Испанец взмахнул длинным мечом, и германец свалился на бегу с раскроенным черепом.
Император аплодировал.
– Я с удовольствием проиграл, мой Авиола. Это было отличное зрелище.
Удар – и череп рассечен надвое. Коротким мечом так не получится.
Великолепно, не правда ли, Луций?
Луций разделил восторг императора.
Через час Авиола прятал под тогой заказ на производство длинных мечей для всех северных легионов. Император принял доводы Авиолы об удорожании производства этого оружия: увеличение добычи железной руды, увеличение работ в кузницах, увеличение числа рабочей силы из рабов и охраны, усовершенствование двусторонней точки меча – но зато победа нам достанется легче и быстрее. Авиола улыбался.
Луций с отвращением смотрел на эту жирную пиявку, но вынужден был молчать. Он сам защищал Авиолу от Макрона. Сам привел его к императору, сам предложил для него высокий пост при дворе императора – ив конце концов этот бездонный мешок с деньгами приобретет благодаря своей лести и богатству большее влияние у императора, чем я, в конце концов он отстранит и меня…
Авиола посоветовал еще, чтобы новое оружие было торжественно освящено жрецами храма Юпитера Капитолийского и чтобы Луций отобрал центурию солдат, которые научат, как обращаться с ним, легионеров в придунайских и рейнских армиях. Производство Авиола начнет немедленно.
– А оправдает ли себя длинный меч на Севере, в этом нельзя усомниться после того, что мы видели…
– Ты хочешь изготавливать его и для Востока, – вмешался император. – Ты и вправду все умеешь превратить в деньги!
Авиола поднял руки, словно обороняясь:
– О, речь идет не обо мне. Я не думаю о деньгах. Ни сестерция для себя. Из любви к родине. Все ради твоей славы и славы Рима, божественный цезарь!
Сквозь строй преторианцев поднялся Макрон со своей маленькой свитой на палубу военной триремы, готовой к отплытию.
Капитан корабля, старый морской волк, щетинистый, с грубым лицом, будто из крокодиловой кожи, и зычным голосом, привыкшим спорить с бурей, приветствовал его, пожелав, чтобы господин и обе госпожи счастливо доплыли, чтобы море во время путешествия было спокойно и чтобы в добром здравии они достигли александрийской гавани. Каюты в трюме приготовлены со всеми удобствами, багаж погружен, корабль отплывает через минуту.
Макрон поблагодарил и спустился вместе с женщинами вниз осмотреть каюты, в которых они проведут несколько недель. Каюты были небольшие, но удобные. С палубы сюда доносились команды, рабы сели в три ряда к веслам и стали привязывать их к уключинам.
– Идемте наверх, на палубу, – позвал Макрон жену и дочь. – Попрощаемся с родиной. – И засмеялся:
– Правда, может быть, ненадолго.
– Мы придем следом за тобой, – сказала Энния.
Он поднялся на палубу.
– Ты бледна, – заметила Валерия мачехе. – Ты страшно бледна.
– Ты плакала? – ответила вопросом Энния, которая уже не испытывала зависти к падчерице. – У тебя красные веки. Тебя угнетает…
– Нет, – ответила Валерия упрямо. – Ничто меня не угнетает.
Энния обняла ее за плечи.
– Мне так тоскливо, Валерия, так тоскливо, что я едва могу дышать. Я не понимаю этого…
– Чего ты боишься?
– Я сама не знаю. – Она мягко добавила:
– Ты плакала из-за Луция, дорогая?
Валерия закусила губы. Энния продолжала:
– Я его недавно застала с Ливиллой. Эта девка даже не опустила задранный пеплум. Она смеялась надо мной: тебе недостаточно братца и Макрона? Тебе и этого захотелось?
Валерия схватила мачеху за плечи и, бросив на нее дикий взгляд, закричала:
– Ты правду говоришь?
Энния нервно оттолкнула ее:
– Глупая, ты еще ревнуешь?
Валерия подняла сжатые кулаки, глаза ее метали молнии:
– Только одно меня мучит, что я его не убила. Но я еще жива.
Энния вспомнила, как Валерия подослала убийцу к Торквате, и задрожала:
– Ты ужасна!
Валерия покачала головой:
– Я любила его.
Стояла тишина, только с палубы доносились команды. Загрохотали цепи якорей.
– Что ожидает нас там? – вздохнула Энния и зашептала:
– Я видела сегодня удивительный сон. Я посадила в цветочный горшок лилию. Она начала расти у меня на глазах, через минуту она была уже ростом с две стопы и вдруг сломалась. Я посадила вторую, и с ней произошло то же самое. Только третья выросла и не сломалась. Я не могу объяснить этого. Я боюсь.
– Так, девочки! Где вы там застряли? – раздался голос Макрона. – Мы отплываем.
Они вышли на палубу. Макрон стоял на корме. смотрел на низкий берег, на Остию и на Рим. Весла ритмично скользили по волнам, корабль выходил в открытое море.
Статуя Нептуна на берегу уменьшалась, берег сливался с морем, превратился в длинную тонкую полосу. Мраморные колонны остийского храма Аполлона возносились в небо. Там далеко был Рим. Макрон помахал рукой и засмеялся:
– Что ж, тебе захотелось от меня избавиться. Хотел ли ты меня возвысить или унизить – это все равно, мой Сапожок! Здесь ты меня уже не достанешь!
Его голос звучал сильно, звонко. Он раскинул руки, хотел сказать еще что-то и повернулся к женщинам. Руки его застыли на весу, глаза вылезли из орбит. Перед ним полукругом стояла центурия императорской гвардии с мечами наголо. Центурион подал Макрону свиток и произнес:
– Тебе послание от императора.
Макрон развернул свиток и начал читать. Император приказывал ему в тот момент, когда он получит послание, свести счеты с жизнью.
Макрон заломил руки, свиток упал на палубу. Энния его подняла, и обе женщины прочитали приказ императора. Энния расплакалась, опустилась на колени перед центурионом.
– Смилуйся над ним! Сохрани ему жизнь! Он невиновен!
Макрон подошел к центуриону, это уже не был тот великий Макрон, он сгорбился, голова поникла, руки повисли.
– Спаси меня, Тит. Я ни в чем не виноват перед Гаем Цезарем. Клянусь.
Валерия смотрела на отца мрачно, со злобой.
– Не проси! – крикнула она.
Энния в отчаянии обняла колени центуриона:
– Сжалься над ним и надо мной!
Макрон страстно хотел жить и продолжал униженно просить.
– Я сделаю тебя легатом и Египте, Тит, – шептал он. – Солдаты меня любят, ч я солдат тоже, ведь ты знаешь. Твоих людей я награжу золотом!
– Не проси! – снова крикнула Валерия.
Командир стоял окаменев. Молчал. Макрон выпрямился, улыбнулся Валерии, поднял Эннию и поцеловал ее. Энния обняла его. С прекрасных губ, орошенных слезами, срывались слова гнева в адрес предателя-императора.
– Ах, этот зверь, этот негодяй, этот подлый изверг, пусть он захлебнется в море!
Макрон освободился от объятий жены – это была только минута. Выхватил из ножен кинжал и вонзил себе в сердце. Он стоял еще секунду, две, три.
Потом упал. Падение было тяжелым, словно повалилось срубленное дерево.
Энния остановившимися глазами следила, как грузно падал Макрон, и не видела уже ничего другого.
Она не видела Валерии, солдат, корабля, моря, видела только Макрона, лежащего перед ней, лицом вниз. Встав на колени, она с трудом повернула его тяжелое тело на бок, вытащила окровавленный кинжал из раны и, прежде чем ей успели помешать, вонзила его себе в грудь. Она опустилась на труп мужа, на губах выступила кровавая пена, женщина захрипела и вздрогнула.
Валерия и центурион бросились на помощь, но было уже поздно, Энния скончалась у них на руках.
Трирема, подгоняемая восемьюдесятью веслами, плыла на юг, к Капри, к Сицилии, все время вблизи побережья.
Валерия сняла с плеч зеленую шелковую шаль и прикрыла Эннию. Центурион накинул парусину на труп Макрона и велел готовить похороны в морских волнах.
Валерия осталась на палубе одна с трупами. Только издали украдкой солдаты бросали взгляды на великолепную женщину, руки, плечи и шея которой были усыпаны драгоценностями.
Она присела на канаты возле мертвых. Кинжал, вынутый из груди Эннии. лежал у ее ног, на нем засыхала кровь. Женщина сидела без движения, как сфинкс. Из трюмов доносилось монотонное пение рабов-гребцов, стон флейты и выкрики гортатора. Ветер бил ей в лицо и развевал медные волосы.
