«Я знаю, кто ты».

— Повторяешься, старик.

Тридцать два, тридцать три… повернуть направо и досчитать до конца.

«Я действительно знаю. Я вижу тебя изнутри».

Йон ощутил ткань шатра под рукой и, одновременно, мир вокруг него вспыхнул.

Сияющие в солнечных лучах своды храма. Высоко, над головой замерла в полушаге с обрыва молодая девушка, распростершая руки-крылья над головами тех, кто из века в век стоял перед ней на коленях. Она — Хатма, непокорная третья дочь Матери и Отца. Рукокрылая Судьба, Дающая Выбор. Та, Что Рисует Пути. У ног девушки крутит в мраморных руках мраморный стаканчик ее брат-близнец, мальчик по имени Хетто, вечный божественный ребенок. Повелитель Случая, бесконечно играющий в Кости Судьбы.

Йон вновь ощутил аромат полыни, тепло нагретого солнцем пола, услышал свой срывающийся, охрипший голос.

Забери, что хочешь, все забери, что имею. Только дай мне отомстить.

«Помнишь это? Помнишь, как ты был жалок?»

Йон помнил.

— Да, — короткое слово далось с невероятным трудом. Он знал, что уже находится внутри шатра, и пытался понять, в какую сторону идти дальше. Нутром чуял, что чтец стоит где-то недалеко. Таким как он жизненно необходимо видеть противника, наслаждаться чужой слабостью. — Я помню все, старик.

«А это помнишь?»

Просторы храма растворились в темноте узкого переулка, освещенного лишь ручными фонарями. Негромкие взволнованные голоса за пределами пятен света. В ту ночь дождь стекал с крыш на голову и за шиворот, смывая слезы с лица. Его собственные глухие рыдания, тяжесть мертвого тела в кольце рук и набрякшие от воды и крови волосы Элеми под щекой, белокурые волосы, без примеси золотистого или пепельного. Воспоминание было такое острое, словно это случилось недавно, и он опять стоит на коленях, сжимая в объятиях мертвую жену. Страшное горе обручами сдавило грудь.

В которой, в реальности, в настоящий момент зарождалось гневное рычание.

— И это я тоже помню, старик, — рычание прорезалось в голосе. — Но ты зря надеешься, что воспоминания способны меня остановить.

И, пока чтец не нырнул глубже, туда, где восемь лет назад ищейка Рейке, размазывая слезы по лицу, безуспешно заклинал своего Бога послать ему правосудия, или где, отдав все, включая разум, рвался с цепи в подвале борделя, вскинул руку и выстрелил.

Миротворец рявкнул, гулко, раскатисто. Что-то рухнуло, посыпалось, раздался чей-то вскрик, и картинка дождливой ночи лопнула, как мыльный пузырь, позволив Йону вывалиться наружу.

Он стоял у входа на арену, а напротив, на первом ряду, упираясь тростью в пол, расположился мастер Тулли. Чуть сбоку, пригнувшись, скорчился невысокий смуглый человечек, в цепках от разнесенной Миротворцем спинки скамьи. Йон ощутил удовлетворение — верный друг никогда его еще не подводил.

— Брось револьвер, — тихо произнес некто.

Рейке скосил глаза и с интересом поглядел в дуло, приставленное к его виску. Красивое оружие, ствол длиннее, чем у Миротворца, весь в извивах гравировки, по которым пробегают такие знакомые лиловые искры. И прилагающийся к оружию невзрачный лаэстский хлыщ с военной выправкой.

— Я друзей не бросаю, — ответил Йон, но руку опустил. — А ты, уважаемый, кто такой?

Военный не ответил, да сыщик и не ждал. Вновь посмотрел на толстяка. Память, освобожденная от присутствия в ней посторонних, услужливо подкинула воспоминание о прошлой ночи: увиденный со спины неизвестный, покидающий кибитку директора. Тот самый, надо понимать, кто по-эфесски рассказал историю о зарезанном севрассцем судье и пропавшем сыне магистрата. Причина, по которой Тэфе столь внезапно шагнул, против собственной воли, в пропасть над ареной.

— Я так понимаю, вы, ребята, его отряд прикрытия? Сами пришли, или он вам немного помог с желаниями?

— Ты думаешь, нами можно управлять? — серьезно уточнил военный.

— Не разговаривайте с ним, майор, — вякнул толстячок. — Просто пристрелите!

Йон иронично хмыкнул. Ишь ты, целый майор. Интересно, этот-то что желал обрести? Внепланового полковника? Страшно сыщику не было, ощущались лишь небольшая досада и дикий азарт. Он знал, что сдаваться не собирается, как бы оно не обернулось, и это знание доставляло давно, казалось бы, забытую радость — вновь почувствовать себя волкодавом, вышедшим против волков.

Мастер Тулли тяжело поднялся, опираясь на трость, медленно, чуть прихрамывая, подошел и остановился напротив Йона. Они были одного роста и смотреть прямо в глаза труда не составило. Одинаковые, голубые до прозрачности, тилейские глаза.

— Вы бы не хотели сменить сторону, мастер Йон? — прошуршал его голос сухими листьями.

Это было неожиданно.

— Нескромное предложение. С какого перепугу?

Военный поморщился от такого обращения, но старый чтец даже не дрогнул.

— Вы мне интересны, — Йон насмешливо изогнул бровь. — Я впервые вижу ищейку, отказавшегося от своего Бога. Знаете, сколько было тех, кто отказался от Горо с момента нашего создания? Помимо вас — трое. Трое за шесть сотен лет. В вас, в псах, изначально заложена любовь к ошейнику. Вы так верите в свое предназначение… Не хотите ли обрести новое?

Йон улыбнулся в ответ, широко, как пес, которым когда-то и был. Ошейник, говоришь? Ошейником они с братьями называли номерную бирку на кожаном шнурке, по которой опознавали тела ищеек. Свою он оставил в залог Судьбе.

— И зачем мне это? Хотя дай угадаю — тебе нужен охранник, способный чуять угрозу задолго до ее появления? Захотел овчарку, что может охранять стадо без пастуха? Что, для этого военные слишком тупы и привыкли лишь исполнять приказы? А вот эта крыса, явно министерская, по большому счету, бесполезна?

Толстяк, наконец-то поднявший с арены шляпу, возмущенно хрюкнул и заколыхался. Похоже, с министерством Йон попал в точку.

— А что мне за это будет? Ну, если я соглашусь?

— Я исполню все твои желания, — просто ответил Тулли.

Его моментально перекосило. От мысли, что он окажется в компании таких, как Ойзо, Карре, незабвенный Теон, этот желеобразный ублюдок и прочие, стало тошно.

— А если у меня их нет? — Рейке пристально поглядел в глаза Тулли. Смотри, старик, смотри на самое дно, где когда-то таился Песий Бог. — Если я уже имею все, что хочу? Что тогда ты мне предложишь?

Тулли вздрогнул, впервые за все время на его лице появилось человеческое выражение. Изумление и еще что-то. Страх?

— Убей! — внезапно выкрикнул он, громко, визгливо, не скрывая паники, отшатнувшись назад. — Убей!

Йон резко повернулся к безымянному майору, одновременно вскидывая Миротворца и уже понимая, что не успевает. Револьвер противника послушно расцветился искрами…

От разорвавшей спину неожиданной боли Йон упал, и пуля прошла у него над головой. Преодолевая жидкий огонь, будто охвативший все тело, сыщик поднял трясущуюся руку, нашел прицелом военного и выстрелил. Голова человека взорвалась.

Рука дрогнула, и вторая пуля прошла мимо цели.

Пронзительно закричал Тулли. Полный ужаса крик был отвратителен.

Она возникла из ниоткуда, длинная тень, невидимая обычному глазу. Та, что приходит, когда жаждущий просит о правосудии. Та, что наказывает, неотвратимо, навсегда. Пес Горо, живущий в каждом из его ищеек.

Вой, исторгнутый из человеческой глотки, был страшен. Наверное, непередаваем ужас того, в чью душу вгрызаются невидимые собачьи клыки, вырывая ее. Крик захлебнулся в бульканье — не крови, но как похоже на кровь!

Йон сел на песке, наблюдая, как Тулли пытается бежать. Безумный идиот. Это было в чем-то даже забавно. Старые сказки говорят, что ищейки годами могут преследовать преступника, сводя с ума воем и клацаньем невидимых клыков. В юности Йон в этом сомневался, считая метафорой собственной работы. А тут вдруг подумал, ни с того ни с сего, что, может, сказки и не врут, просто он никогда не видел себя со стороны.

Тень пронеслась над зрительскими рядами, обрушилась и погребла под собой высокого старика в бархатном кафтане. Рычание, крики, тишина.