Он бросился с тропинки в сторону; он знал другую дорожку, кроме той, по которой бежали Быстрая Ножка и Ок; он знал, что пересечет им путь, потому что расстояние было много короче, хотя бежать было труднее, — но Аб умел бегать! В лесу он и бегал и прыгал почти так же легко и быстро, как и дикие животные. То было страшное напряжение сил, и уже, когда тени заметно сгустились, он выскочил на дорожку, где, как он знал, должен был встретить спасавшуюся Быструю Ножку и преследовавшего Ока. Аб рассчитывал их опередить, — но он был не единственным обладателем быстрых ног. Они пробегали мимо как раз перед тем, как он выскочил на тропинку. Увидев их близко одного от другого, в нескольких шагах впереди себя, он с ревом ярости бросился и сам снова в быструю и ужасную погоню.

Теперь вся выгода была на стороне Аба, который следовал незамеченным за бежавшими впереди него. Он знал, что Ок, подобно ему, решил овладеть Быстрой Ножкой и теперь с этой целью преследовал ее. Конечно, простой случай натолкнул Ока на бежавшую девушку, но рано или поздно ужасного столкновения было не миновать. Аб видел, что выносливость девушки, показавшей способность к такому удивительному бегу, была меньше, чем у ее уже нагонявшего преследователя. Скоро она будет побеждена. Теперь перед ней возвышался холм, не более мили по линии подъема, где была пещера ее отца и где ждало ее спасение. Аб видел, что у нее не хватит сил с необходимой быстротой взбежать наверх и тем спастись. И вот он видит: девушка оборачивает испуганное лицо к ближайшему преследователю и в то же мгновение замечает его, Аба. Ее бег как бы замедлился, и он почувствовал, что в нем девушка видит до некоторой степени защитника; теперь же она снова повернулась и из всех сил бросилась вперед, к подъему. Но Ок уже догонял ее и вдруг внезапным скачком настиг ее, обхватил руками, и женщина дико вскрикнула. Мгновение спустя к ним бросился с криком Аб. Инстинктивно Ок оставил девушку, — в этом крике ему послышались угроза и очень близкая опасность. Почувствовав себя свободной, Быстрая Ножка на несколько мгновений остановилась без движения с широко открытыми глазами, разглядывая происходившую перед ней сцену, потом бросилась в сторону и, уже не оглядываясь, побежала далее.

Мужчины стояли, смотря один на другого. Ок, несколько нагнувшись в своей выгодной позиции, на гребне небольшого обрыва, пересекавшего скат горы. Так, выжидая, стояли соперники, один вверху, другой внизу, еще недавно самые близкие друзья с детства, насколько то позволяют свойства нашего тела и души, — а теперь настолько чуждые, насколько могут быть чужды между собой человеческие существа. Готовые к прыжку, в позе, принятой ими бессознательно, они представляли прекрасную картину. Солнечные лучи коснулись голубого топора Ока, и тот казался серого цвета. Поднятый топор Аба из светлоокрашенного камня был в тени и, вместо желтого, выглядел темно-коричневым. Эта немая сцена тянулась лишь одну секунду. Ок прыгнул вниз, Аб отскочил в сторону, — и вот они уже стояли на маленькой ровной поляне, и открылась страшная, свирепая битва. Никто не видел, как протекала эта борьба; даже росомаха с горевшими, острыми глазами, вползшая на низко стлавшуюся громадную ветвь близ стоявшего дерева, не могла уследить за быстрыми взмахами каменных топоров. Борьба длилась недолго. Звуки сталкивавшихся топоров оборвались, послышался более глухой звук удара камня о кость. Ок, несколько выше своего противника, когда они так стояли в борьбе, внезапно склонился вперед; его руки повисли и выронили голубой топор. Он грузно, неуклюже упал вперед, захватил горстями сухие листья и уже лежал неподвижно. Безоружный, в недоумении стоял Аб перед совершившимся; он упустил свой топор, глубоко погрузившийся в череп врага, и рассматривал с любопытством и удивлением свою жертву. Рассудок оставил его. Шагнув вперед, он вытащил топор, поднял его в уровень со своими глазами и выступил на яркий солнечный свет: топор был окровавлен. В то же время девушка бежала к своему жилищу, а тени уходившего дня делались все глубже и глубже.

Взоры Аба сперва обратились по тому направлению, куда скрылась Быстрая Ножка, и потом на то, что лежало у его ног. Хотя и формы и черты лица были Ока, но это не был больше Ок. Царила мертвая тишина, и кровь на листьях казалась слишком яркой. Ярость Аба затихла; ему хотелось услышать голос Ока; он стал его звать, но тот был безответен. Тогда ему постепенно пришла мысль, что Ок мертв, и что этой же ночью дикие звери пожрут его там, где он теперь лежит. Эта мысль так возбуждающе подействовала на него, что из полной неподвижности он сразу перешел к лихорадочной деятельности. Бросившись вперед и обхватив тело руками, он отнес его в углубление на поросшем лесом скате. Работая, как сумасшедший, он при этом поступал согласно тому, что видел при погребении других пещерных жителей: положил оружие Ока рядом с трупом, снял со своего бедра нож, который был лучше ножа Ока, и вплотную приложил его к руке мертвого; потом, покрыв сперва все тело буковыми листьями, он яростно стал взрывать нависавшую землю при помощи острого сука, — и поверх всего наложил самые тяжелые камни, какие только мог поднять, пока над Оком, которому уже не суждено было больше охотиться, не возвысился могильный холм.

Задохнувшись от отчаянных усилий, Аб сел на камень и, глядя на сооруженный им памятник, стал снова звать Ока, — но ответа не было. Солнце село, и вокруг сгущались вечерние тени. Теперь этого человека объяло такое чувство, которое было страшно по своей новизне, — и с криком, почти воплем он вскочил на ноги и, полный ужаса, бросился в бегство.

Он чувствовал, что боль была внутри его тела и души, но не так, как было с ним, когда он раз наелся ядовитых ягод, а другой раз объелся мясом молодого оленя. Теперь он чувствовал нечто другое. Это была страшная тяжесть, которая была независима от его тела, но производила необычайный ужас, заставляя все думать и думать о мертвом человеке и даже бежать прочь, бежать без остановки. Ему уже много пришлось пробежать в этот день, но теперь он не чувствовал усталости. Казалось, что его ноги стали крепкими, как у оленя, и должны нести куда-нибудь, как можно дальше то, что он нес у себя в груди. Он бросился из густого леса вниз, на запад, к широкому болоту, за которым лежала скалистая страна, куда он редко осмеливался вступать: так вероломны были ее пути. Но теперь он ни о чем не заботился! Он делал громадные прыжки, а его мускулы и сухожилия напрягались, послушно отвечая его мыслям. Чтобы благополучно перебраться через болото, требовались, кроме особенной чувствительности в пальцах ног, также большая сила, умение и отвага.

Но беглец не размышлял — им руководили инстинкт, развившийся от долгого упражнения, и полное отсутствие нервности. Каждый палец его ноги становился так, как того требовали условия, чтобы прочнее держаться на трясине, и, ничего не замечая, оставив всякую осторожность, он несся над грозившим смертью болотом с такой же уверенностью, как бежал по тропинке среди леса. Он не думал, не знал и не заботился о том, что делал; и только бежал от того, что раньше ему было неизвестно! Что заставляло его теперь бежать? Он и раньше убивал живые существа и беспечно об этом забывал! Почему же его заботит это теперь? В совершенном поступке было нечто, заставлявшее его бежать прочь! Где теперь Ок? Встретятся ли они снова и будут ли опять охотиться вместе? Нет, Ок больше не придет, и он, Аб, был этому виной. Он должен бежать. Никто не следовал за ним, — он это знал, — и все-таки он должен бежать!

Когда болото осталось за ним, уже спустилась ночь, но он все бежал вперед, в лес, наполненный хищными зверями. Ничто, ничто не заставит его забыть ни странное новое чувство, ни то деяние, которое его заставляло бежать прочь. Теперь он углубился в лес, совершенно забыв об опасности, нуждаясь лишь в успокоении, в чем бы оно ни состояло.