Вот она и осталась одна. Одна и не одна. Рядом Щетинин, Жуков, Добровольский, Ванюшин. Существует коллективная ответственность. И все-таки большое бремя легло на ее плечи.

На нее обрушилось множество дел. Она и при Тарабрине решала много вопросов. Решала иногда и за себя, и за Тарабрина. Но почему-то теперь все дела предстали перед ней в ином качестве. Что же изменилось? Мера ответственности.

Прошло несколько дней, и она почувствовала: дела захлестнули ее. Все в ней нуждались. Все требовало согласования с ней, ее одобрения, ее решения. К ней шли со строительством школы, с критической статьей в газете, с планом севооборота, со снабжением детских яслей. Затоваривание книг. Молокопоставки. Квартиры. Пьяницы. Семена. Тротуары…

Она советовала, предлагала, решала. Могла ответить на тысячу вопросов, и все-таки находился тысяча первый, на который она ответить не успевала. Если другие не будут делить с ней ответственности, думала она, ей с районом не справиться. Ни ей, ни Щетинину, ни Жукову…

Взаимодействие людей, организация этого взаимодействия — вот что должно составлять суть деятельности работников партии.

Необходимо доверять, но важно и уметь определить, на кого можно опереться…

А опереться можно далеко не на всех!

Взять хотя бы тот же план севооборота. Богаткин честно расписывал все из года в год. Он хороший человек, Александр Петрович, но сколько же можно сидеть в канцелярии… Он получал установки из области, получал планы колхозов, сводил все в общий порайонный план, и… Почему-то это устраивало Тарабрина. Каждый год одно и то же по заведенному шаблону. Никаких преобразований. Все очень добросовестно, но блинов из одной добросовестности не напечешь.

Сколько Богаткину лет? Она попросила Клашу навести справку. Батюшки, шестьдесят четвертый!

Анна была не против того, чтобы и в шестьдесят четыре человек работал на полную катушку, но если все нитки смотаны и осталась лишь болванка…

Поспелов тоже спокоен до безразличия. Раньше он был живее, хотя всегда отличался излишней покладистостью с начальством. Куда прикажут, туда и везет. Никогда не поперечит Богаткину.

Апухтин. Пыхтит, а что толку? Запущен совхоз. При том внимании, какое оказывается совхозу, давно бы можно выйти вперед…

Время требовало от людей размаха, знаний, движения. Не все выдерживали взятый темп. Кое-кто отставал. Этих людей почему-то терпели, хотя отстающий человек не может двигать вперед дело…

Людей надо менять. Точнее, не людей, а руководителей. Приходит такое время, когда некоторые руководители перестают, как говорится, соответствовать возрастающим задачам. Смена кадров — это неизбежность.

Надо найти в себе мужество произвести эту смену. Но решиться на это очень трудно. Кроме всего прочего, Анна не знала, сколько времени пробудет она на посту первого секретаря. Месяц, два, три… Может быть, лучше подождать до конференции. Новый секретарь пусть и подбирает людей.

Нет, неправильно! Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Если ты убеждена, что для дела полезно сменить Богаткина, зачем проявлять нерешительность? Если ты уверена в себе, разве это по-партийному, ждать…

Трудно решиться, многие ей чем-то даже милы, она их давно знает, они хорошо относились к Анне…

Но не могла она сбиваться с шага и сбивать с шага других из-за того, что кто-то устал…

С Богаткиным разговор закончился сравнительно легко. Анна пригласила его в райком, он пришел со всеми сводками, с какими-то инструкциями, весь внимание, весь готовность…

Анна посмотрела в его добрые, голубые глаза, и ей стало не по себе.

Она усадила его на диван, села рядом. Так хотелось сказать ему что-нибудь доброе.

— Александр Петрович, вы не устали? — спросила она.

— Нет, — ответил Богаткин удивленно, в райкоме редко задавались такие вопросы. — Время сейчас не отчетное, отсыпаюсь…

— Вы меня не поняли, Александр Петрович, — призналась Анна. — Я спрашиваю не о сегодняшнем дне. Я имею в виду… — Она чуть смешалась. — Вы не собираетесь на пенсию?

Богаткин вскинул на Анну глаза…

Они здорово потускнели. Выцвели. Совсем старенький. На щеках морщины, и волосы в морщинах не пробриваются. Полтора десятка лет знакома с ним Анна. Милый человек. Когда она сидела за канцелярским столом, он казался ей неплохим работником. Вместе составляли отчеты. Но что сделал он для колхозов, для района?

Поймет он ее или не поймет?

— Нежелательно, Анна Андреевна. Я старый агроном Знаю район. До каждой мелочишки.

Конечно, знает. А что с того?

— А мне думается, пора и отдохнуть.

Богаткин обиженно заморгал.

— Чем я не угодил вам, Анна Андреевна? Я всегда к вам относился…

— Не могло быть лучше, Александр Петрович, — согласилась Анна. — Но ведь годы идут…

— Стар?

— Да.

— Кого же имеете в виду?

— Филиппова из «Ленинского пути».

— Мальчишка.

— Вот и будем с него требовать.

— А с меня нельзя?…

Неожиданно Богаткин махнул рукой. Как-то вяло, безнадежно.

— Ваша воля…

Этим ответом он бесповоротно уронил себя в глазах Анны. Вялый человек. Даже постоять за себя не хочет.

— Это не моя воля, это в интересах дела, Александр Петрович. Я помню все доброе, помню ваше отношение. Но ведь работаем мы с вами не для себя. Будем откровенны. Вам не угнаться за Филипповым…

— В конце концов, я тоже могу читать лекции, — обиженно произнес Богаткин.

— Вот и читайте, — охотно согласилась Анна. — Читайте в Доме культуры. Мы постараемся устроить вам хорошую пенсию. Но спрос с вас будет другой, и нам легче…

Конечно, он обижен. Анне жалко Богаткина. Но теперь уже невозможно быть агрономом за письменным столом. Агроном, который сам не умеет выращивать хлеб, не может руководить районом…

Труднее с Поспеловым.

С Василием Кузьмичем Анну связывали годы совместной борьбы за подъем колхоза. Анна знала: Поспелов слишком покладист, легко мирится с недостатками, любит угождать начальству, но хозяин он в свое время был крепкий. Чего не отнять, того не отнять. С Анной он иногда спорил, чаще подчинялся, но все это были споры в одной семье, их жизнь, их благосостояние росли на одном поле.

Анна сама позвонила в «Рассвет».

— Василий Кузьмич, вы не выберетесь в город?

Поспелов появился важный, довольный, как-никак делами в районе заправлял теперь свой, мазиловский, рассветовский, можно сказать, выдвиженец. Отсвет райкомовского авторитета падал и на колхоз, все-таки это они воспитали Гончарову, из их колхоза, а не из какого-нибудь другого выдвинули человека в секретари.

Поспелов приехал довольный, даже слишком довольный, какой-то неуязвимый. Поэтому-то его и надо было освобождать. Все от него отскакивает, как горох от стенки, а руководители теперь нужны беспокойные, которым каждая неудача приносит боль…

— Как ребята, Василий Кузьмич, как семья?

Такое начало не предвещало в разговоре ни облачка. Или что-то нужно от колхоза, или Анна Андреевна затевает какое-нибудь новшество, у нее до сих пор сохранилась этакая юношеская запальчивость в работе. Но Василий Кузьмич заранее решил не сдаваться, Анну Андреевну он уважает, но пора постоять за спокойную жизнь.

— Василий Кузьмич, а ведь «Рассвет» опять стал откатываться.

Что это — упрек? Поспелов не понял.

— Мы твердо стоим, — сказал он уверенно.

— Ничто не стоит на свете. Все движется. Или вперед, или назад.

Василий Кузьмич провел ладонью по бритым щекам.

— Все у нас, Анна Андреевна, движется вперед. Закон развития.

— Но есть и закон старения. Старое старится, а молодое растет. Старость должна уступать дорогу молодости.

Василий Кузьмич еле заметно забеспокоился, потрогал подбородок, одернул пиджак.

— Вы что имеете в виду?

— А ведь похуже будет в этом году баланс у колхоза? — Анна не ответила прямо, все не решалась сказать правду. — Трудно вам, Василий Кузьмич…