В углу стояли удочки и спертые Вовчиком на мусорке куски фанеры, а также раскладушка, рядом с которой были сложены подушки и одеяла, и огромный эмалированный бак для засолки капусты, куда почему-то были запиханы валенки. На стене висела синяя ультрафиолетовая лампа, которой мать заставляла Тараканова прогревать нос (или уши) при простуде. Кроме этого всего, было еще много-премного всякой всячины, невероятно ценной.

Но главная гордость Вовкиной берлоги, украшение «Алмазного фонда» – отцовское охотничье ружье, с резьбой на прикладе, покрытом темным лаком.

Кладовка была его царством.

Здесь Тараканов прятал разные нычки от родичей. Здесь же хранились запчасти от ракеты, которую Тараканову так и не удалось запустить, ибо ракетное топливо – сера, соструганная со спичек в результате долгого кропотливого труда, вместе с первой ступенью ракеты были обнаружены матушкой, полезшей за сахарным песком. Там был и порошок магния, для взрывпакетов, который Вовка с пацанами напильниками наточили с каких-то стратегически важных запчастей от самолета. Были здесь и игральные карты с немецкой порнушкой – фотографиями весьма смутного качества, на которых толком и различить-то ничего было нельзя. Самое интересное приходилось дорисовывать в воображении. Были и листы, на которых кто-то от руки жутким почерком написал похабный рассказ Толстого «Баня».

Там Вовка даже начал писать Роман! О жизни пиратов. В зелененькой тетрадке на 18 листов, в линеечку, с полями. Начинался роман приблизительно так (загадочно, устрашающе и многообещающе): «Ночное небо с клочьями облаков то и дело раскалывали вспышки молний. Бушующие волны раскачивали парусную шхуну, на мачте которой развевался черный флаг с черепом и скрещенными костями…». Роман бесславно почил странице на десятой или двенадцатой из-за отсутствия сюжета и читателей.

В кладовке (зачастую разговаривая сам с собой вслух, от имени нескольких действующих лиц) Тараканов путешествовал, влюблялся, отправлялся с пластмассовым мечом и своим войском в походы, брал штурмом города, летал в другие галактики, заключал договора с соседним княжеством, лежал тяжело раненый, при смерти, но спасался лаской и заботой прекрасной незнакомки (с лицом светловолосой и голубоглазой Оксанки из 1-го «А»).

Сколько спектаклей тут было сыграно, сколько жизней прожито – в различных эпохах и местностях! Здесь же проживались смешные детские обиды, вынашивались планы и затеи, мастерились всякие штуковины, обдумывались разные жизненные события. Это был зал для медитаций, пропахший сложным многокомпонентным коктейлем из нафталина, сухофруктов, дерева, химикатов, старой бумаги и кучи других, непонятных, но родных запахов. Здесь витал дух игры и приключений, дух свободы и авантюры… Эх, и классное же место!..

От созерцания песка Вовку с Серегой отвлекла участница фестиваля по имени Татьяна, худенькая русоволосая девушка со скорбным выражением лица. При взгляде на нее возникало ощущение, будто у нее кто-то умер, и всю оставшуюся жизнь она собирается оплакивать свою потерю.

– А можно рядом с вами посидеть? – робко спросила Таня, подойдя к «песочнице».

– Можно, но придется участвовать в спектакле, – ответил Тараканов. Оторвавшись от ковыряния в песочке, он взглянул на девушку и сообщил: – Будешь Богородицей.

– Почему? – настороженно спросила Татьяна.

– Лицо у тебя такое, будто страдаешь за все человечество.

Серега с Вовкой прыснули. Таня сначала надулась, поджав губки, но потом согласилась.

– А что нужно делать? – тонким голосочком, похожим на детский, задала она следующий вопрос.

– Да тебе и делать ничего не нужно. Просто сиди с таким выражением лица, – ответил Вовка.

– «Оскар» обеспечен, – подтвердил Серега.

– Да что вы привязались к моему лицу! – сорвалась на гнев Татьяна. – На свое лучше посмотрите.

До этого Тараканов с Серегой не раз подкалывали Таню, обращая внимание барышни на ее любимую роль страдалицы. И новое напоминание об этой роли вывело ее из состояния неустойчивого «равновесия».

– Как он мог так со мной поступить?! – Вовка театральным жестом воздел руки к небу, изобразив на лице страшную муку.

– Неправда! Это не так! Откуда вы знаете? – возмутилась Татьяна.

Тараканов галантно ответствовал:

– Это видно невооруженным взглядом, сударыня! Смертельная обида на всех мужиков. Она на вашем личике аршинными буквами начертана.

Но Татьяна была настоящей драматической актрисой, преданной своему жанру.

– Что вы надо мной все время издеваетесь? – с трагедийным надрывом выкрикнула она, насупив брови.

Вовка продолжил за нее:

– Злые вы, несправедливые и жестокие! И сердца у вас нет. Нет, чтобы посочувствовать, пожалеть несчастную девушку…

– Ну, конечно, это я плохая! А вы хорошие! – нервно бросила Таня.

Тараканов, заламывая руки, заголосил:

– Как они могут так со мной поступать?!!

– Мы взрываем твою роль жертвы и страдалицы, – в очередной раз попытался достучаться до нее Серега. – Чтоб ты задумалась, надо ли тебе играть ее дальше. Или послать нафиг! В данный момент ты даже не хочешь замечать эту роль в себе. И продолжаешь обвинять других. Вот мы и держимся за животы, глядя, как ты блаженствуешь от этой игры!

Девушка замотала головой. Лицо ее было похоже на мордашку маленькой капризной девочки, у которой забрали любимую куклу.

– Не-ет, вы хотите сделать мне еще больнее! – «озвучил» ее Тараканов.

Остапа понесло – Вовка увлекся ролью пародиста-провокатора. Иногда на него находило, и он нарочно провоцировал знакомого человека, подсмеиваясь над ним и утрированно показывая тому его разрушительные биороботические реакции.

Таня отвернулась и низко наклонила голову. Тараканов тут же отреагировал:

– Правильно, не обращай внимания. Ну, что с дураков возьмешь! Танька, ты будешь с нами играть, или нам в другую песочницу уйти?

Татьяна всхлипнула и поспешно кивнула:

– Буду-буду!

Серега восхитился:

– Вот-вот, слезу пустить – правильный ход. Обычно действует безотказно, вызывая чувство вины у других актеров. Браво, сударыня!

Вовка, забравшись на песчаный холмик за неимением табуретки, подтянул плавки и громко, с выражением продекламировал:

– Наша Таня громко плачет – уронила в воду мячик…

Барышня сразу перестала хлюпать носом, а Серега сказал:

– Вова, это из другой оперы, из мыльной. Мы отвлеклись. У нас ведь божественная комедия. Богородица есть. Ты Бог или жопа?

– Я – Богожопа! – гордо произнес Вовка. – То есть я жопа. И покуда у меня есть тело и ум, остаюсь ею всегда. «Это говорящие, говорящие ходилки…» – Тараканов, приплясывая, завел рэп и тут же оборвал его. – Но конкретно сейчас я – Бог.

– Товарищ Бог, разрешите обратиться? – «взяв под козырек» панамки, обратился к нему Серега. – Богородице не хватает младенца. Непорядок, традицию надо соблюсти.

Вовка звучно хлопнул в ладоши:

– Базара нет, сейчас сделаем. Устроим Танюхе непорочное зачатие. Не боись, приставать не будем. Оно же непорочное!

Осмотревшись по сторонам, Тараканов взял литровую пластиковую бутылку минералки, что валялась под тополем, дарующим благословенный тенек. Затем бережно запеленал ее в сиреневое полотенце Татьяны, оставив снаружи лишь верхушку бутылки и синюю крышку.

Серега тем временем инструктировал девушку:

– Танюха, тебе надлежит преклонить колена, принять почтительную позу и воздеть очи горе.

– Куда-куда воздеть? – переспросила Татьяна.

– Горе, дочь моя, горе! Вон, видишь, горы тянь-шаньские, среброверхие?! Вверх, короче, смотри. И поболе ликования во взоре!

Таня опустилась на песок и села на пятки, в позу алмаза (Ваджрасану).

– Так, молодец. Спинка прямая, носик выше. Ручки кладем на колени, – суетился вокруг нее Серега. – Соберись, настройся, останови внутренний диалог. Дело нешуточное предстоит – беременеть от Святаго Духа. И рожать, причем практически сразу. Никаких девяти месяцев. Некогда нам.