Впрочем, работал я большей частью в пустыне. Там этого не услышишь. «Незапланированные» соловьи появились в оазисе вместе с человеком…
1961 г. Поленово — Шереметьево
Пропущенная глава
Эту главу Сергей Павлович Толстов попросил не включать в книгу «Приключений не будет». Он был почти согласен со мной, и все же ефремовский образ прекрасного будущего был ему слишком близок.
Каждый сезон кто-нибудь непременно привозит в экспедицию «Туманность Андромеды». Ефремов — один из самых любимых у нас авторов. «Туманность Андромеды» интересно перечитывать, каждый раз обращаешь внимание на какие-то новые подробности того очень далекого от нас будущего, о котором мечтает писатель-ученый. Профессия обязывает нас восстанавливать подробности жизни людей отдаленного прошлого. Тем интересней читать об идеальных существах грядущего, по сравнению с которыми мы такие же, как люди бронзового века по сравнению с нами.
Но что-то смущало меня в этой хорошей книге. Наши дальние потомки были настолько совершенны, я чувствовал себя рядом с ними таким бедным и неумелым, что, ей-богу, мне бы даже не хотелось жить вместе с ними в те прекрасные времена. Мне чего-то не хватало для того, чтобы полюбить героев Ефремова и позавидовать им. А может (о, грешная мысль!) не мне, а им, гордым властелинам космоса, всесторонне развитым, красивым, сильным и всеведущим, как боги, чего-то недостает по сравнению с нами, несчастными?
Я гнал от себя эти кощунственные мысли до тех пор, пока случайно не наткнулся на странное пророчество: оказывается, в те удивительные времена люди научатся говорить кратко и точно, а «хитросплетенья слов, называемые остроумием», исчезнут, я понял, чем меня не устраивает идеальное будущее, нарисованное Иваном Ефремовым.
Значит, при полном и гармоническом коммунизме не будет ни шуток, ни розыгрышей, ни хохота, ни поддразниванья, ни забавных прозвищ, ни иронии над собой, ни юмора, ни сатиры, ни веселых песенок, которые незаметно для себя насвистываешь во время работы, ни карикатур, ни милых чудачеств, ни того почти беспричинного смеха, который вдруг охватит всех сидящих за столом в палатке, ни озорства (всего этого нет в книге), словом, не будет того, без чего я не могу представить себе нашу жизнь в экспедиции, да и вообще жизнь.
Неужели человечество купит свое высшее совершенство ценою потери чувства юмора? Вот какие грустные мысли пришли мне в голову при перечитывании «Туманности Андромеды».
Впрочем, я считаю, что этого не произойдет. Верю в веселое будущее. Его люди (а это будут в большинстве своем изыскатели с артистическим складом ума и художники с тяготением к науке) не смогут ни в счастливые, ни тем более в трудные минуты обойтись без шуток, без смеха, без этого самого «хитросплетения слов», без чудачеств. Пассажиры фотонной ракеты — это же наш экспедиционный народ!
Я полагаю даже, что истинно высокие мысли и чувства как бы несут в себе юмор, требуют разрядки, требуют того, что великий любитель пафоса Маяковский называл снижениями стиля. Без этого им будет недоставать человечности.
Однако Ефремова легко понять и оправдать. Мы мечтаем о прекрасном будущем, а «прекрасное должно быть величаво». И невольно, охваченные трепетом и воодушевлением, ставим людей грядущего на котурны. Такую же ошибку мы то и дело совершаем и в отношении прошлого, которое часто представляется нам не в его повседневности, а как бы при свете театральной рампы. Недаром мы любим пользоваться такими величавыми оборотами, как «анналы истории», «историческая сцена», «легендарная эпоха» и тому подобными. Психологически это почти неизбежно.
МЕЧ В ЗОЛОТЫХ НОЖНАХ
Глава первая
Два с лишним месяца я провел на кладбище, переходя из могилы в могилу.
На моей командировке необычные пометки: «Прибыл на могильник Тагискен», «Убыл из могильника Тагискен». Вторая пометка звучит как-то приятнее.
Вместе с нами «убыли» оттуда несколько баулов с надписью «Антропология», набитые человеческими костями и черепами. И еще один, очень тяжелый, с надписью «Алтари». Алтари и человеческие кости мы сдали в багаж на станции Кзыл-Орда.
Самые дорогие находки взяли с собой. Очень длинный ящик (мы несли его втроем) с надписью «Осторожно! Меч!» Второй ящик поменьше, но куда тяжелей, с надписью «Колчан». И еще зеленый баул, украшенный этикеткой «Тагискен — 1962. Индивидуальные находки», — совсем легкий. Сверху донизу он был аккуратно заполнен кондитерскими изделиями: «Печенье с сыром», «Соломка к чаю», «Рахат-лукум» и множеством спичечных коробок. Раскрыв все эти коробки, вы увидели бы там вместо сластей и спичек такие вещи, как железные и бронзовые ножи, бирюзовые и стеклянные бусы, бронзовые удила, наконечники стрел, бляхи самых разнообразных форм и размеров, золотую сережку, золотые фигурки львов и антилоп — словом, много всякой всячины.
Длинный узкий ящик, в котором покоился меч, оказался негабаритным грузом. Проводница грудью встала против меча, защищая от него вход в вагон.
— Поймите же, это уникальное произведение древнего искусства! Величайшая музейная ценность! Пятый век до нашей эры! Народное достояние! Такого меча нет нигде в мире! — кричали мы.
Краем глаза успеваю заметить, что к нашему хору присоединился офицер пограничных войск. Первый за две с половиной тысячи лет военный, принявший участие в судьбе древнего меча.
Владимир Анатольевич Лоховиц побежал к начальнику поезда и сунул ему справку. Он написал ее на всякий случай еще в пустыне, снабдив печатью и подписью заместителя начальника Хорезмской археологической экспедиции, то есть своей собственной. В справке было указано, что меч, который мы сопровождаем, является выдающимся памятником культуры саков, среднеазиатских скифов, живших на территории Кзыл-Ординской области, и что все ответственные лица призваны содействовать нам в доставке этого бесценного груза…
Бумажка подействовала, и негабаритный груз был торжественно внесен в купе. Первым, придерживая ящик за веревку, вошел туда офицер-пограничник.
Все, что мы кричали проводнице, все громкие слова, подкрепленные печатью экспедиции, были правдой. В этом сезоне нам удивительно повезло. Особенно Светлане Оленич. Ведь это она собственноручно откопала и меч, и колчан, и многие золотые вещицы, лежавшие в коробках из-под сластей. Ей досталась замечательная могила. Могила, о которой можно только мечтать.
Часто мы думаем, что сами выбираем для себя какие-то вещи. А на деле происходит, пожалуй, наоборот: вещи выбирают нас.
Разумеется, № 53 с его удивительным содержимым мог достаться любому из нас. Светлана получила его случайно. Она даже не поехала с нами выбирать курганы.
Дело это непростое. За две с половиной тысячи лет курганы успели сровняться с землей. Большинство из них даже специалист не мог бы с уверенностью отличить от окружающей почвы.
Спугивая пыльных кузнечиков, перешагивая через звериные норы, мы искали среди ржавых пучков растительности железные шпильки с бумажками на конце. Чтобы не сбиться, мы то и дело разворачивали план и наклеенные на марлю аэрофотоснимки.
В свое время могильник увидели с самолета. Курганы выделялись округлыми светлыми пятнами. Это происходило потому, что почва на их месте еще не восстановилась, она была чуть иного тона, пучки засохшей травы располагались на ней чуть-чуть иначе.
Бродя по курганам, мы замечали, что на них чаще встречаются свежие ядовито-зеленые или бледные кустики солянок. Если сквозь такой кустик просвечивают солнечные лучи, то он весь вспыхивает холодным стеклянным блеском. И все же мы не решались доверять одному только стеклянному блеску… Мы, как я уже сказал, ощущали некоторую уверенность, лишь обнаружив в центре такого пятна железную шпильку с бумажкой на конце. (Топограф Игонин, один из тех, кто заметил могильник с самолета, спустился с неба на землю, при помощи геодезических инструментов отыскал на ней то, что увидел с высоты, и воткнул эти шпильки.)