«А мне кажется, что я о тебе все знаю, а хочу просто чувствовать. Странно?»

Пошел снег. Так тихо, что они не заметили сразу, и лишь сколько-то времени спустя, когда так же, по-снежному, тихо упал вечер и зажглись фонари, осветив каждую падавшую снежинку, Вадим понял, что идет снег, ноги замерзли, Марине наверняка тоже холодно, хотя она и не подавала виду, пора возвращаться, иначе Иосиф придет их вызволять из снежного плена, а то еще и не один, а со всей компанией…

Вадим смахнул со лба Марины несколько не успевших растаять снежинок и сказал первую за все это время фразу, которую запомнил:

— Нас, наверно, ждут.

— Кто? — удивилась Марина. — Иосиф? Пусть.

— Это… ммм…

— Нехорошо?

— Наверно.

— Ну, пошли.

— Постой…

Он поцеловал Марину в лоб, она провела озябшей ладонью по его щеке, и он опять улетел в прекрасное далёко, где эта женщина была его женой, где у них был свой дом в Амстердаме, у нее — галерея, а у него…

Вадим достал из кармана теплый от множества звонков телефон, посмотрел сначала на часы (половина восьмого, ничего себе, могу представить, как бесится Иосиф), потом на список неотвеченных звонков (восемнадцать, все от Иосифа).

— Странно, — сказал он севшим то ли от холода, то ли от волнения голосом, — у меня такое ощущение, будто я знаю тебя всю жизнь.

— Ничего странного, — спокойно сказала Марина и коснулась его щеки кончиками губ: не поцелуй, а нечто эфемерное. — У меня такое же чувство.

— Ты выйдешь за Иосифа? — не удержался от вопроса Вадим. Если она скажет «да», мир рухнет.

Она сказала:

— Это зависит…

— От чего?

Марина покачала головой и пошла к дому, огибая куст. Тропинку успел запорошить снег, и маленькие следы казались Вадиму островными вселенными, отделенными друг от друга белым шумом пустого пространства.

Марина шла не оглядываясь: то ли была уверена, что он идет следом, то ли ей было все равно. Если он останется здесь — неужели не обернется, не позовет? Неужели разговор, значивший для него так много, и поцелуй, продолжавшийся все отпущенное ему время жизни, были для нее только капризом? Конечно. Иосиф не стал бы отпускать с ним свою невесту, если бы не был в ней уверен.

— Марина… — позвал он тихо, и снежинки разнесли ее имя по саду, но она все равно не услышала. Или не захотела услышать.

Раскрылась, плеснув световым пятном, дверь и закрылась, обдав Вадима темнотой. Он стоял на крыльце и просто смотрел в черноту пространства, но какое-то время спустя, восприняв возникшее из этой черноты, будто яркая скрижаль, решение, понял, что все это время подсознательно высчитывал вероятности склеек, как это уже много раз бывало. Если его идеи вообще не бред. Если склейками можно, в принципе, манипулировать, то сделать это можно только в момент возникновения дельтафункции, когда величина запутанности уходит в бесконечность, а вероятность устремляется к единице. Только тогда и получится склеить две реальности простым усилием мысли. В теории катастроф это давно исследованное явление, а в многомировой квантовой физике идея еще вполне безумная… Бабочка взмахнула крыльями в Австралии, и на Нью-Йорк обрушился ураган «Сэнди»… если взмахнуть крыльями в нужном месте в нужное время. Самое важное в природе: оказаться в нужное время в нужном месте. Тогда и происходят события, изменяющие мир. Или судьбу. Безвестный поэт неожиданно становится кумиром поколения. Композитор — живым классиком. Художник — создателем нового направления в живописи.

А физик? Пытается повлиять на решение женщины, которую знает всего несколько часов. Которую и не знает толком. Ясно же, что Марина пошла с ним, потому что увидела его заинтересованность, она привыкла к мужскому вниманию, оно ей необходимо, чтобы чувствовать себя женщиной, а может, и для того, чтобы рисовать. Вадим не видел ни одной ее картины, не представлял даже и не был уверен, что, увидев, проникнется и возрадуется — то есть возрадуется, конечно, потому что это ее картины, но поймет ли своим безнадежно рациональным чутьем физика? Марина… красивое имя, красивая женщина… что еще? Почему Иосиф не бросился следом, почему позволил им уйти вдвоем, не взял Марину за руку, только звонил, звонил… причем ему; а не ей? Может, она отключила аппарат? Может, вообще оставила в сумочке, а сумочку на столе?

Странно все это. Иосиф повел себя странно, а Марина… Вадим вспомнил ее губы, ее взгляд, он не готов был отдать эту женщину кому бы то ни было, даже другу. Тем более другу. Чтобы потом всю оставшуюся жизнь видеть, как они… Ужасно.

Вадим стоял на крыльце, представлял, что сейчас могло происходить где-то… может, при всех в гостиной, может, Иосиф увел Марину в спальню, подальше от посторонних глаз… Может, пока Вадим раздумывал, Иосиф уже подарил Марине кольцо и все остальное уже не имело смысла?

Хватит.

Вадиму показалось, что он слышит голос Иосифа, читающего стихи. Свои, естественно. Возможно, голос звучал только в его воображении, из комнат сквозь двойные рамы слышны были приглушенные звуки музыки, там танцевали и вряд ли сейчас слушали стихи.

«Замолчи!» — приказал Иосифу Вадим, и голос смолк.

Уравнения — это слова математического языка. Замечательный поэт Иосиф Бродский, полвека назад стоявший на этой кафедре, говорил, что язык содержит в себе гораздо больше смысла, чем может воспринять человек. Язык воспроизводит себя, он самодостаточен. Бродский имел в виду язык поэзии, но это можно сказать и о математике. Люди разговаривают словами, природа — уравнениями. Мысль рождается из образов, слова — из мысли, мир — из слов. Другой великий нобелиат, Ричард Фейнман, говорил, что правильные уравнения физики просто угадывают. Это, по сути, то же самое, о чем говорил Бродский. Поэт угадывает суть природы в образах и словах. Физик — в интуиции и уравнениях.

Я говорю это к тому, что уравнение склеек, которым сейчас пользуются не только физики (даже не столько физики), но биологи, инженеры, а также литераторы, художники и музыканты (на прошлой неделе мне посчастливилось слушать изумительную композицию Дона Каринатти «Фонтаны Изольской Ветви»), это фундаментальное уравнение было именно угадано, возникло в мыслях, как мне тогда казалось, само по себе, интуитивно — конечно, впоследствии его удалось вывести из других уравнений квантовых систем, но на то, чтобы проложить мост математических преобразований, понадобились восемь лет и усилия лучших математиков планеты.

Из уравнения, которому я, кстати, в первые недели не придал существенного значения, возникла идея эксперимента, который я провел, не очень задумываясь о его этической составляющей.

Чтобы понять суть, вернемся к тому, о чем я уже рассказал, — к моим студенческим исследованиям появлений и исчезновений предметов. Не будучи склонен относить эти явления исключительно к дефектам человеческой памяти (хотя наверняка среди описанных событий имела место и элементарная забывчивость), я полагал, что, возможно — повторяю, только возможно, поскольку никаких доказательств тому у меня не было, — я и мои знакомые наблюдали именно явления склеек разных ветвей многомирия.

Уравнение склеек позволило описать явление с помощью волновых функций. Решение же этого уравнения позволило понять, как процессы склеивания реальностей развиваются во времени.

Предположим, произошло физическое явление, результаты которого неоднозначны. На математическом языке это означает, что волновое уравнение имеет два или больше решений — собственно, так практически всегда и происходит. Физически это означает, что события могут развиваться по-разному. Для человека, как разумного существа, это означает право выбора. Вы выбираете: налить себе чаю или кофе. Я намеренно привожу нейтральный пример, чаще выбор бывает более сложным и имеет не два, а десять или даже сотню вариантов. Вы выбираете, и вам кажется, что произошло именно то, что вы выбрали: налили себе чай и положили лимон. На самом деле в момент, когда вы принимаете решение, реальность разделяется на столько ветвей, сколько вариантов решений не противоречит законам природы. Вы наливаете себе чай, но возникает еще и реальность, где вы наливаете кофе.