Его прервал шум около стойки бара. Я увидел, как официантка SAMAхнулась кулаком на солдата. Тот перехватил ее руку и стал выкручивать запястье. Она закричала и упала на колени. Засмеявшись, он что–то крикнул своим приятелям. Те тоже засмеялись. Она попыталась ударить его свободной рукой. Он стал еще сильнее выкручивать ей руку. Ее лицо исказилось болью.

Стоявшие у двери полицейские спокойно наблюдали эту сцену. Фидель вскочил и направился к бару. Один из мужчин за соседним столиком протянул руку, пытаясь остановить его.

— Tranquilo, hermano, — сказал он. — Спокойней, брат. У Энрике все под контролем.

От сцены из темноты выступил высокий, стройный панамец. Плавностью движений он напоминал кошку. Он в мгновение ока оказался около солдата. Схватив одной рукой солдата за горло, другой он выплеснул ему в лицо стакан воды. Официантка убежала. Несколько панамцев, стоявших у стены, выдвинулись вперед, образовав полукруг позади высокого вышибалы. Подняв солдата в воздух, он прислонил его к стойке бара и сказал ему что–то. Затем, перекрывая музыку, он громко заговорил по–английски, так, чтобы все его слышали.

— Вы не имеет права прикасаться к официанткам, ребята. И не трогаете остальных, пока не заплатите им.

Полицейские наконец решили вмешаться. Они подошли к группе панамцев.

— Дальше мы сами, Энрике, — сказали они. Вышибала опустил солдата на пол и сдавил ему горло так, что его голова откинулась назад и он закричал от боли.

— Ты понял меня? — спросил Энрике. В ответ раздался только слабый стон. — Хорошо. — Он пихнул солдата полицейским: — Уведите его отсюда.

Приглашение было совершенно неожиданным. Как–то утром во время моей первой поездки в 1972 году я сидел у себя в кабинете, предоставленном мне в «Instituto de Recursos Hidraulicos y Electrification», государственной электроэнергетической компании. Я корпел над таблицей статистических данных, когда какой–то человек тихонько постучал в открытую дверь кабинета. Я пригласил его войти, обрадовавшись возможности оторваться от цифр. Он назвался водителем генерала и сказал, что приехал, чтобы отвезти меня в одно из генеральских бунгало.

Час спустя я сидел за столом напротив генерала Омара Торрихоса. Он был одет неформально, в типичном панамском стиле: брюки цвета хаки и застегнутая рубашка с короткими рукавами, светло–голубая с тонким зеленым узором. Он был высок, строен и красив. Для человека с его обязанностями он казался удивительно расслабленным. Прядь темных волос падала на его выступающий лоб.

Он расспрашивал меня о моих недавних поездках в Индонезию, Гватемалу и Иран. Его очень интересовали эти страны, но особенный интерес вызывал иранский монарх, шах Мохаммед Реза Пехлеви. Он пришел к власти в 1941 году, после того как Британия и Советы свергли его отца, обвинив в сотрудничестве с Гитлером [25].

— Вы можете себе это представить? — спросил Торрихос. — Участвовать в заговоре, чтобы сбросить с трона собственного отца?

Глава Панамы много знал об истории этой далекой страны. Мы беседовали о том, как в 1951 году против шаха использовали то же оружие и как его собственный премьер–министр, Мохаммед Моссадык, отправил шаха в ссылку. Торрихос, как и все в мире, знал, что ЦРУ приклеило премьеру ярлык коммуниста и сделало все, чтобы вернуть шаха к власти. Однако он или не знал, или просто не упоминал о том, что рассказывала мне Клодин: о блестящем маневре Кермита Рузвельта и о том, что это положило начало новой эре империализма. Это была спичка, от которой разгорелся мировой имперский пожар.

— После восстановления шаха во власти, — продолжал Торрихос, — он запустил несколько революционных программ, направленных на развитие промышленности и на то, чтобы Иран вошел в современную эпоху.

Я спросил у него, почему он так интересуется Ираном.

— Хочу подчеркнуть, — ответил он, — я не слишком высокого мнения о политике шаха, в частности о его готовности сместить отца и стать марионеткой США, но, похоже, он делает добро для своей страны. Возможно, я могу кое–чему у него научиться. Если он не выживет.

— Вы думаете, он может погибнуть?

— У него могущественные враги.

— Но и лучшие из телохранителей в мире.

Торрихос саркастически посмотрел на меня.

— Его тайная полиция, САВАК, имеет репутацию безжалостных головорезов. Этим друзей не завоюешь. Он долго не продержится. — Помолчав, он указал глазами на дверь. — Телохранители? У меня тоже они есть. — Он махнул в сторону двери. — Вы думаете, они спасут мне жизнь, если ваша страна захочет от меня избавиться?

Я поинтересовался, действительно ли он допускал возможность такого развития событий.

Он в недоумении поднял брови, и я понял, как глупо было с моей стороны задавать подобные вопросы.

— У нас есть Канал. Цена вопроса будет побольше, чем в истории Арбенса и «Юнайтед фрут».

Я занимался Гватемалой, и поэтому понял, что он имел в виду. «Юнайтед фрут компани» для Гватемалы была в политическом смысле эквивалентом Канала для Панамы. Основанная в 1800–х годах, «Юнайтед фрут» вскоре стала одной из наиболее влиятельных сил в Центральной Америке. В начале 1950–х годов реформаторски настроенный кандидат Хакобо Арбенс был избран президентом Гватемалы на выборах, которые все в Западном полушарии славословили как «образец демократического процесса». В те времена менее трех процентов гватемальцев владели 70 процентами земли в стране. Арбенс обещал помочь беднякам выбраться из пучины голода, и после выборов приступил к осуществлению широкомасштабной земельной реформы.

— Беднейшие слои населения и средний класс во всей Латинской Америке рукоплескали Арбенсу, — рассказывал Торрихос. — Для меня лично он был одним из героев. Но мы следили за происходящим затаив дыхание. Мы знали, что «Юнайтед фрут» против реформ, поскольку сама была одним из крупнейших и наиболее жестоких землевладельцев в Гватемале. У них также были огромные плантации в Колумбии, Коста–Рике, Кубе, Ямайке, Никарагуа, Санто–Доминго и здесь, в Панаме. Они не могли допустить, чтобы Арбенс подал нам пример.

Я знал развязку: «Юнайтед фрут» начала широкую пиар–кампанию в США, чтобы убедить американскую общественность и конгресс, что Арбенс состоял в сговоре с русскими и что Гватемала была сателлитом Советского Союза. В 1954 году ЦРУ срежиссировало путч. Американские пилоты сбрасывали бомбы на столицу — город Гватемалу. Арбенс был смещен; страну возглавил полковник Карлос Кастильо Армас, безжалостный диктатор правой ориентации.

Новое правительство было всем обязано «Юнайтед фрут». В знак благодарности правительство остановило земельные реформы, отменило налоги на проценты и дивиденды, выплачиваемые иностранным инвесторам, отменило тайное голосование и упрятало за решетку тысячи оппозиционеров. Любой, кто осмеливался выступать против Кастильо, подвергался преследованию. Историки связывают насилие и терроризм, воцарившиеся в Гватемале почти до конца столетия, с альянсом, который не был ни для кого секретом, между «Юнайтед фрут», ЦРУ и армией Гватемалы под руководством полковника–диктатора [26].

— Арбенса уничтожили, — продолжал Торрихос. — Уничтожили как политика и как личность. — Помолчав, он нахмурился. — Как мог ваш народ верить во всю эту чушь, которую распространяло ЦРУ? Я так легко не сдамся. Армия на моей стороне. Политически меня уничтожить не удастся. — Он улыбнулся. — ЦРУ придется меня убить.

Несколько мгновений мы сидели в тишине, каждый был погружен в свои мысли. Торрихос заговорил первым.

— А вы знаете, кто владеет «Юнайтед фрут»? — спросил он.

— «Запата ойл», компания Джорджа Буша, нашего представителя в ООН.

— Это человек с амбициями. — Он подался вперед и понизил голос. — А сейчас я в конфликте с его дружками из «Бектел».

Это заставило меня вздрогнуть. «Бектел» была самая мощная инженерная фирма в мире, часто работавшая над реализацией проектов совместно с МЕЙН. Что же касалось генерального плана развития Панамы, я считал их нашими основными конкурентами в этом проекте.