— Ну, хватит! — сказал после него Тарабрин. — Этак у нас действительно получится художественная самодеятельность. Планирование важнейшая часть экономической политики партии. Оно предусматривает планомерное развитие всего хозяйства…

Он сказал все-таки все, что хотел сказать. От общих положений перешел к частностям, сказал, что все замечания будут учтены, но план весеннего сева ломать он не позволит.

В его голосе все время что-то звенело, он не кричал, кричать он позволял себе только в кабинете и большей частью с глазу на глаз, но его предупреждающие интонации запоминались.

— Не переоценивайте себя, — произнес он с некоторой иронией и вместе с тем с явной угрозой. — Я бы никому не советовал утратить доверие райкома…

Анна тронула Тарабрина за пиджак. До чего же он любит угрожать! Тарабрин повел локтем, незаметно отстранил Анну.

— Так что учтите…

Он объявил перерыв. Надо было дать людям пообедать. Тарелка борща и бутылка пива иногда улучшают настроение.

Сам он пошел к себе в кабинет, позвал Анну.

— Анна Андреевна, хочу поговорить с вами…

Он попросил ее выступить. К голосу Анны прислушивались. Тем более что она агроном. Тарабрин хотел, чтобы Анна выступила в поддержку плана. Агрономически, так сказать, обосновала необходимость…

Анна обязана была поддержать Тарабрина. Но она не могла и предать Челушкина.

— А если я попробую рассмотреть агрономические рекомендации с некоторой перспективой…

Но ей так и не дали дотолковать с Тарабриным. В кабинет вошло несколько председателей колхозов, Поспелов замыкал шествие.

— Ну что, пообедали, товарищи? — добродушно осведомился Тарабрин. — Еще часика два — и по домам.

— Вот что, Иван Степанович, — решительно сказал вдруг Дормидонтов, — хотим писать в обком. Не можем мы больше работать с вами. Трудно и нам и вам…

Тарабрин побледнел.

— То есть как?

— Хотим писать, — сказал Дормидонтов. — Душно.

Поспелов стоял багровый, смущенный, из всех присутствовавших ему, кажется, больше всех было не по себе.

— Подождите, что это за заявление? — спросила Анна.

Ей вдруг стало обидно за Тарабрина. Уж кому бы грозить, но не Дормидонтову. Во всем этом разговоре было что-то непартийное, она готова была возмутиться.

— А может, не писать? — мягко возразил Тарабрин. — Поговорим на бюро. Соберем всех на бюро и обменяемся…

— Правильно, — сказал с облегчением Поспелов.

— Можно и на бюро, — мрачно согласился Дормидонтов. — Но надо как-то менять…

Он не сказал, что менять, и Анна не поняла, что он под этим подразумевает, она только с облегчением почувствовала: люди высказались, у них прорвался протест против постоянных окриков Тарабрина, и теперь они успокаиваются.

— Пойдемте, — сказал Тарабрин. — Пока что будем закругляться.

Он спокойно открыл совещание, предоставил слово очередному оратору, и вдруг Анна заметила, что он опять побледнел.

— Вы не расстраивайтесь, — тихо ответил он. — Мне что-то нездоровится…

Он посидел еще минут пять. Ему, кажется, действительно нехорошо.

— Вот что, — вдруг сказал он, поднимаясь, с росинками пота на лбу. — Я пойду, Анна Андреевна. У меня, кажется, температура. Кончайте без меня, только не давайте тут очень распространяться.

Анна скомкала совещание. Может быть, в присутствии Тарабрина она позволила бы себе с ним поспорить, но теперь она не могла его не поддержать, как-никак прежде всего он выражал линию райкома, он был первым секретарем…

— Все-таки не очень мудрите, — напутствовала она руководителей колхозов. — Если что надумаете, посоветуйтесь в сельхозинспекции.

В общем, получилось какое-то не доведенное до конца совещание.

Даже выступая с заключительным словом, она мысленно все время возвращалась к Тарабрину. Как странно сегодня все получилось. Перестали понимать друг друга. Тарабрин — людей или люди — Тарабрина? Молчали, молчали… Что-что, а молчать все умели. Вернее, не высказывать своего недовольства. Своих подлинных мыслей. А тут вдруг прорвало. Все-таки нельзя бесконечно подогревать воду в закрытой кастрюльке. Рано или поздно сорвет крышку. Не Дормидонтов, так кто-нибудь другой бы сказал. Даже Поспелов и тот… Выходит, что Челушкин для него теперь сильнее Тарабрина.

Утром Анна собралась было позвонить Тарабрину, как к ней позвонили от него.

— Иван Степанович просит зайти…

Она сразу пошла. Тарабрин жил недалеко от райкома. В конце узкой улочки, на взгорье, занимал отдельный особняк, построенный еще для его предшественника.

Дома у Тарабрина Анна была всего два или три раза, в гости друг к другу они не ходили, дружбы между ними не возникло.

Дверь открыла жена Тарабрина.

— Проходите, ждет, — встревоженно сказала она. — Сейчас придет врач.

Тарабрин лежал в постели, был он еще бледнее, чем вчера.

— Кажется, заболел, — сказал он глухим голосом. — Как закончили, Анна Андреевна?

— Нормально. Я предупредила всех. Как вы и говорили.

— Ох, Анна Андреевна, не проворонить бы нам сев, — почти простонал Тарабрин. — Не хочется отставать от других.

Их беседу прервал врач. Анна вышла, пока он осматривал Тарабрина.

— Разве так можно? — громко заговорил врач, выйдя из комнаты после осмотра больного. — Острый аппендицит и… грелка! Беспечность…

Он вздохнул и объявил и жене Тарабрина и Анне:

— Операцию. И чем быстрее, тем лучше… Решайте, в Пронск или у нас. Если в Пронск, везите сейчас же…

Вероятно, врачу не очень хотелось брать на себя ответственность.

— В Пронск, в Пронск, — категорически сказал Тарабрин. — Здесь я буду вмешиваться в дела, не дам никому покоя.

Отправку организовали молниеносно. Позвонили в Пронск, в обком, в городскую больницу. Вместе с Тарабриным ехали врач и жена.

Тарабрин хоть и охал, но держался спокойно, даже бодро.

— Прощайте, Анна Андреевна… — Он пожал ей руку. — Не запускайте район. Сев, сев… Свяжитесь с обкомом. Советуйтесь, помогут. Докладывайте. Не забывайте о сводках. Разошлите уполномоченных. Пусть нажимают. Звоните в обком почаще…

Неспокойно было Анне, что уезжает Тарабрин…

Страшно подумать! Теперь сев на ее плечах… Теперь она отвечает за район! Надо позвонить в обком, сказать, что Тарабрин заболел. Тарабрин советовал почаще звонить в обком. До чего же он любил прикрываться обкомом! До самого последнего момента. И не вспомнил ни о ком в районе…

Она пришла в райком, попросила Клашу соединить ее с Пронском. Не осмелилась вызвать Кострова, побаивалась его так же, как Поспелов Тарабрина. Попросила соединить ее с Косяченко. Со вторым секретарем всегда почему-то легче разговаривать, чем с первым.

— Георгий Денисович, мы отправили Тарабрина, — сказала она. — Как поступать дальше?

— Чего как поступать? — весело отозвался Косяченко. — Сеять!

— Но ведь Тарабрин, должно быть, надолго выбыл, — неуверенно произнесла Анна.

— А вы на что? — все так же весело произнес Косяченко. — Справитесь.

— Трудно, — сказала Анна. — Район большой…

— Справитесь, — уверенно повторил Косяченко. — Будет трудно, звоните, в обиду вас не дадим!