Но надо сказать, что первые дипломатические сношения греков с Фридрихом были раньше этого, а именно: Феодор Ангел Эпирский вел с ним дружескую переписку и получал даже от Западного императора из Южной Италии материальную помощь, за что папа Григорий IX, заодно с Фридрихом, предал отлучению и анафеме эпирского деспота. Из этого явствует, что для тех или других политических комбинаций Фридриха религия, будет ли то православная или католическая, значения не имела.

При общем враждебном отношении к папству Фридрих и Иоанн Ватац преследовали различные цели. Первый добивался отказа пап от притязаний на светскую власть; второй желал, при помощи известных компромиссов, чтобы Запад признал восточную церковь и чтобы этим самым латинское патриаршество в Константинополе теряло свой смысл. После этого Иоанн Ватац мог надеяться, что Латинская империя исчезнет сама собой. Папа также по-разному относился к двум неожиданным союзникам. Во Фридрихе он видел непокорного сына церкви, посягавшего на неотъемлемые, с папской точки зрения, прерогативы власти «викариев Христа» и наследников св. Петра. Иоанн же Ватац в глазах папы был схизматик, который являлся препоной для достижения заветной мечты папства, т.е. для воссоединения церквей. В своих взаимных отношениях Фридрих II обещал Ватацу очистить Константинополь от латинян и возвратить его законному государю; в свою очередь, Никейский император обязывался признать себя вассалом Западного императора и восстановить единение между обеими церквами. Конечно, трудно сказать, насколько эти обещания были искренни.

Отношения между Фридрихом и Иоанном Ватацем были настолько тесными, что уже в конце тридцатых годов греческие войска сражались в Италии в войске Фридриха. Еще теснее стали отношения двух антипапских государей после смерти первой супруги Иоанна Ватаца Ирины, дочери Феодора I Ласкаря, когда вдовый император, «не вынести одиночества», по словам источника, женился на дочери Фридриха II Констанции, переменившей, вероятно, свое католическое имя при переходе в православие на имя Анны. Существует длинная поэма, написанная Николаем Ириником по случаю брачных торжеств в Никее. Первые две строчки этой поэмы таковы:

Констанция-Анна пережила мужа на много лет. Она окончила свою жизнь, полную превратностей и приключений, в испанском городе Валенсия, где в маленькой церкви св. Иоанна Странноприимца (St. John-of-the-Hospital) до наших дней сохранилась могила никейской василиссы. На ней следующая эпитафия — «Здесь покоится Констанция, августейшая императрица Греции».

Церковные взгляды Фридриха II, позволяющие некоторым ученым сравнивать его с английским королем, при котором началась Реформация в Англии, с Генрихом VIII, находят отражение в его переписке с Иоанном Ватацем. В одном из писем Фридрих, отметив, что он движим не только своим личным расположением к Ватацу, но и своим общим стремлением поддержать принципы монархического управления, писал следующее: «Все мы, земные короли и князья, особенно же ревнители православной (orthodoxe) религии и веры, питаем вражду к епископам и внутреннюю оппозицию к главным представителям церкви». Затем, выставив упрек западному духовенству за его злоупотребления свободой и привилегиями, император восклицал: «О, счастливая Азия! О, счастливые государства Востока! Они не боятся оружия подданных и не страшатся вмешательства пап». Несмотря на официальную принадлежность к католической вере, Фридрих замечательно хорошо относился к восточному православию; в одном письме его, дошедшем до нас как на греческом, так и на латинском языке к тому же Ватацу, мы находим такое место: «Как! Этот так называемый великий архиерей (т.е. папа; в лат. тексте sacerdotum princeps, по-гречески ?????????), ?жедневно предающий отлучению перед лицом всех твое величество по имени и всех подвластных тебе ромеев (в лат. тексте graecos), бесстыдно называющий еретиками православнейших ромеев, от которых христианская вера дошла до крайних пределов вселенной…». В другом письме к эпирскому деспоту Фридрих писал: «Мы желаем защищать не только наше право, но и право наших дружественных и любимых соседей, которых чистая и истинная любовь во Христе соединила воедино, особенно же греков, наших близких и друзей… (Папа называет) благочестивейших и правовернейших греков нечестивейшими и еретиками».

Дружественные отношения между Фридрихом и Ватацем продолжались до самой смерти первого, хотя в последние годы Фридрих был обеспокоен завязавшимися сношениями между Никеей и Римом и обменом между ними посольствами, по поводу чего в письме своем к Ватацу порицал «отеческим образом поведение сына», который «без отцовского совета пожелал отправить посла к папе». Не без некоторой иронии пишет далее Фридрих: «Мы не желаем ничего делать или предпринимать без твоего совета» в делах Востока, «так как эти соседние с тобой страны более известны твоему величеству, чем нам». Фридрих предупреждает Ватаца, что римские епископы «не архиереи Христа, но хищные волки, дикие звери, пожирающие народ Христа». После смерти Фридриха II и особенно после того, как Манфред, побочный сын его, сделался сицилийским королем, отношения изменились, и он, как будет отмечено ниже, выступил уже в виде врага Никейской империи. Одним словом, уже после смерти Иоанна Ватаца в 1254 г., «союз, о котором мечтал Фридрих II, был лишь воспоминанием».

Нельзя сказать, чтобы союз между двумя императорами дал какие-либо важные результаты; но тем не менее нельзя и не отметить того, что Иоанн Ватац, чувствуя дружественную поддержку Западного императора, должен был иметь более твердую надежду на конечный успех его политики, т.е. на овладение Константинополем.

В тридцатых и сороковых годах XIII в. с востока появилась грозная опасность от нашествия монголов, а именно татар (в византийских источниках «тахары, татары, атары»). В то время как орда Батыя ринулась в пределы современной европейской России и в своем опустошительном, безудержном натиске в 1240 г. овладела Киевом, перешла Карпаты и лишь из Чехии должна была повернуть обратно в русские степи, другая монгольская орда, двинувшаяся в более южном направлении, покорила всю Армению с Эрзерумом и вторглась в области Малой Азии, угрожая пределам Румского, или Иконийского, султаната сельджуков и слабым владениям Трапезундской империи. На фоне общей опасности со стороны монголов можно отметить союз трех малоазиатских держав: султаната, Никейской и Трапезундской империй. Сельджуки и трапезундские отряды были разбиты монголами, после чего Румский султанат вынужден был откупиться уплатой дани и ежегодной доставкой лошадей, охотничьих собак и пр., а император Трапезундский, видя полную невозможность бороться с монголами, поспешил примириться с ними и, на условии платежа ежегодной дани, превратился в монгольского вассала. К счастью для сельджуков и Иоанна Ватаца, монголы занялись другими военными предприятиями и приостановили временно свой натиск на запад, что дало возможность Никейскому императору предпринять решительные действия на Балканском полуострове.

Из примера приведенного союза видно, что союзы христиан с неверными не смущали и в XIII веке участников: Никейский и Трапезундский православные императоры ввиду общей опасности сблизились с мусульманским Иконийским султаном.

В связи с монгольским вторжением, можно отметить две истории, рассказанные западным историком XIII века Матфеем Парижским. Эти истории отражают некоторые слухи, циркулировавшие в то время в Европе. В обоих случаях Матфей рассказывает о том, что в 1248 г. двое монгольских посланников были посланы к папскому двору и сердечно приняты Иннокентием IV, который, подобно многим другим членам католической церкви, надеялся обратить монголов в христианство. Однако в первой истории он говорит также следующее. Многие предполагали, что письмо монгольского хана к папе содержало предложение начать войну против Иоанна Ватаца (Battacium), «грека, зятя Фридриха, схизматика, непокорного сына папской курии. Это предложение, как казалось, не было неприятным папе». В своей Historia Anglorum Матфей пишет, что папа велел передать монгольским посланникам для монгольского хана, что если он примет христианство, он должен идти со всеми своими силами против Иоанна Ватаца «грека, зятя Фридриха, схизматика и мятежника, против папы и императора Балдуина и после того — против самого Фридриха, который сам поднялся против Римской курии». Однако монгольские посланники, не желая «подогревать взаимную ненависть христиан», отвечали через переводчиков, что у них нет полномочий предлагать своему повелителю такие условия и что они опасаются, как бы он, услышав такие новости, не разгневался бы.