— А какая была твоя девичья фамилия?

— Проценко.

— Ты украинка?

— Наполовину. По отцу. Этот человек приехал в Москву из западянской деревни. Охмурил мою мать. Заделал меня. Развелся и разменял квартиру. И вогнал тем самым в гроб и мать, и бабушку. Ненавижу его.

— А ты сама давно развелась?

— Порядочно. Девятнадцать лет уже.

— А кто был твой муж?

— Сокурсник.

— Тоже поэт?

— Прозаик. Не будем о нем. Я вот что хочу тебя спросить: нет ли у тебя какой-то тайны рождения?

— Как это? — удивился Влад.

— Я вот о чем. Ты мне назвал точную дату, время и место. Но уверен ли ты, что родился именно в этот день и час? Именно в этом месте?

Влад искренне удивился, почувствовал даже, как вскинулась его левая бровь.

— Точно уверен. Я свой день рожденья праздную ровно в восемь утра. Для начала в одиночестве.

Тут он почти не соврал. Он и вправду отмечал свой час рождения. Только не в восемь утра, как Тарас, а в пять вечера. Все же недаром он тщательно изучил переписку.

— Точно ли ты родился в Москве, а не где-нибудь в дороге, ведь так бывает: что роды начинаются, например, на даче, ее везут, она рожает в первой попавшейся больнице… А еще случается, что родители почему-то скрывают истинные обстоятельства…

— Нет! — воскликнул Влад. — Я даже могу тебе паспорт показать. Там точно написано: Москва.

— Не надо… Впрочем, покажи, интересно.

Наталья взяла его новенький фальшивый документ, полистала… От его внимания не ускользнуло, что она открыла страницу 14 — семейное положение — и не сумела скрыть довольную улыбку, поскольку страница эта у Тараса Балашова была пуста.

— Странно, — сказала Наталья, тряхнув паспортом и возвращая его.

— Что именно?

— Я не готова ответить, прости.

Они заговорили о другом. Вдруг Влад заметил вывеску небольшого кафе.

— Зайдем? — предложил он.

— Конечно!

Инкерманского не оказалось, Влад заказал бутылку французского, также красного, самого дорогого из предлагаемых. Первое время он еще помнил о разговоре насчет тайны рождения, о какой-то странности, затем эта мысль отошла на задний план. Он просто был очарован Натальей и говорил с нею, порой даже забывая, что он не Тарас Балашов из Москвы, а Влад Синеухов из Казани.

Влад постепенно пьянел. Интересно, чем кончится этот вечер? Слово за слово, он стал замечать, что Наталья испытующе поглядывает на него.

— Это ты за Байкалом набрался местного выговора? — вдруг спросила она.

— Ну да! С кем поведешься, понятно… А что, я как-то не так говорю?

— Окаешь, словно волжанин. Не думала, что можно так заразиться акцентом.

— Ты, видать, никогда надолго не покидала столицу?

— Нет. На море там, недели на две, или во всякие туры.

— Ну, и общалась, видать, только с отдыхающими да тургруппой. Я же несколько месяцев прожил в окружении коренных волжан… То есть тьфу! Запутала ты меня совсем. Сибиряков забайкальских.

Они давно покинули кафе, дошли до Арбата, углубились во дворы. Пошел дождь, и они забрались в резную беседку посередине детской площадки.

— Ну что ж, спасибо за вечер, — сказала Наталья, подняв вверх ладони. — Можешь считать, что ты полностью загладил свою вину.

Влад недоуменно глянул на нее.

— Ты проявил себя таким галантным кавалером, что я готова простить тебе то грубое письмо.

— Какое письмо? — спросил Влад и тут же пожалел об этом.

Ему же говорили: будь внимателен, осторожен! Ведь упоминал Хозяин о каком-то неучтенном «письмеце»… Лицо Натальи вмиг преобразилось. Стало строгим, холодным.

— Какое животное приснилось Тарасу Балашову? — вдруг спросила она.

— Какое животное?

— Что ты повторяешь, словно эхо? Это вопрос: какое животное занималось любовью на глазах Тараса Балашова с девушкой его мечты?

— Издеваешься? — Влад понял, что и она решила провести экзамен на тему прозы Балашова.

— Ты что же — сам не помнишь, что написал? Некое морское животное, с щупальцами, напало на его девушку во сне…

— Осьминог! — воскликнул Влад, и Наталья вдруг плотно сжала губы, сразу сделавшись старше.

— Скажи мне, Тарас! Может ли быть такое, что писатель не помнит, о чем написал?

— О, вполне! — воскликнул Влад с горячностью. — Особенно, это касается меня.

Влад понял, что стоит уже на самой грани провала. Какое еще морское животное с щупальцами могло быть в этой гребаной прозе Тараса? Ну, конечно же!

— Медуза! — выпалил Влад.

Наталья поднялась, поправила юбку, подавила ладошкой зевок.

— Дождь никак не кончится, — сказала она, пристально глядя Владу в глаза. — А ты вовсе никакой не Тарас Балашов.

— Как это не Тарас? — возмутился Влад. — Я же тебе паспорт показывал!

Наталья продолжала смотреть ему в глаза не мигая. Сказала:

— Ты не тот Тарас Балашов. Да, ты Тарас. Да, ты Балашов. Но другой. Не тот, который написал все эти новеллы на Прозе-ру.

— Не понимаю… — пролепетал Влад, лихорадочно соображая, как вести себя дальше: единственное, в чем он был точно уверен — правду этой женщине он рассказать не сможет, ни сейчас, ни когда-либо позже.

Влад смотрел на нее с немым вопросом, это было все, что он мог сейчас сделать. И она будто бы ответила ему на этот непроизнесенный вопрос:

— Дело в том, что там, на странице Тараса Балашова, есть такое окошко, в котором можно написать письмо автору. Через форму на сайте, а не обычной почтой, как переписывались мы с тобой. И я написала это письмо. Думала, что автор ответит. И он ответил. Но это был вовсе не ты.

— А кто? — глупо спросил Влад.

— Тарас Балашов.

Наверное, они целую минуту молча смотрели друг на друга, а это очень долго, минута. В фильме про желтую подводную лодку есть удивительный момент, когда минута реально демонстрируется на экране — просто сменяются мультяшные числа. Это единственное, что она помнила из фильма, который смотрела очень давно, лет тридцать назад, когда за нею ухаживал одноклассник, предлагал стать его женой. Именно с ним они и ходили на какую-то квартиру, смотреть видео… Тогда видео именно так и существовало: у единиц, на квартирах зажиточных людей. И они смотрели этот фильм, вернее, конечно, мультфильм с нарисованными Битлами в цветных клешах…

За эту минуту Наталья поняла по глазам Тараса, что попала в самую точку. Он вдруг глубоко вздохнул, втянул голову в плечи. Неожиданно повернулся и шагнул из беседки под дождь, медленно пошел по двору, попирая брошенные игрушки, среди качелей и песочниц, полных избитого ливнем песка. Наталья молча смотрела ему вслед: как его высокая фигура освещается то одним фонарем, то другим, словно некий переменный черно-белый Пьеро.

Итак, он провалил свою миссию, в чем бы она ни состояла. Но это было нечестно, нечестный был экзамен! Не было в прозе Тараса Балашова никакого животного с щупальцами. Первой его мыслью было бежать, скрыться от Хозяина, ибо он засунет его в кресло. Он достал свои деньги и стал пересчитывать. После посиделок в кафе у него осталось более десяти тысяч: хватит улететь в Казань даже самолетом. Только вот не хотелось ему уже в Казань.

Он вспомнил, как изо рта дочери вываливается кусок гамбургера, как она вытирает губы, размазывая соус по всему лицу и меж пальцев глядит на отца, вспомнил, как бородатый в длинном шарфе, когда Ленка скрылась за углом, вышел из машины и помочился на колесо. Космонавт, тоже мне! И ростом такой же мелкий, и шарф чуть ли не волочится по земле. Эх, подбежать, схватить его за этот шарф, раскрутить над головой, словно в песне…

Или просто исчезнуть от них всех. Исчезнуть в любом городе страны, устроиться на работу, начать новую жизнь. Впрочем, почему в каком-то городе? Исчезнуть и начать лучше всего прямо здесь, в Москве. Многолюдный город. Вавилон. Как Хозяин найдет его, какого-нибудь разнорабочего на строительстве небоскреба, в сером комбинезоне, где-то под облаками метущего бетонный пол, живущего в двухэтажном вагончике вместе с другими гастарбайтерами?