Скоро вся деревня обсуждала и говорила что не миновать беде если не срубить макушку ёлки. Но Матвей Степанович стоял до конца. Жену и старших детей он заткнул на конец второй недели. Но младший сын и тёща периодически начинали его изводить.По другому он это назвать не мог.

Прошло ещё пару дней. Все дела как-то рассосались. Под пасмурным небом, Матвей Степанович мастерил деревянный стульчик, доводя его топором до приемлемого вида. Во двор вышли старшие дети и глянули на ёлку, но поймав его тяжёлый взгляд смолчали. Затем вышла жена и пошла в коровник, тоже ничего не сказав. Наконец вышла тёща.

— Матвей Степанович, ну срубил бы ты эту суку наконец! Прости меня господи за мат! Ну срубил бы, ведь негоже…

— Да чёрт с тобой! — выпали он, вонзив со всего маху топор в землю и пошёл за пилой.

— А то ведь ещё немного и перерастёт она дом и не миновать беде! — кричала в след тёща. Послышалось многочисленное карканье. Матвей глянул на крышу, там сидело четырё чёрных как смоль вороны. Они внимательно следили за ним и чего-то ждали. В тот момент Матвей Степанович захотел взять ружьё и дать по ним залп дуплетом. Так наверняка заденет всех! Но он сдержал себя. Шифер жалко и свой работы… ведь дождливая осень ещё толком не началась. А какая жизнь в доме, если крыша худая. Крыша что голова…

Вернулся он с пилой, и с топором — на всякий случай. А затем притащил и лестницу. На всё это действо пришли все дети, тёща успела позвать жену. Как назло появилась та самая Глафира Ивановна — вот уж на кого не жалко патронов! Он залез на дерево и стал ползти наверх, цепляясь за ветки и иголки. А оказавшись наверху он точно понял что ёлка переросла металлический конёк крыши!

— Она выше дома! — крикнул он и повернулся назад. В этот момент что-то внутри него дрогнуло и даже он перестал верить что всё это чушь, всего на секунду! На Секунду! Тогда яростно закричали вороны! Он погрозил им пилой…

Под правой ногой что-то хрустнуло. Он сорвался вниз под оханье тёщи, его зацепило за рукав, за ногу… Развернуло, а затем он упал головой вниз, ударился об острый угол кирпича, и тут же обездвижил бездыханной грудой.

Слетелись в момент на конёк дома вороны и закаркали, забили клювами по крыше как никогда прежде. Забили по крыше дома, как по крышке гроба.

— Я же говорила… плохая примета, — прошептала Глафира Ивановна и начала неистово креститься.

Тёща тоже перекрестилась и заплакала. Дети и жена уже вовсю рыдали над трупом любимого человека.

Скоро Матвея Павловича схоронили...

…»

Дождь намочил окно и его капли медленно стекали вниз. Подходил конец октября, всё больше пасмурных дней, всё больше и больше дождей с каждым днём. Сильней становился ветер, сильней и холодней. А вечера становились всё длинней и вот я уже смотрел со своего окна на далёкий Петроград, на его вечерние огни и думал о том что ждёт меня дальше.

Внизу шёл ожесточённый спор. Бабушка давила на маму что бы она больше благоволила к Кротову.

— Я не буду выходить за него замуж! — решительно отбивалась мама. — Он мне не больше чем друг! Скорее даже приятель если такое возможно между мужчиной и женщиной.

— Нечего ждать твоего Андрея, он непутёвый… а ты знаешь какого мне было узнать о его любовнице, как было людям смотреть в глаза в этот момент. Ведь я врала что он у нас по этому делу святой. А ты… да не стоит он тебя! Сгинул и слава богу…

— Мама! Не говорил так, я всё ещё его люблю… наверно.

— Вот именно «наверно». Пора оставить прошлое и жить полноценной жизнью в настоящем. Павел Константинович достойный человек из достойного рода! Обеспеченный!

— Я так и знала! — вновь взорвалась мама. — Тебе главное что у него много «денег». Не могу понять как ты вышла за папу с такими взглядами на жизнь…

— А что плохого в том что твоя будущая семья и дети которых ты ему родишь не будут ни в чём нуждаться? А даже более… в нынешнем мире деньги значат очень много.

Я старался читать книгу по истории, но не слышать этой ругани было невозможно. Что самое удивительное, на кухне сидел дед и слушал радио, делая вид что его это не волнует. Это его странное особенность характера не вмешиваться в споры между мамой и бабушкой меня поражали ещё в прошлой жизни. При этом он сохранял совершенное хладнокровие внешне. Хотя мало кто знал, а я знал по прошлой жизни, что потом он будет выговаривать бабушке всё что думает по тому или иному вопросу.

Я тоже пока молчал, не зная что лучше для мамы, потому что она сама может не понимать что для неё лучше. Отец ей явно изменял, так должна ли она теперь хранить ему верность, если он её не хранил, а потом ещё и куда-то исчез.

Мама что-то продолжала пояснять бабушке на повышенных тонах. Мне же на несколько минут удалось сосредоточить внимание на книге и вчитаться в текст, перестав слышать эту ругань. Но в какой-то момент бабушкина фраза опять вырвала меня из хитросплетений истории.

— И Мише будет достойная жена, — разобрал я голос бабушки.

Опять!

— Попрошу не вмешивать меня в ваши споры! — крикнул я, выскочив в коридор. — Я бабушка сам решу какая для меня жена лучше!

— Да что ты понимаешь, поймает тебя какая ни будь…

Ёп твою м…!

— Сам разберусь! — крикнул я спускаясь вниз, что бы принять словесный бой лицом к лицу. Бабушку я любил. Она была самая лучшая бабушка для меня. И умная, и добрая, и мудрая… но вот её эта скверная привычка. В эти моменты я её почти ненавидел.

Раздался стук в дверь. Странно, кто там может так поздно прийти. На улице уже стемнело, поэтому на крыльце зажгли свет. Я глянул на часы — показывало пол восьмого вечера. Я крикнул, что открою и пошёл смотреть кто там пришёл.

На пороге стоял Сашка крестьянин. Порыв ветра закрутил возле него хоровод жёлтых листьев, опавших с соседских дубов. Он переминался с ноги на ногу, комкая в руках шапку. Потерев бороду, он наконец начал говорить…

Но я его перебил:

— Откуда ты знаешь, где я живу? — спросил я.

— Так ведь… мне в больнице сказали… как её… Дарья Снигирь…

— Понятно, — сказал я. Сашка сообразительный. Скромный, но когда надо может себя пересилить и сделать.

— Барин, нас выселяют… я не знаю что делать, — сказал Сашка и начал мять шапку с новой силой.

— Тебя или всех ребят?

— Только меня. Мы же недалеко от города, а там Трест выкупил землю и зацепил несколько домов. Что-то строить хотят…

— А полицию звал? — спросил я.

— Да, они говорят что трест купил землю, на которой я живу, по закону и теперь они вправе делать что захотят.

— Земля была у тебя в аренде? — уточнил я.

— Да барин, ещё мой отец взял аренду с правом передачи по наследству на сорок девять лет, и я надеялся продлить договор… Но теперь просят освободить землю до конца месяца. А я как? Меня там корова, у меня там дом, огород сорок соток мы с него кормились. Ничего же не продать… А где потом купить за копейки? Не знаю что делать, думаю дом разбирать или нет…

Я стоял и думал что мне делать. Затевать с трестом войну точно не пойдёт. Был соблазн дать Сашке денег… но их и так было всё меньше и меньше, а ведь впереди ещё траты… Земля вокруг города дорожала не по дням, а по часам насколько я знал.

— Договор на аренду есть у тебя? — спросил я.

— Был где-то...

— Был где-то, — передразнил я. — Это важный документ. Там должно быть написано есть ли обременение.

Я очень надеялся, что здешние законы, похожи на те что в моём родном мире хотя бы отчасти. Очень надеялся. Покуда я продавал и покупал недвижимость, успел кое в чём разобраться.

— Договор с тобой?

— Нет, — сказал Сашка.

— Тогда завтра после универа, часа в два я приеду к тебе в деревню… даже раньше наверно, — вспомнил я, что последняя пара была уроком физического воспитания, поэтому смело можно её пропускать и отчаливать в двенадцать часов.