Мне эти стихи показались похожими на что-то, что я уже читал много лет назад, но я плохо знаю поэзию, чтобы проводить какие бы то ни было сравнения. И дальше:

Я не оцениваю эти строки, я их всего лишь цитирую, а почему они мне вспомнились, хотя в то время я не стремился запомнить хотя бы строчку, скажу чуть позже. В отличие от моей личной истории, они имеют прямое отношение к теме лекции и к тому обстоятельству, что я сейчас стою на этой кафедре.

Мы оба понимали, что знакомство будет продолжено и после возвращения в Петербург. Более того, я стал задавать себе вопрос: смогу ли после окончания рождественских каникул вернуться в Амстердам, — один только факт, что такая мысль приходила мне в голову, свидетельствует, насколько сильным было мое увлечение Батмановой и насколько велико нежелание оставлять ее в Петербурге наедине с поэтом.

Метель закончилась. На второй день, при ясном небе и замечательной погоде, когда даже мне хотелось слагать самые простые вирши о снеге, солнце, сугробах и любимой женщине, дорогу в город наконец расчистили, и гости, которым уже приелось общество друг друга, стали разъезжаться. Мне пришлось уехать с первой машиной, поскольку на следующее утро мне предстояло делать сообщение о наших с профессором Квоттером расчетах запутанных состояний квантовых компьютерных систем. Я с тяжелым сердцем оставлял Марину и Иосифа, мы договорились встретиться в городе сразу после их возвращения, и это немного примиряло меня с реальностью. До моего отъезда в Амстердам оставалась неделя, и я был уверен, что домой (а я уже называл домом не родной Питер, а свою квартиру на Гален-страат) мы поедем с Мариной.

Семинар проходил в университете, моей альма-матер, я встретил много знакомых, в том числе физиков, с которыми обсудил некоторые аспекты запутанных состояний в многомирии и пришел наконец к понимаю, какими должны быть уравнения перекрестных склеек. Рассказывая у доски о прогрессе в расчетах квантовых сцеплений, я решил уравнение, которое не поддавалось ни мне, ни Квоттеру в течение нескольких месяцев. Решил легко, поскольку идея оказалась простой и, я бы даже сказал, самоочевидной. И, только уже написав на доске решение, я понял, что сделал то, к чему шел несколько последних лет, доказал, что склейки можно не только рассчитать во времени и пространстве, но и спрограммировать — иными словами, вызвать нужную склейку в нужный момент времени в нужной точке пространства.

Именно это математическое, по сути, открытие легло в основу современной физики запутанных ветвей многомирия, в основу современной микроэнергетики, которой пользуются миллионы автомобилистов, в основу современной хирургии, использующей собственные органы больных для пересадок. Сейчас, одиннадцать лет спустя после того знаменательного дня, я не берусь перечислить многообразные применения многомировых склеек, которые вошли в нашу жизнь и в значительной части стали уже явлением быта. Разумеется, еще далеко не все понято, объяснено и может быть использовано. По-прежнему остается нерешенной задача склеек, которые могли бы привести к общению с нашими вторыми, третьими и прочими многочисленными «я» из других ветвей. Это задача гораздо более сложная, поскольку речь идет о перемещении из одной ветви в другую не бездушного предмета, но разумного организма, который сам решает свои проблемы и делает выбор, практически всегда отличный от выбора своего прототипа в нашей ветви. Мое личное мнение таково, что эта задача вообще не имеет решения, и мы просто еще не открыли соответствующий принцип запрета. Не исключаю, однако, что задача может быть решена, и в этом случае физик, а возможно, биолог, медик или (не исключаю и такой возможности) психолог или даже психиатр через несколько лет будет стоять на этой кафедре и рассказывать о своем пути к высшему достижению.

После семинара я связался с шефом, мы в онлайновом режиме проверили мои выкладки, не обнаружили ошибок ни в предположениях, ни в расчетах, и решили сразу после моего возвращения в Амстердам отправить в «Nature» статью, которая, как мы оба понимали, изменит не только представления о мироздании, но и нашу повседневную жизнь, сделав ее много богаче, сложнее, разнообразнее, но также — и это мы понимали тоже, — опаснее, хотя преференции от будущего использования склеек были для нас очевидны, а опасности выглядели преодолимыми. Опасности всегда выглядят преодолимыми, когда предприятие, в которое вы пустились, только началось и горизонт далек. Лишь в пути опасности проявляют себя, и человечеству приходится преодолевать их, порой прилагая усилия, неизмеримо большие, чем те, что потребовались для понимания сути открытого явления.

Обсуждение этой важной проблемы выходит, однако, за рамки моей лекции. Мне остается сказать несколько слов о трагедии, произошедшей на следующий после семинара день. К сожалению, эта трагедия стала предметом, как я уже говорил, нелепых, безжалостных и бессмысленных комментариев.

«Не буду звонить», — говорил он себе, сидя на заднем сиденье и стараясь не слушать, о чем беседовали впереди Саша и Катя. Кажется, имя Марины тоже было упомянуто, и при этом разговор прекратился, но что было сказано, Вадим не расслышал, ему было все равно. Он и сам представлял, что говорили о Марине за глаза в той компании, а может, и в других тоже. Что говорили об Иосифе, и что теперь будут говорить еще и о нем. Неважно. А звонить он ей не станет, тут и выбора никакого нет. Во всех ветвях, во всех вариантах реальности — нет.

Марина позвонила, когда подъезжали к городу и справа показалась башня-вертолет компании «Медиапром».

— Включи изображение, — потребовала она.

Похоже, Марина поднялась в их комнатку на чердаке. Он и сейчас думал об этом закутке, как об «их комнате», отгороженной от мира, где… неважно.

Марина приблизила телефон к лицу, и он видел только ее глаза.

— Послушай, чего ты, в самом деле, не надо, я же должна выяснить отношения с Осей, он все же…

— Отец твоего ребенка, — буркнул Вадим.

— Ну… — протянула Марина и добавила странным тоном: — Да. Но… Ты сказал, что…

— Приезжай. Пожалуйста. Сегодня, наверно, и автобусы начнут ходить. Приезжай, позвони, я встречу, сразу поедем ко мне, и все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — задумчиво повторила Марина. — Я приеду. Завтра. Не скучай без меня, ладно?

Он кивнул, потому что слова, которые он хотел сказать, невозможно было произнести вслух. Катя — он видел — сидела вполоборота, прислушивалась.

— И не звони, хорошо? Будем на связи… мысленно. Ты же меня чувствуешь, Вадик?

Он кивнул. Он ее чувствовал. Он знал, что чувствовала она. Но он ее не понимал.

— Я сама тебе позвоню, когда вернусь в город. Завтра.

— Завтра у меня семинар, — сказал он. — В три часа.

— Пока. Целую.

Поцеловала она глазами — и отключилась.

— Марина? — спросила Катя, обернувшись. — Замечательная женщина. Потрясающий художник, умеет…

Она хотела продолжить, но муж что-то буркнул — Вадим не расслышал, — и Катя, не закончив фразу, отвернулась к окну.

— Вам на Искровский? — спросил Саша, не оборачиваясь.

Дома были мама с папой, разговоры на кухне, новостные программы, обед, ужин, мир жил сам по себе, Вадим рассказывал о поездке, сумев ни словом не упомянуть, о Марине. Она вернется, они все обсудят, и тогда…

Ночью он плохо спал, а может, не спал вовсе. Проговаривал в уме текст доклада, не понимая толком, почему так беспокоится. Между фразами вклинивались мысли о Марине: что она сейчас делает, неужели с Иосифом? Может, повела его наверх, в их комнату, и, наверно, сейчас они…