Я был в ярости. Только что в коридоре меня мягко, но решительно перехватил Кешью и повлек в кабинет.
— Антоша, мальчик мой, — сказал он серьезно. — Утреннего эфира с профессором Мараксом сегодня не будет. Я уже позвонил ему, можешь не беспокоиться.
— Это с ху… Почему, Дрей Дреич?
— Контрольный совет при администрации считает, что его выступление… несвоевременно. Он паникер, а паника вредит бизнесу.
— Контрольный совет?
— Он образован вчера при новой администрации. Туда входят ответственные люди, профессионалы. Дружок твой, кстати, Славик, тоже там.
— Дрей Дреич, с каких пор у нас цензура?
— Антоша, мальчик мой…
— Я не «ваш мальчик», и Славик мне не «дружок», я вообще не по этим делам, — вызверился я. — Какого черта происходит?
— Антоша, фу, неужели ты гомофоб? — наиграно-манерно удивился Кешью.
— Я гомопофиг. Но я хочу знать, почему отменили мой утренний эфир!
— Потому, что это моя радиостанция, — жестко сказал Кешью, и я заткнулся. А что тут скажешь? Но я был в ярости.
— Двадцать первого июля мы отмечали бы День цензуры! Именно в этот день был принят первый цензурный устав. Он был предельно лаконичен: «Если же в цензуру прислана будет рукопись, исполненная мыслей и выражений, явно отвергающих бытие Божие, вооружающая против веры и законов Отечества, оскорбляющая верховную власть или совершенно противная духу общественного устройства и тишины, то комитет немедленно объявляет о такой рукописи правительству для отыскания сочинителя и поступления с ним по закону».
В общем, какие бы времена ни стояли на дворе, как бы ни было устроено общество, всегда есть кто-то, кто решает, что вам нужно знать, а что нет…
Пока в эфир шла музыка, написал в мессенджер Анюте, описав ситуацию и предупредив о появлении у нас пресловутого комитета. «Ок, поняла», — вот и весь ответ.
— Анонсированный эфир с нашим ученым по техническим причинам переносится, поэтому нам придется обойтись новостями науки! Итак, сегодня вы узнаете, что…
«Ученые доказали, что марихуана помогает видеть в темноте». Подтверждаю, помогает! Причем даже вещи, которых там нет.
«Ученые хотят признать инвалидностью неспособность найти сексуального партнера». Инвалидам будут выдавать сексуальное пособие и оказывать скорую сексуальную помощь.
«Учёные выяснили, почему фаббинг стал нормой общения». Вот черт, я даже не знаю, что это такое, а оно уже норма. И не погуглишь ведь… Если вы в курсе что это, позвоните в студию и поделитесь. Вам никто не ответит, но я буду чувствовать вашу заботу.
«Учёные впервые создали гибрид свиньи и человека». Серьезно? Впервые? Черт, а откуда же они брались до сих пор?
«Нейросети определяют сексуальную ориентацию по снимку». По снимку чего, стесняюсь спросить?
«Ученые установили, что осы-сверхпаразиты манипулируют осами-паразитами». Подозреваю наличие ос-сверх-сверхпаразитов, которые манипулируют осами-сверхпаразитами и дальнейшую рекурсию. Но есть ли сверхученые, которые… Как много еще в мире непознанного!
И напоследок любопытный факт — если всех людей на Земле утопить в океане, его уровень повысится всего на четырнадцать сотых миллиметра. Живите теперь с этим знанием.
В телефон пришло сообщение от Анюты: «Можешь подойти в „Палиндром“?» «Сейчас буду», — ответил я. Помахав Чото, показал ему приглашающим жестом на операторское кресло и пошел. А что мне тут теперь делать?
Работающему кафе я уже ничуть не удивился. В отличие от Павлика, который изумленно крутил головой, читая надписи на картинах: «КОHУС И РИСУHОК» — графическая композиция карандашом, на таких учатся рисовать дети, «МОТОК С КОТОМ» — котенок с клубком, исполненный теплой пастелью, «И HЕТ ТЕHИ» — оранжевая акварельная пустыня с желтым мячиком солнца, «А ЛЕС У СЕЛА» — сладенький пасторальный пейзажик маслом.
К нам подошел официант, на бейджике которого было имя «Николай» и слоган «ТУТ КАК ТУТ». Он положил перед Анютой картонку с надписью «УТРО ВО РТУ» и поставил на нее чашку с капучино. Нас проигнорировал.
— Странно тут, — сказал тихо Павлик.
— Ты даже не представляешь, насколько! — хмыкнул я. — Привет, Анюта, что стряслось?
— Привет, Антон! — Аня была серьезна. — Сейчас подойдет профессор Маракс. Я предложила ему дать интервью для моего влога, Павлик запишет видео. Я им покажу цензуру!
Я обратил внимание, что официант за что-то пишет мелом на доске для заказов. Анюта сидела к нему спиной, Павлик боком, так что надпись «РОЗДАН МАССАМ НАДЗОР» прочитал только я.
Забавненько…
— Здравствуйте, — профессор выглядел еще более встрепанным и усталым. — О, Антон, и вы тут, хорошо. Боюсь, это последняя возможность донести до города мою точку зрения. К сожалению, новообразованная чрезвычайная власть предпочла перекрыть для меня все информационные каналы. А этот комитет контроля…
Профессор только махнул рукой расстроенно, а официант заскрипел мелом по доске. «К ЧЕМУ ДУМЕ ЧК?» — вышло из-под его руки.
— Так, что вы собирались рассказать на моем эфире, проф? — спросил я.
Павлик пристроил возле стола штатив с камерой и вывел с нее картинку на планшет.
— Буду гнать сразу в облако, во избежание, — туманно пояснил он.
«КАТИТ И ТАК» — быстро заскрипел мел по доске. Предыдущие надписи официант успел стереть. Лучше бы кофе принес… Интересно, что происходит с кофе, выпитым в несуществующем кафе? Я смогу им пописать?
— В первую очередь, я хотел бы сказать, что мы — я сейчас говорю за себя и свою научную группу, — не имеем объяснения тому, что происходит с городом. Мы произвели множество наблюдений и экспериментов, а также проделали огромную работу по систематизации полученных данных, и все, что мы можем сказать — происходящее невозможно.
— Но… — я хотел сказать, что-то типа «если невозможное происходит, то не такое уж оно невозможное».
— Дайте договорить! — резко оборвал меня профессор.
«ХИЛ ВОРОH, А HОРОВ ЛИХ» — быстро написал официант.
— Дело не в том, что нарушаются фундаментальные законы физики — с этим, как ни странно, можно было бы смириться, приняв за точку отсчета какие-то новые закономерности. Гораздо хуже то, что постоянно нарушается локальная логика. Мы не имеем повторяемости результатов, одни наблюдения противоречат другим, исследования опровергают друг друга, а значит, нет возможности экстраполировать. Тем не менее с высокой определенностью можно постулировать следующее: во-первых, действие антропогенного фактора, во-вторых — присутствие разнонаправленных временных феноменов.
— Это как? — спросил я.
— До Эйнштейна время считалось так называемым «внешним параметром» — фундаментальной особенностью реальности, на которую не влияют никакие другие факторы Вселенной. Сейчас наука полагает, что эта картина мира неверна. Определённо можно сказать, что временные интервалы не внешние, и не определяются везде одинаково. Время — внутренний компонент физической системы, оно зависимо от других параметров — в частности от скорости и гравитации, — а значит, концепция временного интервала становится гибкой. Не существует универсального понятия «текущего момента». То, что для одного наблюдателя является «настоящим», может быть в будущем другого человека и в прошлом третьего. Одновременность относительна.
— А что с антропогенным фактором?
— Есть давний спор, более философский, чем физический: является ли так называемый «ход времени» субъективным? В нашем случае я склонен предположить, что да. Даже если для гипотетического «внешнего мира» это и неверно.
— Профессор, — сказала Анюта, — вы не могли бы сказать как-то… Ну, более конкретно?
Сергей Давидович потер усталое лицо ладонями и, глядя в камеру сказал:
— В силу дискретности и несинхронности антропных временных потоков в городе происходят регулярные нарушения причинности. Структура пространства-времени повреждена и последствия растут экспоненциально. Мир вокруг нас становится как бы более податлив. Растет число людей с талантами — вернее, снижается порог устойчивости системы, позволяя горожанам не только воздействовать на сознание окружающих, но и произвольно менять вокруг себя причинно-следственные цепочки и даже формировать феномены разного уровня материальности.
