Нет, отмахнулся снова.

Вырвется из города, отдаст ее Ризгору и вычеркнет из памяти как сон-недоразумение. Да, чуть не забыл: потребует с ее папеньки снять заклятие с друга. А, и потребует с девушки обещанные поцелуи.

А потом сразу вычеркнет.

Ну, вычеркнет, когда получится.

Лучше сразу.

Лучше?

— Будет больно, — предупредил зверек и засунул лапу в живот Адэра.

Соврал. Поначалу было щекотно, затем заныла спина как после многочасовой тренировки, а под конец возникла мысль, что из него вытягивают внутренности точно сосиски из холодильника.

Больно не было.

Ощущения равносильны смерти, и даже запах в комнате сгустился, явив из затхлости, старости и пыли приторно-сладкую эссенцию, с явственной миндальной ноткой. Повинуясь инстинкту, Адэр просканировал комнату — нет, только он, Вилла и зверь беспородный, расчесывающий волосы девушки когтями, аки гребень. Поток энергии, который она получала, вернул к щекам румянец, дыхание из едва различимого и прерывистого стало ровным, глубоким.

Как странно, делиться с кем-то не показным и доступным, а частицей себя. И делать это без намека на просьбу. Так, просто, мимоходом, притворяясь, что в сердце не остается след подобный борозде на поле. Почему кажется: отдавая, получаешь больше?

— Ну, как? — поинтересовался мучитель.

— Я не в восторге, если тебя это интересует.

— Можно подумать потрошить черта как курицу — мое хобби! Это кому надо?!

— Я в доноры не набивался, — огрызнулся черт и скривился, когда живот свела судорога. От крика удержали гордость и насмешливый взгляд зверька.

Сцепив зубы, Адэр молча пережидал, когда боль схлынет. Всему есть конец, а боль — один из признаков жизни, странной порой, непредсказуемой, как чертово колесо. Поднимаясь вверх, видишь всегда что-то новое, опускаясь — одно и то же.

Город, в который он не мог вернуться, не выпускает. В животе хозяйничает лупоглазое существо с мерзким характером, и нет бы дать ему подзатыльник и сбить спесь, кормишь энергией. А на импровизированном ложе из полосатых матрацев спит та, что рождена для роскоши.

Зря они пересеклись.

В замке Ризгора комнат столько, что заблудишься, и в день ее появления, гостями было заполнено два крыла. Выбирай любовника — не хочу, а ее угораздило к нему. Далее — поцелуи, затаивший обиду дракон, бросок с обрыва, и вместо смерти поцелуи со смертью.

Нельзя полагаться на случай.

Девушка застонала, перевернулась на бок, и матрацы стыдливо показали давние желтые пятна. Ну, вот, он же говорил: зря. С кем еще, кроме черта, знакомство гарантировало стремительное понижение статуса?

Сняв рубашку, Адэр подложил ее под спину девушки, провел рукой по ее спутанным волосам, избегая столкновения с лапой Чупарислиодиусса. И следа нет от блеска и золотистых всполохов, пряди неопределенного темного цвета. И лицо обычное, и веснушки как у сотни девчонок, да и губы, приоткрывшиеся под давлением его пальца — так, ничего особенного. Потянулась за ладонью — узнала?

Подавил мелькнувшую радость. Даже если узнала, не факт, что его.

Убрал руку.

— Скоро?

— Хватит с тебя.

Зверек смотрел настороженно, словно раздумывая, сказать что-то важное или держать при себе.

— Если тянет выговориться, поторопись.

— Ты ее недостоин.

— Я так и знал: ничего нового, — Адэр поднялся и не оборачиваясь, вышел из комнаты.

Вилла беспокойно завертелась. Почувствовала, что ушел, как чувствовала, что был рядом. И ведь скажи ей, что черт — не подходящая пара, смеясь, согласится и не послушает. Чупарислиодиусс фыркнул — невыносимый характер! И улыбнулся, пока никто не видел, вдруг разомлев от ее невыносимости.

А черт самонадеян и черств. Желание — да, симпатия — да, в наличии, но мысли черные: в какой позе и сколько раз Вилла вернет ему долг. Пропуская через себя его эмоции, Чупарислиодиусс от поз ограждался — картинки откровенные, яркие сбивали, а вот количество отпечаталось четко. Дважды.

— Следующий!

Заметив рубашку черта на матраце, Дон изменил решение и присел на корточки. Вот уж чьи эмоции желательно прогонять, не считывая. Любовь, замешенная на смерти и боли, отчаяние, которое граничило с беглой надеждой — как сумасшествие, может затянуть. Слишком тонка грань. Все, что касалось Виллы, слишком.

Перегнав последнюю дозу энергии, Чупарислиодиусс вытер со лба несуществующий пот — подсмотренная у живых привычка, и устало присел на край матраца. Ну, да, тоже не тянуло крутиться близко от вещей черта, но удобства всяк выгодней высокомерия.

— Сеанс окончен.

Дон проигнорировал намек, сидел на корточках, смотрел в лицо Виллы пристально, словно веснушки пересчитывал, и то и дело одергивал руку, запрещая себе прикоснуться. Эх, ни к чему ему эти надежды, от них только горше осадок.

— Если Вилла уйдет, не вернется.

— Знаю, — согласился Дон, а по глазам видно, все равно верил, что оба они ошибаются. — Ты уже понял, что с ней?

— Безусловно, — выпятил горделиво грудь. — Как только увидел в таком состоянии.

— И?

— Сильное энергетическое вмешательство в биополе.

— Кто?

— Вопрос, — Чуп почесал подбородок в раздумьях. — Тот, кто достаточно азартен, чтобы сделать это в твоем городе. Тот, кто достаточно продуман, чтобы сделать это сейчас и здесь. И тот, кто уверен, что ему за это ничего не будет. Есть идеи?

Вилла пошевелилась, открыла глаза, и Дон дернулся в сторону, чтобы не видела его таким, но взгляд ее был затуманенным, энергия только начала вытеснять хворь, глаза закрылись, не заметив монстра.

Дон снова присел рядом.

— Надень иллюзию, — подсказал Чуп.

— Нет.

— А, ясно, отдаешь Виллу другому?

Дон бросил скептический взгляд.

— Она моя.

— Но ты ведь только что согласился, что она не вернется.

— Помню, — взгляд потеплел.

— Зигзаги прям! Если она не вернется, как же будет твоей?

— Как всегда, — усмешка исказила непривлекательные черты лица. Ух, надо еще раз намекнуть Дону, что образ красавчика ему больше к лицу. Чем девушка заслужила такие страхи терпеть, когда отойдет от болезни? Ни к чему ей волнения. Да и Чуп в последнее время больше склонялся к прекрасному. Если картошечка, то с золотистой корочкой, если завтрак, то с кофе, если жить в одном доме с кем-то, то не ронять себя при каждой встрече в обморок.

Все это слегка утрировано, и не то, чтобы Чуп без иллюзии выглядел краше, но ему хватило сообразительности принять дар гостьи, а не выставлять напоказ неприглядное.

— Дон…

Тот покачал головой — не в настроении, поднялся, вышел из комнаты. В коридоре задержался, уловив сладковато-приторный запах, знакомый, настораживающий. Списал на скверный одеколон Адэра, хотя запах копоти, который струился от черта, не перебить. Как Вилла позволила ему целовать себя?

А как решилась поцеловать Дона?

Один — детище преисподней, второй — сам преисподняя. Шикарный выбор. Точнее, выбора никакого. Но он сделает все, чтобы он у нее был, пусть выздоравливает и… мчится к своим желаньям и звездам.

Но это не значит, что он отдает ее другому. Он отдает ее… ей.

Вилла хотела увидеть новые города вместе с ним — сбылось, можно из планов вычеркнуть. Больше ничего не удерживает от сокровенного: летать над солнечным городом, таять в объятиях ветра, смотреть свысока на тени, как она и хотела.

Если бы Анидат и Город Забытых Желаний имели хоть одну точку пересечения, он мог, глядя вверх, представить, что она заметит его, случайно, конечно. Пусть так, случайно. Но в этом городе небо у ног, а глядя вверх можно увидеть пропасть.

Все у нее будет. Вилла в надежных руках, несмотря на то, что желающих провести тет с Чупарислиодиуссом немного. Если он не в духе, можно отделаться шизофренией, и это считай, повезло. Но яд — лучшее противоядие, а демон болезней и фобий — мега доктор.