Прошло три или четыре дня, прежде чем Аб и Ок уверились, что местность была свободна от опасного врага, и могли бы приступить к окончанию работы, если намеревались идти тем же путем к славе. В их отсутствие на пастбище в маленькой долине снова появилось огромное количество животных. Не только зубры, древние бизоны, буйволы, предки нашего рогатого скота, дикие лошади, гигантские лоси, северные олени виднелись там и сям по долине на близком расстоянии друг от друга, но нередко появлялся и громадный волосатый носорог, пируя в роскошной траве и валяясь в лужах там, где равнина переходила уже в болото. Мамонт со своими детенышами неуклюже переправлялся через богатую кормом равнину, и, прячась в засаде, полз гигантский пещерный тигр, следя за теленком мамонта глазами, горевшими и голодом и жаждой крови. Чудовищный пещерный медведь, волоча ноги, брел через высокую траву, отыскивая мелкую добычу. Безобразные гиены шныряли здесь и там в поисках пищи, чтобы утолить свой чудовищный аппетит. Вся эта перемена совершилась потому, что оба мальчика, будучи еще детьми, совершенно удовлетворили свое честолюбие той ролью, какую им пришлось сыграть в последнем происшествии, на целую неделю забросили свою работу и, встречаясь на своем любимом месте, на вершине дерева на холме, принимали необыкновенно важный вид. Когда же к ним окончательно вернулось сознание, что, для поддержания их падавшего значения между людьми, необходимо приняться снова за дело, то они решили вернуться к начатой уже яме. Перемена, совершившаяся в долине во время их короткого отсутствия, только подняла их доверие к своим силам; они теперь ясно видели, что животные боятся приближения человека, безразлично — взрослого или молодого. Конечно, человек иногда бывал жертвой больших хищников, но отчасти даже для них он был предметом страха, и, несмотря на свою физическую слабость, чувствовал и сознавал себя властелином земли. И мамонт, и огромный толстокожий носорог, и пещерный тигр, и медведь, и гиена, и волк, и злобная, с коротким туловищем росомаха, — все эти животные уже и в то время были низшими существами по отношению к человеку, чувствовавшему себя господином всего мира и передавшему это представление и своим потомкам.

Работа теперь быстро двигалась вперед и по истечении нескольких дней была достигнута необходимая глубина. Теперь, при вылезании из ямы, работавшему приходилось вскарабкиваться по сухой ветви, одним концом опиравшейся на край ямы, а другим на дно, и так как, благодаря этому, в случае нужды он уже не мог спастись так быстро, как прежде, то часовой на дереве должен был удвоить свое внимание. Но наконец яма была готова, и осталась хотя и нетрудная, но деликатная задача; приспособить ее для западни. Вдоль и поперек ямы крест-накрест были положены гибкие ветки, принесенные из леса, а сверху положен тонкий и ровный слой сухой земли, дерна и веток; необходимо было придать этому месту нетронутый, естественный вид, что и удалось мальчикам исполнить прекрасно; только очень внимательное и осторожное животное могло бы открыть ловушку. Работа была окончена, и теперь детям оставалось лишь терпеливо ждать. Они не приближались более к месту западни и наблюдали за ней издалека, с вершины дерева на холме. Здесь они появлялись каждый день, нетерпеливые, озабоченные и полные надежд, как и все дети. С вершины избранного дерева они ясно видели место ямы и, конечно, немедленно заметили бы повреждение ее. То были дни подавленного возбуждения для обоих мальчиков: они видели и буйволов, и диких лошадей, двигавшихся там и сям; но счастье отвернулось от них: животные не приближались к западне. Казалось бы, что избранное ими место для ямы было прежде излюбленным пастбищем животных, теперь же, как раз наоборот, дикие лошади и другие животные паслись на других местах, и наших мальчиков беспокоила мысль, что, быть может, они оставили какие-нибудь следы своей работы, открывшие их замысел диким животным. Но однажды их сердца в течение одного или двух часов пережили немало волнения. Из леса показался стройный ирландский лось и пошел по направлению к западу; он двигался через долину к воде и, напившись, стал пастись, приближаясь к купе деревьев; скоро он стоял около самой ямы под деревьями и прекрасно вырисовывался в светлом просвете между ними, представляя великолепное зрелище для наших героев, смотревших на него с затаенным дыханием. Ирландский лось, как его называют ученые, потому что его кости находят сохранившимися в торфяниках Ирландии, представлял собой величественное зрелище. Но вскоре он скрылся из вида у мальчиков, и вместе с ним исчезли и их светлые надежды.

Была уже поздняя осень, когда однажды утром Аб и Ок встретились по обыкновению и внимательно глядели через долину: не видно ли чего-нибудь вокруг западни? Белый иней, прикрывавший траву, что делало равнину похожей на озеро серебра, был во всех направлениях изборожден и покрыт темными пятнами. Это были следы животных, посетивших долину в течение ночи или близко к утру, и они ясно говорили о событиях протекшей ночи; по ним можно было судить о том, где проходили массивные и где легкие животные. Но пылкие дети, поглощенные своей заботой, не обращали внимания на окружающее. Когда они взобрались на свою излюбленную ветвь и посмотрели через долину, то у них одновременно вырвался крик: что-то попало в ловушку.

Вокруг всей ямы земля была черная, и черная же полоса тянулась до края болота, в сторону реки. Забыв об опасности, мальчики спустились на землю с копьями в руках, подобно оленям бросились к месту своей тяжелой работы. Бок о бок они добежали до ямы, которая теперь, зияя, смотрела в небо. Наконец-то они торжествовали! Бросив взгляд на то, что находилось в яме, они в один голос испустили крик и, увлеченные своим детским триумфом, пустились в дикий танец вокруг отверстия. Ликование было вполне понятно: в яме находился молодой носорог, всего лишь нескольких месяцев от роду, но уже таких размеров, что занимал собой почти всю яму. Стесненный со всех сторон, он мог лишь слегка двигаться и был совершенно беспомощен. Его длинное рыло с парой выдающихся рогов приходилось почти вровень с поверхностью земли, а маленькие, блестящие глазки злобно смотрели на его шумных врагов. Он неуклюже заворочался при их приближении, но совершенно бесплодно: ничто не могло помочь ему в этом безвыходном положении.

Вся земля вокруг ямы была взрыта и изборождена ногами какого-то чудовищного животного. Очевидно, что детеныш был с матерью, когда стал жертвой наших маленьких охотников, и что мать провела большую часть ночи в напрасных попытках освободить его. Мальчикам было ясно значение этих следов и, опомнясь после первого взрыва радости, они почувствовали, что их положение требует осторожности. Было бы верхом неблагоразумия вмешиваться в семейные дела носорогов! Но куда девалась мать? Они оглядывались, не видя ничего опасного вокруг. Но вслед за тем, хотя и на одну минуту, они совсем потеряли головы; едва эхо их криков успело вернуться назад от холмов, как послышалось грузное шлепанье; через кустарники на болоте ломилось какое-то огромное животное по направлению маленького подъема, ведущего к равнине. Молча, не обменявшись ни одним словом, испуганные мальчики бросились к дереву, где во время работы был их наблюдательный пункт и, едва начали взбираться по его стволу, как показалась бешено мчавшаяся мать молодого носорога.

Носорог эпохи каменного века представлял чудовищное животное, во многих отношениях отличавшееся от его тезки нашего времени, хотя, может быть, и был в довольно близком родстве с громадным двурогим белым носорогом южной Африки, теперь почти исчезнувшим. Но животное каменного века было значительно больших размеров, а его шкура была густо покрыта темного цвета волнистыми волосами, почти шерстью. Даже тогда, в эпоху существования огромных хищных животных, он для большинства из них был предметом ужаса. Ни перед чем не отступая, он мог служить олицетворением слепой отваги и беспощадной свирепости; редко нападая, он никогда не уклонялся от битвы. Громадный мамонт, самый мирный из толстокожих, обыкновенно колебался переходить тропы носорога, и даже пещерный тигр, самый свирепый и опасный хищник того времени, никогда по своей охоте не вступал в борьбу со взрослым носорогом, хотя иногда и пользовался случаем напасть на детенышей. Удары его когтей без вреда скользили по почти непроницаемому щиту носорога из кожи толщиной в дюйм и даже больше и, сверх того, защищенной шерстью. Но достаточно было одного удачного удара вверх двойным рогом на тяжелой голове этого чудовища, чтобы сразу прободать насмерть самое большое из тогдашних животных; его шее обладала подъемной силой почти выше всякого представления и служила ужасным орудием смерти, когда тому благоприятствовал случай. В то же время, древний носорог был близорук, тупоумен и раздражителен, как и его африканский собрат наших дней.