Фадж что‑то раздраженно прорычал и бросил мешок с золотом на прикроватную тумбочку.

— Ваш выигрыш, мистер Поттер, — коротко бросил он. — Родители Диггори отказались от претензий на приз. Пожалуй, мне действительно стоит поговорить с вашими… опекунами относительно произошедшего. Надеюсь, все… неясности тогда разрешатся… Хорошего дня.

Министр надел свою шляпу–котелок и вышел из Больничного крыла. Парень провожал его широко открытыми глазами. Фадж не верит, что Волдеморт вернулся? Страх вытеснил все другие эмоции. Если не Волдеморт, то кто тогда убил Седрика? Гарри вовсе не было желания ждать того дня, когда окрепнет достаточно для подобного разговора. Корнелиус Фадж еще тот упрямец.

Рон и Гермиона были выпровожены из Больничного крыла, оставив Гарри наедине со своими мыслями. Третье испытание и дальнейшие события всплывали у него в голове. Он тогда ужаснулся, увидев, как на Седрике применяют Круциатус. Но это было только начало. Гарри вспомнил выражение, появившееся на лице Седрика, когда он увидел Гарри, привязанного к надгробию. Выражение беззащитности и страха. Он знал, что умрет, и не беспокоился в тот момент о себе.

Гарри закрыл глаза, но стало только хуже, но снова уснуть казалось сейчас невозможным. Вновь открыв глаза, Гарри уставился в потолок, стараясь не думать о произошедшем, но давалось это с трудом. Лицо Волдеморта так просто не забудешь. А фразы "убей лишнего", "я найду тебя, и тогда ты умрешь, как и твои родители" и "Авада Кедавра", видимо, он будет помнить до самой смерти.

Гарри не знал, сколько он пролежал так, глядя в потолок и слушая эхо фраз "убей лишнего" и "держись, друг", звучавших в его голове. Казалось, он был пойман в капкан своих мыслей. И когда сочувствующие лица крестного и "дяди" появились в поле его зрения, он даже не обратил на них внимания. А мог ли?

Гарри не понял, как оказался в крепких объятиях Сириуса.

— Не переживай, Сохатик, — мягко произнес тот. — Через несколько дней мы переедем домой, где никакой министр не побеспокоит нас. Знаю, это тяжело — так терять друга, и я не лгу тебе. Трудно будет лишь в первое время, а потом боль притупится. Постарайся думать о хорошем, не надо о плохом. Седрик бы не хотел этого.

От этих слов вновь полились слезы. Казалось, Гарри просто нуждался в ком‑то, кто бы сказал эти слова, кто бы разделил его чувства. Сириус сел на кровать, продолжая держать руку крестника. Парень не издавал ни звука, но намокающая рубашка ясно говорила, что Гарри продолжал плакать. Ремус сел с противоположной стороны и успокаивающе погладил парня по плечу, напомнив ему, что они здесь ради него… и всегда будут с ним.

В последующие несколько дней время текло медленно и вязко. Гарри наконец смог дышать без помощи кислородной маски, но сердце по–прежнему оставалось под постоянным надзором, и ему по–прежнему предписывалось как можно больше отдыхать. Парень уже мог, не напрягаясь, двигать руками и ногами, но говорить о полном выздоровлении было еще слишком рано. Он не мог пройти больше нескольких футов без посторонней помощи, а едва вставал, начиналось жуткое головокружение. Ему по–прежнему предписывали диету из легких продуктов, но теперь, по крайней мере, парень ел сам.

Навестил Гарри и Хагрид, сообщив, что этим летом он отправляется на некое задание Дамблдора вместе с мадам Максим, но будет поддерживать с директором связь на случай, если ему, Гарри, кто‑нибудь понадобится. Слова Хагрида вызвали у Гарри улыбку, и он прошептал: "Спасибо". Даже без дыхательной маски Гарри не мог долго разговаривать с кем‑либо. Большинство его ответов сводились к покачиванию головой, кивку или пожатию плечами. Это, конечно, многих беспокоило, но никто вслух не говорил об этом — Гарри и так уже был способен на многое из того, что окружающие даже представить не могли еще совсем недавно.

Настал последний день учебного года, но Гарри все еще не выпускали из Больничного крыла. Ремус упаковал сундук парня, находившийся в башне Гриффиндора, и перенес его в дом Блэка. Лишь несколько комплектов одежды оставили Гарри, который уже устал от больничной пижамы. Завтра все должны были сесть на поезд и отправиться домой на летние каникулы. Гарри будет среди них. Беспокоившаяся за не выздоровевшее окончательно тело Гарри мадам Помфри запретила на ближайшие две недели любое магическое перемещение, а значит, поезд оставался единственной возможностью Гарри добраться до дома. Сначала парень обрадовался этому, пока не понял, что путешествие на поезде означает встречу с остальными учениками, к чему у него не было никакого желания.

Вместо посещения Прощального ужина, Гарри должен был вновь есть в Больничном крыле. Известие об этом не обрадовало Рона с Гермионой, хотя они и понимали мотивы такого решения. Гарри все равно нельзя будет есть большинство из блюд, да, к тому же, парень не готов был к "всеобщему вниманию", которое он неизбежно привлечет. Как только стало известно, что Гарри пришел в себя, Рон с Гермионой оказались единственным источником информации обо всем, что связано с гриффиндорцем. Так как в школе было несколько учеников, чьи родители были в ту ночь на кладбище, большинство подробностей друзья не разглашали, но даже они не знали всей правды о травмах Гарри. Единственное, что им сказали, так это то, что у Гарри был коллапс легких, которые были успешно восстановлены и сейчас медленно выздоравливают.

Сидя на кровати и смотря сквозь окно на закат, Гарри размышлял о своей жизни, на что она становится похожа. Он уже столько скрыл от своих друзей, что стал чувствовать, что те больше не знают его. Они даже не знают про выбросы, но Гарри мог бы сказать, что они (скорее Гермиона, чем Рон) догадываются, что с ним что‑то не так. О магическом истощении Гарри они знали, но кроме нескольких реплик, сказанных друг другу тихим голосом, когда думали, что Гарри спит, с их стороны ничего не было.

Звук открывшейся двери вырвал Гарри из размышлений. Ему не нужно было даже смотреть, кто пришел. Он теперь знал, как входит тот или другой человек — каждый по–своему открывал дверь, по–своему подходил. Поступь Дамблдора была медленной и тихой; мадам Помфри шла тихо, но быстро; Рон с Гермионой зачастую просто вбегали внутрь… шаги же Сириуса с Ремусом всегда были быстры… и именно их он слышал сейчас.

— Привет, Сохатик, — произнес Сириус, приземлившись на кровать. — Как себя чувствуешь?

Гарри только пожал плечами, не отрывая глаз от исчезающего за горизонтом солнца. Он больше не знал, как вести себя с крестным отцом, и это ему не нравилось. Он слишком много раз оказывался на больничной койке на глазах у опекунов, чтобы сейчас найти нужные слова. Проблема была в том, что Сириус с Ремусом, казалось, всегда знали, о чем думает или что чувствует Гарри, и старались поговорить об этом… ну, они говорили, а он слушал.

Ремус опустился на стул рядом с кроватью, не отводя взгляда от лица молчавшего подростка.

— Понимаю, ты, возможно, не испытываешь желания разговаривать, — терпеливо произнес он. — Мы не будем заставлять тебя, но рано или поздно тебе придется довериться кому‑нибудь, рассказать о своих чувствах. Если тебе не комфортно говорить с нами, мы найдем кого‑нибудь, с кем ты захочешь поговорить.

Гарри посмотрел на Ремуса, потом оглянулся через плечо на Сириуса. Жалость в их глазах он уже не мог выносить. Но что сказать, он не знал. Сначала он был зол, потом все его чувства будто онемели, и сейчас, наконец, подступила апатия. Как можно рассказывать о своих чувствах, когда они столь разнообразны?

Ужинали молча, но Сириус вскоре не утерпел и рассказал, о чем говорил Дамблдор на Прощальном ужине. Директор признал, что Седрик был убит последователями Волдеморта, которые затем помогли тому возродиться, хотя министр не поверил ни во что из случившегося. Сегодня отдавалась дань памяти Седрику, тело которого, благодаря усилиям Гарри, было благополучно возвращено назад. Дамблдор также рассказал, что Гарри встретился лицом к лицу с Волдемортом и сбежал от него. Услышав об этом, Гарри расстроился — ему вовсе не хотелось, чтобы об этом знали. Теперь все будут выпытывать подробности произошедшего: как умер Седрик, как выглядел Волдеморт… что Волдеморт делал с ним…