Грядущий успех не вызывал сомнений. Питер, держись, Алексей Гагач идёт, звеня кастрюлями фокстрот!

Из уездного говнарьского рок-коллектива «Пропиздоиды» поступил учиться дальше только я. Остальным досталась судьба развлекать местную гопоту, радуя немногочисленную провинциальную публику плохим звуком и ссадинами на унылых лицах – следами от подошв армейских гадов. Свои причудливые синяки музыканты называли ласково и с местным колоритом: «карельские узоры».

Мне – кровь из носа – был нужен новый ансамбль.

И с этим, кажется, повезло. Познакомился в колхозе, куда меня направили перед учёбой, с питерским пареньком Женькой. И не зря познакомился.

Оказалось, существует в некотором доме культуры оркестр подростков-баянистов. Ребята и девчата ездят по япониям всяким выступать, валютой платят, залы в овациях валяются.

Но… Вернее сказать – ездили.

Музыканты, сделавшие оркестру имя, выросли и устроились на работу грузить лопатами уголь, а на смену им пришли выпердыши эпохи перестройки, «гениальные» малыши, запиханные мамашками в престижный коллектив по блату. В результате дом сомнительной культуры получил сборище мажористых ушлёпков, которых даже на отчётном концерте для бабушек показывать стыдно. Старость уважать надо. Часть из этих криволапых недотёп и решила организовать рок-группу, оставаясь репетировать после оркестровых экзекуций. Коллективу нужен был барабанщик…

А опишу-ка я этот паноптикум поёбельно, история должна знать своих героев.

Басист Михуил. Это квинтэссенция басистов, потому как Михуил мог две вещи. Если ему дать басуху, то он мог на ней играть «ми-до-ре», «ми-до-си, ой, блядь, ре». Если басуху отобрать, то Михуил не играл и превращался в мебель системы «где оставил, там забрал».

Я вообще припомнить не могу, чтобы он когда-нибудь произнёс что-то похожее на законченное предложение. Только «да», «нет» и «нинада».

– Михуил, будешь водки?

– Да.

– Михуил, деньги есть?

– Нет.

– Михуил, а по еблищу?

– Нинада.

У Михуила было опущено все: уголки глаз и губ, свисал нос, мелок подбородок, покаты плечи, мешком висела одежда, унылой паклей болтались на голове безжизненные волосья. С таким скорбным еблищем он должен был декламировать на вечерах поэзии в районной библиотеке классиков Серебряного века и безнадежно дрочить на профиль Ахматовой работы художника Тышлера. Но судьба избрала для Михуила иной путь.

Полной противоположностью перхотному недобасисту являлся ритм-гитарист Андрей. Вот этот был да, живенький, помесь Бумбараша с Щелкунчиком. У Дюши пожизняк залипала верхняя губа в районе носа, как у последнего укурка, отчего его идеально белые, ровные, лошадиной величины зубы были постоянно доступны для лицезрения. Добавим румяные щёчки, вытаращенные карие глазки и буйную кудрявую шевелюру.

Я Андрея побаивался, если честно. Создавалось впечатление, что гиперактивный камрад сейчас возьмёт и цапнет тебя ни с чего за палец, за нос, а то и загрызёт. В пароксизме любви к человечеству.

Его манера игры на гитаре называлась «фарш на тёрке». К концу репетиции с гитары потоками стекала вспененная кровь. Медиаторы парень не признавал, считал, что они портят натуральный ламповый звук гитары «Урал». Порой казалось, что кекс бренчит уже не кистью, а окровавленной культёй, но по еблу Андрея страдания были незаметны.

На каждой следующей репетиции, несмотря на понесённый ущерб, кисть у лабуха была как новенькая, отчего я его причислил к ящурам-рептилоидам и старался не оставаться наедине.

Бас– и ритм-гитаристы рядом выглядели ошеломительно.

На бэк-вокале подвывали две барышни – Маша и Даша, обе весьма симпатичные. Двигаться красиво они умели – ну, нам нравилось, я не беру в расчёт мнение критиков из балета Аллы Духовой, – а вот петь не выходило совершенно. Эдакие противные, гнусавые, мёртвые на эмоции голоски лишённых слуха сирен, безуспешно пытающихся завлечь аргонавтов в давно не тыканные хером дебри. Абсолютно все издаваемые ими звуки укладывались поленницей мимо нотного стана.

Сложно будет объяснить логически, зачем вообще в группе нужен женский двойной бэк-вокал. Внедрение подобия американских блюзовых и соул-команд явно не предполагалось, группа «Одноклассники» (бля! да, так она и назвалась…) переживала творческую ломку: от говнарьства коллектив уверенно двигался в сторону разнузданного панк-рока ввиду оглушительных успехов вылезших из того же района города музыкантов «Короля и Шута».

Говорят, что солист и непререкаемый авторитет нашего ансамбля Коля Крабов по кличке Краб был лично знаком с Горшком. Краб на все подробные расспросы отвечал туманно, важно, снисходительно. Типа, мол, чего вам, лошарикам, тут распространяться-то.

Может да, а может и да… Говорят, что кур доят.

Николай – это отдельное кино. Болливуд с элементами ужастиков категории Б.

Я никогда в жизни до того (и никогда после) не видел людей с такой нулевой самокритикой. Краб являл собой выбритые налысо метр девяносто самодовольства и бахвальства, наряженные в квадратные очки, висящие дужками на оттопыренных и тоже квадратных ушах.

Человек каждую секунду времени имел такой вид, будто ему вручают Нобелевскую, Пулитцеровскую премии и дают сертификат об увеличении члена одновременно. Краб с трудом признавал наличие на отечественной рок-сцене иных звёзд (помимо себя) и относился к ним снисходительно, с легкой иронией.

Уж пизже Коли-то нехуй и стараться быть, сиды вишесы херовы.

При этом вокал у лабуха больше напоминал смесь звуков работающей кофемолки, нанайского горлового пения и визга рожающей Годзиллу японской школьницы.

Краб обладал потрясающей энергетикой и даром убеждения. Уже через две репетиции я был уверен, что играю в самом гениальном ансамбле на земле, но чудесным образом у меня куда-то пропало чувство темпа. К концу песни я мог разогнать скорость исполнения более чем в два раза или, наоборот, начать гораздо быстрее, чем нужно, а потом заснуть.

Беспесды, такой талант дополнял и украшал саунд нашего ансамбля. Сам бля. Да…

К своему портрету добавлю следующее: играя на инструменте, я корчу ёбла. Вот будто мне песдец как сложно играть и я, превозмогая невзгоды, всё же нахожу в себе силы стучать. Моя рожа часто пугала людей, которые в результате думали, что играть на ударных сложно, очень больно и навсегда отказывались от затеи пойти в барабанщики.

Хоть какая-то польза от гибели конкурентов в зародыше.

Соло-гитарист Евгений, со знакомства с которым и начался этот рассказ, был лютым сатанисто-металлистом и начинал бешено вращать хаером, как только я давал счёт палочками. Вентилятор на взлёте.

Кекс воображал себя в составе «Сепультуры», скакал как очумелый, вертел на себе гитару, исполнял различные трюки. Говорят, до Михуила был другой басист, но Евгений во время эпичного циркового номера красиво тыцнул грифом прямо в раззявленную варежку бедняги, покрошив в манную кашу его совсем не казённые жернова. Басист от удара окривел и стал нормально так походить на Бабу-ягу. Он устроился на работу в избушку на курьих ножках – блинную забегаловку «Теремок», чтобы оплачивать работу стоматологов, навсегда уйдя из большого рока.