Косяченко испортил Анне настроение. Она плохо знала Щадилова, но уже одно то, что Щадилова посылали в Сурож в наказание за какие-то провинности, мало ее устраивало. Однако Косяченко говорил столь решительно, что она не осмелилась отвергнуть неожиданно свалившуюся как снег на голову кандидатуру.

На следующий день она поделилась новостью с товарищами, но никто не выразил ни особой радости, ни недовольства.

Неожиданно в райкоме появился Костров. Его-то Анна уж никак не ожидала.

— Был в Калачеве, у текстильщиков, — объяснил он. — К вам не собирался, но по дороге решил завернуть…

В Калачеве находилось несколько крупных ткацких фабрик, «по дороге» выглядело очень относительно, Калачево стояло в стороне. Однако появлению Кострова Анна обрадовалась.

Костров поинтересовался:

— Отчет готов?

— Читали на бюро, утвердили.

Анна подала Кострову папку с отчетом.

Костров небрежно перелистал несколько страниц.

— Не боитесь?

— Боюсь, — призналась Анна. — Все в порядке, и боюсь.

Костров снисходительно усмехнулся:

— Привыкнете.

Он прошелся вдоль кабинета быстрым своим пружинящим шагом и остановился у окна.

— Ну, а как со вторым секретарем? Устраивает вас Щадилов?

Он, конечно, знал уже о звонке Косяченко. Кострову Анна и подавно не собиралась возражать. Почему-то она чувствовала себя в присутствии Кострова девчонкой. Давно уже и не считала себя, и не была девчонкой, но в присутствии Кострова почему-то терялась — настолько для нее велик был его авторитет. Но и лгать не хотелось. Конечно, она не могла не считаться с мнением обкома, она подчинится любому решению, но пусть все-таки знают, что она подчиняется, но не принимает это решение душой.

— Нет, — произнесла она почти что с отчаянием. — Не устраивает он меня, Петр Кузьмич!

Кострову нравилась прямота этой женщины.

— Вы не стесняйтесь, — поощрил он Анну. — Говорите прямо, как думаете. Я для того и заехал, чтобы вы могли высказаться начистоту.

— На что нам Щадилов? — сказала Анна. — В Борске недотянул, а у нас справится? Петр Кузьмич! Я бы партработников, у которых слаб авторитет, не задерживала на партийной работе. Пошлите Щадилова по специальности, а если не знает ничего, пусть поучится.

Костров опять усмехнулся.

— То-то и беда, не дотянул, а перетянул, администрировать любит. Вот мы и надумали его сюда. Вы женщина, характер у вас помягче, Щадилов поможет в случае, если придется нажать…

Анна бросила на Кострова недовольный взгляд.

— А я, думаете, не нажму?

Глаза Кострова смеялись.

— Нажмете?

— Нажму.

— Работать, конечно, вам… — Костров задумался. — А если не Щадилов, кого тогда?

Анна осмелела.

— А вы позвольте нам самим выбрать.

— А кого?

Анна назвала:

— Ксенофонтов.

Костров пытливо смотрел на Анну, он не припоминал, о ком это говорит Гончарова.

— Ксенофонтов?

— Из Сурожской РТС, — пояснила Анна. — Механик и секретарь партийной организации.

— Фамилию будто слышал, а не припоминаю, — Костров прищурился. — Чем он знаменит, этот ваш Ксенофонтов?

— Честностью, — ответила Анна. — Честностью, прямотой.

— Серьезные качества. А вы давно его знаете?

— Пятнадцать лет. Я жила у Ксенофонтовых на квартире, когда приехала в Сурож. Он еще мальчик был.

— А недостатки?

— Резок. Упрям. Нетерпелив…

Костров понимающе кивнул.

— Вызовите-ка сюда вашего Ксенофонтова.

— А может быть, к нему проехать? — предложила Анна.

— И то ладно, — согласился Костров. — Посмотрю кстати РТС.

Анна пошла вместе с Костровым к выходу.

— А вы не ходите, — остановил он ее. — Я один, не надо мне представлять Ксенофонтова.

Анна с нетерпением ждала возвращения Кострова. Он отсутствовал около часа. Вернулся серьезный, насупленный. По-хозяйски сел у стола. Молчал. Анна не могла определить, с каким решением он вернулся. Что он высмотрел в мастерских? Она не выдержала.

— Ну как, Петр Кузьмич?

— Дайте-ка его учетную карточку…

Просмотрел карточку.

Спросил:

— Почему предлагаете его в секретари?

— Его весь город знает. Я агроном. А он механик. Полезно и для сельского хозяйства и для промышленности. И уж очень с аппетитом работает.

Костров опять вскинул на Анну глаза.

Переспросил:

— С аппетитом?

Потом поморщился.

— Не понравилась мне РТС. Тесно, станки старые. Надо расширяться…

— Ксенофонтов не раз выступал с этим вопросом. А в райком попадет — нажмет…

Костров еще раз усмехнулся и вдруг согласился:

— Ну что ж, у меня нет возражений. Сегодня сделайте представление, а завтра рассмотрим на бюро…

Он поднялся.

— Как будто не ошиблись. А как сама? Уверены в себе?

Анна смежила веки, покачала головой:

— О себе тоже хотела поговорить.

Костров испытующе взглянул на Анну:

— Колеблетесь?

— Нет. Но боюсь упреков.

Костров разглядывал Анну.

— В чем?

Анна потупилась.

— Вы знаете, Петр Кузьмич… Я уже решила. Не выберут, выгоню мужа. Пьет. Ужасно пьет. Хотела развестись, не позволили. Говорят, перевоспитывай. Других за такие поступки я исключаю из партии. А своего… ни исключить, ни перевоспитать. Любой делегат может сказать: с других требуешь, а у себя…

Все это вырвалось у нее как-то внезапно, она и не собиралась говорить об этом с Костровым. Но она действительно часто думала, не уйти ли ей и вправду с партийной работы. Алексей ее срамит, лежит у нее на совести нестерпимым грузом.

Она безвольно опустилась на стул.

— Как быть, Петр Кузьмич?

— Не распускаться!

Он выкрикнул это резко, отрывисто, даже зло. Взял за плечо, грубо, бесцеремонно, — Анна никогда не подумала бы, что у Кострова такие жесткие, такие беспощадные пальцы, — взял за плечо, поднял, поставил перед собой.

— Что вы нюните? — отрывисто спросил он. — У вас пьяница, у другого жена мещанка, у третьего сын не задался… Так из-за этого изменять себе? Воспитывайте! А не поддается. — судите. Но не опускайте рук. Не опускайте, понятно? Теперь нечего отступать…

Этот крик задел Анну за живое.

— Я не отступаю, — проговорила она, сдавленным голосом. — От работы не отказываюсь. Я никакой работы не боюсь. Пойду всюду, куда пошлет партия. Но ведь я возглавляю райком. Могут упрекнуть. Я на сессию, а его в милицейской машине везут. Стыдно. Пошлите дояркой, свинаркой. На любую стройку. Вы увидите…

— А кто вас упрекает? — резко оборвал Костров. — Свинаркой… — саркастически повторил он. — А нам надо, чтобы вы были первым секретарем.

Беспокойно провела Анна ночь перед конференцией. Ей хотелось выспаться, но заснуть не дал Алексей. Вернулся он домой необычно рано и трезвый. В последнее время это редко случалось. Анна было подумала, что он щадит ее, боится сорвать ей доклад. Но именно для того, чтобы сорвать доклад, он и пришел на этот раз трезвым.

— Нам нужно поговорить, — сказал Алексей.

— А может, лучше выспаться? — спросила Анна.

— Успею…

Он еще раз потребовал от нее, чтобы она ушла с партийной работы. Ни больше, ни меньше. Чтобы отвела свою кандидатуру при выборах райкома. Он хотел вернуться вместе с Анной в деревню. Не обязательно в «Рассвет». В любой колхоз. Он хотел, чтобы Анна вновь превратилась в агронома и в равной степени занималась собственным домом и полеводством. Он хотел, чтобы Анна была такой, как десять дет назад.

— Пойди лучше выпей, — сказала Анна, — Пьяный ты умнее.

— Ты, откажешься? — повторил Алексей.

— И, не подумаю, — ответила она.

— Значит, я ничего для тебя не значу? — спросил он.

— Значишь, — сказала она. — Все еще значишь, но теперь не так уж много.

— Партия тебе, конечно, дороже, — насмешливо сказал Алексей.

— Ты не ошибся, — подтвердила Анна.

Он принялся ругаться. Негромко, но гнусно. Так, чтобы не слышали дети, — он не был на этот раз пьян, — но так, чтобы как можно сильнее унизить и оскорбить Анну.