К сверхскоростному тоннелю «Солнце – Тараканов» параллельно добавился еще один мостик. Это была дивная солнечная дорожка на поверхности Иссык-Куля, попавшая в Вовкино поле зрения. Вот уж чудо из чудес! Река кипящего жидкого огня текла одновременно в обе стороны и сверкала так пронзительно ярко, что Таракнову пришлось прищурить глаза. Это, в свою очередь, вызвало удивительную игру света, тени и фантастических красок. Например, темно-фиолетовый фон, на котором рельефные лилово-малиновые орнаменты, молниеносно сменяли друг друга, складываясь в утонченные многослойные мандалы, дышащие и перетекавшие друг в друга. Объем и скорость сумасшедшего потока информации, который струился из этих текучих картинок, в сотни раз превышал возможности человеческого биокомпьютера. Мозг беспомощно зависал, пытаясь выхватить и запомнить хоть кроху из гигантского массива знаний.

Стоило чуть изменить угол зрения, как полностью менялись дизайн и цветовая гамма светящейся трассы, быстро заполняющая всю панораму. И ничего, кроме текучей картины, не оставалось на всем белом свете. Созерцание воды, кипящей огнем, утащило Тараканова очень далеко. Танцор на краю сияющей пропасти вдруг осознал, что его «крыша течет» вполне реально и он совершенно не помнит, где он и кто он.

С превеликим трудом оторвавшись от созерцания солнечной дорожки, Вовка зарядил кружок «Сурьи». Всего один, больше не смог сделать. Солнечный жар сделался едва выносимым. Каждая поза требовала невероятной концентрации всех сил. Тараканов не знал, что он делал до этого, что делает сейчас, а уж следующая асана тем более являлась тайной за семью печатями. Лозунг партии и правительства на современном этапе был таков: «Главное – доделать “Сурью” до конца!» – и не сгореть от этого чудовищного жара и пламени, мягкого, но испепеляющего в мельчайшую пыль небытия. Впрочем, Вовка одновременно сгорал, но, вместе с тем, каким-то чудом слеплялся обратно в тело, и медленно, подолгу зависая на задержках в каждой позе, продолжал комплекс. Песок под ним плавился и ускользал из-под ног. Стоило бросить взгляд на солнечное шоссе, раскинувшееся на водной глади, как круговерть ослепительных до темноты узоров увлекала в пучину неведомого.

На задержке после запредельной «Сурьи» Вовка вкусил всю гигантскую мощь этого восхода. Тысяча высоковольтных разрядов, точно сплетенных в клубок змей-молний, вспыхнула в голове. Зияющий многоцветьем тоннель втянул «летчика-камикадзе» в свои объятия и зашвырнул куда-то по ту сторону Солнца. Ослепленный и оглушенный Вовка после череды световых переходов, наконец, узрел, как очень медленно сквозь застывшую огненную стену проявляются контуры юрт-лагеря на берегу Иссык-Куля. Шипение в ушах затихало. Покачиваясь на негнущихся ногах, Тараканов постепенно затвердевал. Ошеломленный, он присел прямо на песок и, вперившись взором в одну точку, долго «висел» в полном безмолвии. Произошло что-то, что переплавило его энергетическое, да и физическое тело. Вовка просто знал, что побывал там, откуда он родом. Осознать это умом не представлялось возможным. Все, что можно было сказать: «Ну вот. Наконец-то это случилось. Как же все просто!»

Видимо, от того, что Вовка долго смотрел на солнце, верхняя половина его обзора приобрела красноватый оттенок. И стоило ему направить взгляд в сторону Тянь-Шаня, как на голубое небо, белоснежные верхушки гор и бурые скалы накидывалась малиново-розовая вуаль. Возле юрт, за светло-лиловой завесой, показался Болеслав. Увидев Тараканова с застывшим взором, маэстро подошел к нему. Вовка посмотрел на него из тишины, развел руками и медленно, с трудом ворочая языком, произнес:

– И это называется восход солнца… А-хре-неть! Я не знаю, как это назвать. Но теперь я знаю, что Это. И все очень просто.

Болеслав, приглядевшись к Вовкиным глазам, воскликнул:

– Ни фига себе! Да у тебя глаза красные!

Вовка решил, что от солнечного света полопались сосудики, поэтому без особого интереса уточнил:

– Белки покраснели, что ли?

– Нет. У тебя глаза изнутри ярко-алым светятся! Похоже на эффект красных глаз на фотках. Но по-другому. Скорее, как у пришельцев в фантастических фильмах. У тебя не зрачки красные, а изнутри глаза горят. Будто все глазное дно стало красным, и когда на него падает солнечный свет, он отражается наружу огненно-красными лучами. С ума сойти, я такого еще не видел!

После такого рассвета, на йоге творился полный беспредел. Заштормило даже «непробиваемого» Тривика. Он даже разок брякнулся на задержке после «Ока». После йоги ведущие поздравили его с боевым крещением. Но Триви смущенно улыбнулся:

– Меня колбасит, но кайфа и куража не ощущаю.

Вовка хохотнул:

– Видимо, не на этом фестивале. Или не в этой жизни!

Серега одернул обоих:

– Триви, не прикидывайся. Когда я вчера после зикров с тобой обнимался, у тебя все тело вибрировало, и энергия такая перла – мама не горюй!

3-виальный озадаченно протянул:

– Ну, а где же экстаз? Почему я-то его не испытываю?

Тараканов хмыкнул:

– У мужиков часто так бывает. Они более «деревянные». Женщины во время объятий чувствуют, как мужчину колбасит, какие мощные потоки от него исходят, а он – нет. Объяснялка такая: мужикам не хватает чувствительности и скорости восприятия, чтоб докопаться до этого удовольствия. Но ты не зацикливайся на этом, просто продолжай делать, даже если не прет.

Серега дополнил:

– Ты все время прислушиваешься: «Я сейчас чувствую экстаз?», – а этого совершенно не нужно делать. Ты же, занимаясь любовью, каждую минуту не переспрашиваешь у своей дамы: «А ты кончила?»

Откуда ни возьмись, появился Арманчик со своим замечанием:

– Да, правильно. Спрашивать у них ни к чему. Надо сделать так, чтобы им было мучительно сладко. За цельно прожитые годы в постели!

В один из фестивальных дней, после легкого завтрака (чая с медом и вареньем), Серега и Вовка сидели на диком пляже. Они расположились на ковриках в зарослях облепихи недалеко от тропинки, в тени самого большого тополя, какой смогли найти. До берега отсюда было около 70 м. Пляж пустовал.

Тела, раскочегаренные на утренней йоге, все еще вибрировали. Друзей тянуло на подвиги. На счастье, к ним подошла маленькая Гульзара, которую без малейших перерывов трясло буквально от всего – от еды, ветерка, степных запахов, солоноватой воды Иссык-Куля, от прикосновений… И авантюристы, не раздумывая, предложили девушке отправиться в полет.

Несмотря на утренние часы, уже было жарко. Чуть заметный ветерок лениво шевелил ярко-зеленые глянцевые листочки на молоденьких тополях. Ребята были в одних плавках, а Гульзара – в купальнике. Встав на пятачок узорчатой прерывистой тени от тополиной листвы, Вовка, Серега и Гульзара взялись за руки. Начали сразу с холотропного дыхания стоя.

Тараканов с Серегой рванули с места в карьер, разогнав максимальную скорость дыхания. Они дышали из глубины живота, делая быстрые и мощные акцентированные выдохи ртом. Уже через несколько минут в области солнечного сплетения у Вовки образовался клубок раскаленной энергии, сокращавшийся в такт дыханию. Не нужно было делать никаких усилий – этот клубок сам, сжимаясь и расширяясь, нагнетал энергию, как мощным насосом. Тараканов лишь поддерживал легкую концентрацию на нем и играл ритмом дыхания, то ускоряясь, то притормаживая и засчет этого повышая амплитуду выбросов воздуха. Существовал лишь этот жгучий шар-насос, а все остальное тело обратилось в мягкое теплое желе, растекавшееся во все стороны.

Частота и тембр звуков, издаваемых холотропщиками, постоянно менялись. Могучее, громкое дыхание становилось то ревом голодных гризли, то горловым пением аборигенов с острова Папуа – Новая Гвинея, то сладострастным эротическим пением неведомых зверей, то монотонным звуком странного механизма, то хриплым криком оргазма, то уханьем огромной совы, то восторженным первобытным хохотом… Космонавты сопровождали дыхание различными движениями, от которых энергетический накал становился все сильнее и сильнее: прыжками, вращением головы, корпуса, таза, «взбиванием» рук, покачиваниями в разные стороны.