы представляете, что будет с нами, если вы станете его рабом?

Йон, насвистывая, неторопливо застегивал пуговицы на сорочке.

— И вы меня даже не слушаете! — возмутился целитель.

— Да слушаю я тебя, слушаю. Не пищи, — добродушно усмехнулся мастер. — Слушай, док, я понимаю, что знаем мы друг друга всего ничего, но как ты думаешь — сколько мне лет, э?

Вопрос был неожиданным. Эрех не удержался:

— Ну-у, если судить по возрастным изменениям лица… Сорок пять?

— Паршивец, — хмыкнул Йон. — Сорок три. Так вот, мелочь ушастая, я прекрасно знаю не только то, что ты тут выкрикиваешь. И уж, поверь мне, с чтецами я имел дело почаще и поболее твоего.

— Но это не причина, чтобы идти в одиночку!

— А кто говорил, что я пойду один?

Он натянул пиджак, потом взял со стола револьвер, вытащил из кармана горсть патронов и вставил недостающие в барабан.

— Знакомься, док, это — мой Миротворец, — серьезно произнес Йон, и магическое оружие в его руках сверкнуло лиловым, узнавая руку хозяина. — И у нас с ним есть пара идей…

****

Он шел пешком через лес. Брать лошадь или коляску у Юхея Йон отказался. Вовсе не потому, то ему претила помощь бандита. Просто те полтора нан, что отделяли Товайхо от поля под Мимири нужны были, чтобы собраться с мыслями.

Йон понятия не имел, как божественное провидение определяет, сколько одаренных должно быть и почему, на то оно и божественное провидение, зато он знал статистику. На весь Альмеррайд приходилось несколько тысяч чтецов и, для сравнения, всего двадцать три ищейки. С ним, с Йоном, когда-то было двадцать четыре.

Ищейки никогда не бдили над отступниками так, как это делали другие. За восемь лет, минувших с того момента, как он зашел в Храм Судьбы, Рейке ни разу не видел никого из своих бывших братьев или наставников. Отпустили ли они его или он перестал для них существовать — этим вопросом он не задавался. Тогда еще ищейка, Рейке знал, на что идет, предлагая Судьбе все, что имеет. Да, ему отказали в правосудии, но никто не обещал согласия. В этом и есть смысл Путей Судьбы — всегда есть варианты, но ты сам решаешь, какой выбрать. Быть в стае или стать никем. Читать в душах людей или торговать прочитанным. Исцелять до последнего или забрать чужую жизнь. За эту способность ставить человека перед самым мерзким и тяжелым выбором никто Судьбу-то и не любит. Даже ее собственные пророки.

Второй насущный вопрос — что делать дальше. Нагружать им двадцатилетнего пацана было бы нечестно. Первоначальный план, где фигурировали репортеры и Дворец Правосудия, никуда не годился, потому что в этом плане не было чтеца Тулли и двух девочек в заложниках. Чтецов сложно доставить в светский суд живыми. Чтецов судят такие же чтецы, способные удержать дар. Так что Путь был только один.

Ничего, лес вокруг густой, а прятать тела Рейке умел не хуже, чем находить. Двадцать лет в Департаменте даром не проходят.

Он миновал чернеющие среди кипарисовых стволов развалины королевской резиденции, пересек заросшую травой старую дорогу и вышел туда, куда направлялся. Маленькая ниша, выдолбленная в каменном валуне. Крошечные огоньки двух лампад и старинная, грубой работы статуэтка в глубине камня. Место последней надежды для тех, кто отчаялся настолько, что готов просить о самом страшном. О справедливости свирепого, не знающего жалости Бога с головой собаки.

— Ну, здравствуй, — голос вдруг сел.

Опустился на колени в густую траву, коснулся земли лбом.

Йон Рейке не был в храме целых восемь лет. Ни в каком.

— Не знаю, могу ли я просить, — в ночной тишине произнесенные слова звучали странно и глупо. — Не знаю, заслуживаю ли хоть крупицы доверия. Понимаю, что не имел права верить, что являюсь исключительным.

Ветер, зародившийся в глубине леса, пронесся по лугу, поднимая шелестящую волну.

— Но сейчас я прошу не за себя. Помоги им. Защити их. Ради тех, кто не может сопротивляться и тех, кто не может защитить себя сам, я ищу твоего правосудия. Приди для них, отец мой.

Ветер пронесся и утих, и ночная тишина стала ему ответом. Глухая, жаркая. Йон, еще раз поклонившись, встал и пошел, неторопливо, не оборачиваясь. Он не ждал, что ему ответят.

Под любопытным глазом разомлевшей луны Рейке преодолел оставшееся расстояние, вышел на тот же бугор, с которого прошлой ночью они с доком смотрели на огни цирка. Сейчас огни не горели. По пустой дороге между шатрами и кибитками ветер гонял клубы пыли и обрывки афиш. Эта картина лучше всякого приглашения сказала Йону о том, что его ждут.

Он вынул из кобуры Миротворца, привычным движением выщелкнул барабан, еще раз проверив, потом стал спускаться ко входу. Скрываться смысла не было, чтец доподлинно знал о его приближении.

Когда его учили как быть ищейкой, сопливого мальчишку из портового города, то рассказывали — если хочешь продолжать сохранять контроль над собой, помни, зачем ты пришел. Помни, где ты. Тебе будут показывать то, что ты жаждешь увидеть, будут пугать самыми потаенными страхами, но ты помни, кто ты и зачем ты тут.

И Йон помнил. Он, сыщик Рейке, пришел в цирк, чтобы прекратить, наконец-то, этот бардак.

Он нырнул в непроницаемую мглу, как только прошел через арку под натянутым полотнищем. Исчезли поле, огни Мимири на горизонте, шатры и дорога. Они были на месте, но его глаза перестали их видеть, подчиняясь власти человека у него в голове.

«Я знаю кто ты».

Голос говорил из темноты, в которой Йон увяз мгновенно, как муха в меду.

— А я знаю кто — ты, идиот несчастный, — насмешливо ответил он темноте. — Не думай, что получится меня напугать.

На каждом втором судебном процессе судебные чтецы лезут в голову, чтобы удостовериться, дает он правдивые показания или гусно врет.

«Думаешь, сможешь меня найти?»

— Почему нет? — хмыкнул в ответ сыщик. Ориентирование по памяти, этому его тоже учили. Розги и бесконечные тренировки — лучшие учителя. — А, ты подумал, что отключил мне зрение и я все, утоплюсь в слезах?

Десять шагов до первого павильона, того, с женщиной-змеей. Почему-то Йон не сомневался, что Тулли сидит сейчас в большом шатре. Сумасшедшие любят символы. Оставалось только добраться. Двадцать восемь до «девушки одной из двух». А потом тридцать и направо до кибитки с магом, за которой и будет большой шатер. Ждать логики от безумца не стоило, поэтому приходилось полагаться на интуицию.

— Что, морда ты сопливая, хвост задымился? — оскорбление противника тоже было веками проверенным средством заставить его потерять контроль. Главное как можно быстрее найти место почувствительнее и хорошенько за него укусить. — Страшно стало? Боишься, что местное население, узнав про твои художества, вздернет тебя на твоем же галстуке? Правильно боишься. Еще как вздернет. И никто, отметь, за тебя не вступится. Или твои бывшие приятели из Храма за тобой явятся, чтобы прикончить. Показательно.

Три, четыре, пять… Идти и не замолкать, сквозь темноту, на ощупь, на слух. Сейчас только тяжесть Миротворца в руке привязывала его к реальности.

— Но, что еще вероятнее, мурло ты эдакое, до тебя доберусь я. И тогда ты просто возжаждешь сдохнуть от чьих угодно рук. Как там говорится? Живые позавидуют мертвым? Вот ты у меня точно позавидуешь, клянусь здоровьем. Твоим.