— То есть как трудно?

— И вообще, и в частностях. Трудно тянуть колхоз. Одышка.

Поспелов вдруг понял. Он порозовел. Поднялась вверх бровь и снова стала на место.

— Это как понимать, Анна Андреевна? — Но он уже все понял. — Считаете, не справляюсь?

Анна выдержала его взгляд.

— Пока еще справляетесь. Но скоро перестанете. Зачем доводить и колхоз и себя до такого состояния?

Поспелов подумал.

— Я ведь, Анна Андреевна, понимаю. Если райком не будет поддерживать, никакой председатель, конечно, не справится. Но вас не понимаю. Работали вместе, и, кажись, неплохо. Что ж это так?

Анна многое могла сказать: и как спорили они друг с другом, не раз, не два, и с каким завидным спокойствием принимал Поспелов и хорошее и дурное… Но помнить плохое ей не хотелось.

— Пришло время, — просто сказала Анна. — Постарайтесь понять.

— Значит, с ярманки?

— С ярмарки, Василий Кузьмич.

— Да уж чего там… С ярманки!

— Поймите, Василий Кузьмич. Вручную вы косили, может быть, не хуже многих, но смешно махать косой рядом с комбайном.

— Поздновато учиться.

— Вот это я и говорю.

Поспелов прищурился.

— Люди — не комбайн, Анна Андреевна. С людьми я нахожу общий язык…

— Любой человек посложнее комбайна, Василий Кузьмич, а человек на комбайне сложнее человека с косой.

Поспелов похлопал ладошкой по столу.

— Подыскали кого?

— Да, есть на примете.

— А нам не нужно чужих, — вдруг резко сказал Поспелов. — Ни я не приму, ни народ. Кого вы нашли? Откуда? Все свыше дают начальников!

— А если сниже?

— Это как понимать?

Анна вышла из-за стола, подошла к окну, посмотрела на светлую кудрявую травку под окнами.

— Давайте говорить, Василий Кузьмич, начистоту. Я всегда уважала вас, но ведь ваши дочки подкованнее вас, вы сами Любой гордитесь. Раньше у кого голос покрепче, тот и фельдфебель, а теперь, чтоб отделенным стать, не только надо уметь стрелять и разобрать автомат до винтика, а и других научить. Никого мы к вам не пошлем, место тому, кто умнее в дому…

Она помолчала, знала, что обидит Поспелова, но была уверена в своей правоте.

— Сама приеду в колхоз, буду рекомендовать Челушкина. У него тоже есть недостатки, но он мало беспокоится о своем положении, о себе. Гриша… — Она поправилась. — Григорий Федорович из тех людей, кто затыкал собой амбразуру. Вы считали, он не годится в кладовщики, а в Кузовлеве он почти агрономом стал…

Большей похвалы ей не высказать! Нашлась бы и другая похвала, более высокая, но не хотелось ни обидеть, ни оскорбить Поспелова. Василий Кузьмич легко шел на тот или иной компромисс. Гусей не любил дразнить. А гусей иногда надо дразнить! Опыт и честность — вот золотое сочетание. Однако из двух этих качеств предпочтение следует отдать честности. Опыт приобретается, а честность — врожденное качество. Конечно, и преступников перевоспитывают, но руководитель с пятнами на совести немыслим. Слишком спокоен, снисходителен, податлив Поспелов. Неплохой человек, но не пример, не пример…

— А меня со счетов?

— Нет. Но не будем загораживать дорогу тем, кто нас обгоняет. Хотите меняться? Идите в Кузовлево бригадиром вместо Челушкина! Проявите себя…

Анна угадывала, какие чувства бушевали в Поспелове. Возможно, он горько раскаивается сейчас, что по-хорошему встретил ее в свое время в колхозе. Наверно, многое хотелось ему напомнить ей, только смелости не хватало.

Он, конечно, не произнес ни слова, даже смотреть не хотел на Анну.

— Подумаю, Анна Андреевна, — процедил он, отводя глаза.

— Я не тороплю вас.

— А когда же вы это хотите… — Он не договорил.

— Повторяю, торопиться некуда, — сказала Анна. — Не горит. Вы сами все подготовьте. Сами привлеките Григория Федоровича, посоветуйтесь с ним лишний раз, поднимите. Не мне вас учить, пусть все идет без обиды…

Они расстались. Анна чувствовала себя виноватой. Поспелов уходил обиженным. Но, казалось, даже сейчас он ощущал ее правоту.

И уж совсем не получился разговор с Апухтиным. Она тоже позвонила ему, пригласила в райком, тот сказал, что приедет. Но не прошло и часа, как Сурож соединили с Пронском. Звонил Волков.

— Привет, Анна Андреевна! Опять повели атаку? Очень прошу, не трогайте Апухтина…

Апухтин прятался за Волкова, как за каменную стену. Он имел, по-видимому, инструкцию при малейшем покушении на свою особу звонить в Пронск.

— Быстро вас информировали! — Анна не пыталась скрыть раздражения. — До каких пор можно его терпеть? Принимать решение без вас не будем, но и терпеть дольше…

— Повремените, Анна Андреевна! — закричал Волков. — Все в свое время. Дайте еще полгодика сроку. Я подброшу техники…

— Да уж куда подбрасывать? — возразила Анна. — Всего хватает. Кроме ума и способностей…

Но Волков все-таки отбил Апухтина, он защищал его с удивительным постоянством.

Однако даже те — не такие уж большие — перестановки людей, какие произошли в районе, дали повод к разговорам о том, что Гончарова не щадит кадры. Особенно волновались те, кто чувствовал себя не на месте. В область посыпались жалобы, и Анна с некоторым беспокойством ждала вызова в Пронск.

Лукин, райкомовский шофер, сам предложил Анне ехать в Пронск не поездом, а машиной. Она складывала еще бумаги, когда он зашел в кабинет.

— Звали, Анна Андреевна?

— Хочу попасть к ночному поезду, Лукин. Успеем?

— В Пронск?

— Вызывают.

— А зачем поездом? Только время терять. Иван Степанович всегда машиной до самого Пронска…

Для Анны машина еще не стала неотъемлемым спутником ее жизни, как-то неудобно ради собственного удобства гнать машину в Пронск, но для Лукина это обычное дело.

— А когда же тогда выезжать?

— Вам ко скольким?

— К десяти.

— Часиков в пять, полпятого, точно будете к девяти.

— Устанете вы, Лукин…

— Мне не привыкать!

Анна плохо спала ночь — все боялась проспать. За окном только залиловело, как она встала, умылась, принарядилась, все-таки впервые ехала в обком отчитываться за весь район.

Когда выглянула в окно, машина уже стояла у крыльца, она и не заметила, как Лукин подъехал.

Выбежала на крыльцо:

— Я сейчас, Лукин…

Вернулась, надела пальто, взяла папку со всеми сводка ми по району, обошла детей, поправила на них одеяла. Не любила расставаться с детьми, но постоянно оставляла их одних — такая уж сложилась у нее судьба.

— Не опоздаем?

— Что вы, Анна Андреевна!

Небо голубело на глазах; только выехали за город, оно сразу высветилось, вольно раскинулось по горизонту. Все вокруг знакомо и привычно, но не утратило от этого своей прелести. Анна любила эти поля и луга, холмы и перелески, любовалась ими с каким-то даже напряжением и не заметила, как заснула.

— Анна Андреевна, — услышала она сквозь сон. — Анна Андреевна…

Это Лукин деликатно будил Анну.

— Анна Андреевна. Пронск.

Они уже ехали по городу.

Анна испуганно взглянула на часы. Четверть десятого! В самый раз…

— К обкому, Лукин!

Через приемную прошел Секачев, помощник Кострова. На ходу поздоровался с Анной, вошел в кабинет. Но пробыл у Кострова недолго.

— Заходите, товарищ Гончарова.

Костров сидел за столом. Он поднялся навстречу ей. Протянул руку:

— Здравствуйте, Анна Андреевна. Жду. Садитесь.

Анна осторожно села у стола в кресло. Право, в Кострове есть что-то симпатичное. Анна не ошиблась, рассматривая его на сессии.

— Ну, Анна Андреевна, как дела?

— О каких делах вы спрашиваете?

В глазах Кострова мелькают веселые искорки.

Какие у него глаза? В общем приветливые. Серые, с рыжинкой. С ним, кажется, легко разговаривать.

— Вы чем интересуетесь, Петр Кузьмич?

— Всем. Вами, Тарабриным, районом. Абсолютно всем. Мы ведь, собственно, почти незнакомы. Вот и давайте знакомиться. Прежде всего о Тарабрине. Рассказывайте, что там с ним приключилось.