В редакции шла спешная работа. Я тогда состоял репортером полицейской и судебной хроники. К нам в комнату вошел Хасан – он занимался вопросами печати в первом отделе управления безопасности, – на его смуглом лице сияла улыбка. Она не предвещала ничего хорошего. Даже сообщение о смерти коллеги он приносил улыбаясь, будто радостную весть.

Редактор, увидев его улыбающееся лицо, сказал вполголоса:

– Беда! Наверное, опять какая-нибудь гадость. Хасан тут же сообщил «приятную» новость:

– Ваша газета закрыта. Уведомляю.

«Уведомляю» прозвучало в его устах, как «поздравляю».

– Почему? – спросил редактор.

– Приказ властей в связи с чрезвычайным положением. – Когда он произносил «чрезвычайное положение», голос его даже дрожал от радости.

– Что, было уже официальное постановление? – спросил редактор.

– Будет позже, – ответил Хасан.

Хасан, этот служака до мозга костей, был так нетерпелив, что никогда, ни при каких обстоятельствах не дожидался, пока телефонограмму отпечатают на машинке, всегда сообщал плохие вести сам. Слава Аллаху, теперь времена полегче. Можно хотя бы спросить: «Было ли постановление?» А шестнадцать месяцев назад и такого вопроса нельзя было задать.

Вот издали послышался шум мотоцикла. Это тарахтение мотоцикла всегда предшествовало или запрету издания, или еще чему-нибудь в этом роде. Полицейский на мотоцикле привез постановление о закрытии газеты.

Мы молчали, стиснув зубы. И сразу же разошлись. Все двадцать шесть сотрудников покинули редакцию. Семеро из нас были переведены сюда из другой газеты, которую закрыли десять дней назад.

В то время владельцы газет не выплачивали выходное пособие журналистам, которых увольняли. И профсоюзов еще не было. Мы оказывались без работы и без денег. За два месяца я сменил три газеты, их по очереди закрывали.

На каждое место, которое вдруг бы освободилось, имелось по десять претендентов.

После двух месяцев безработицы мне стало невмоготу.

– В нашей газете есть место корректора. Я рекомендовал тебя. Вероятно, возьмут. Ступай немедленно, и никому ни слова, – сжалился надо мной приятель.

Эта газета пользовалась особым доверием. Ее владелец был депутатом от правящей партии.

Когда я поступал на работу, депутат путешествовал по Европе.

Наш патрон из-за мелочной экономии не провел телефона в каждую комнату. В редакции крупной газеты было всего два телефона: один – у хозяина в кабинете, другой – в редакторской. Я по ночам работал в этой редакторской, так как она пустовала. Секретарь, дежуривший ночью, сидел в соседней комнате. Я вызывал его к телефону ударом в стену.

Наш секретарь питал большую слабость к женщинам. Почти со всеми девушками из баров, шансонетками, танцовщицами, киноактрисами он был знаком. Каждую ночь его разыскивали по телефону десять-пятнадцать женщин. Я стучал в стенку беспрестанно. Но он уединялся в своей комнате с очередной подругой и, или вовсе не подходил к телефону, или подходил нескоро.

Я очень радовался, что нашел работу, и дрожал от страха, что меня выгонят. Из-за того, что мне долго пришлось сидеть без дела, страдать от безденежья, я был согласен выполнять самую тяжелую работу. И делал все, что бы меня ни попросили.

Приятель, который устроил меня на эту работу, сказал:

– Не бойся никого, кроме жены патрона. Если ты будешь держаться подальше от нее, тебя никто не тронет.

– А что мне до жены патрона?

– Не говори так… Это не женщина, а божье наказание… Всюду сует свой нос.

Сотрудники газеты содрогались при одной только мысли о ней. Ее называли хозяйкой, как и подобает называть владычицу с неограниченной властью. Всех она держала в страхе. Я старался не сталкиваться с нею.

Прошло уже три месяца, как я работал. Однажды ночью, как обычно, я правил корректуру. Это был отрывок из очень интересного романа об одном спортсмене. Чтение захватило меня. Но вот раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал женский голос. Спрашивали секретаря.

Я несколько раз стукнул в стенку. «Минуточку, идет», – ответил я и положил трубку на стол. А сам углубился в корректуру. Роман кончился. Только после этого я заметил, что трубка лежит на столе. Секретаря не было в комнате, или же он улаживал важное дело. Я повесил трубку. Сразу же звонок.

– Вас слушают.

– Послушай, кто ты такой? – спросил тот же голос.

– А ты кто такая?

Я принял женщину, которая говорила по телефону, за одну из девиц из бара, каждую ночь звонивших секретарю. А это была жена патрона!..

– Я просила тебя подозвать секретаря?

– Просила… Я стукнул в стенку и позвал.

– Хорошо, но почему он не подошел?

– А откуда мне знать?..

– Ты смотри, я сейчас сама приду! Вот невоспитанная, уличная баба!

– Ты, потише, – сказал я.

Затем, когда женщина меня обругала, я сказал:

– Мое воспитание не позволяет мне с тобой говорить.

Вслед за тем в телефон посыпалось:

– Ах, болван!.. Где ты получил такое воспитание? Балда!

– Тише!

– Осел!..

– Сама ослица!..

– Скотина!

– Скотина – это ты!

Она меня ругает, а я ей отвечаю: «Ты сама». Наконец:

– Я тебе покажу!

– Только приди сюда, тогда увидим, кто кому покажет! – ответил я.

– Тьфу, подлец!

– Сама ты подлая! Ты что, с ума спятила? Что пристала ко мне?

– Ах, я сейчас упаду в обморок! Я просила тебя позвать секретаря? Разве ты не ответил, что он сейчас идет?

Она трещала, как пулемет, беспрерывно ругалась. А я на все отвечал: «Ты сама, ты сама, и это ты, и это ты!»

– Позови-ка мне быстренько секретаря!

– Ты поменьше жри и на эти деньги найми себе слугу. Здесь нет слуг.

Разъяренный, я ударил в стенку и крикнул секретарю:

– Подойди-ка к телефону… Из-за твоих подлых шлюх у меня неприятности. Где ты выкапываешь таких матершинниц? Я кричал это в трубку, чтобы и женщина слышала. Подошел секретарь и начал говорить по телефону:

– Я вас слушаю… Приказывайте, госпожа… Как?.. Да-а… Что вы говорите!.. Прошу прощения… Ваш покорный слуга… Простите… Мы… Да… Корректор… Недавно поступил, госпожа… Пожалуйста… Естественно… Конечно… Мое почтение, госпожа… – Лицо секретаря было пепельного цвета. Он повесил трубку.