Квирина с отвращением пробежала мимо галдящих мужчин, отталкивая их назойливые руки. Протянула трактирщице бутыль и ждала, повернувшись спиной к пьяницам.

Октав медленно пил, пристально рассматривая девушку. Говорят, она танцует в Риме с комедиантами. И живет с Фабием Скавром. Теперь она одна.

Фабий слишком распустил язык о каких-то там пекарях, получился скандал. и он бежал. Никто не знает куда. Ищут его повсюду. Один из вигилов говорил, что и в Остию приехала центурия преторианцев искать этого бродягу; сейчас, наверное. пируют где-нибудь в городе. Важная, видно, птица этот Фабий, если из-за него они совершили такой путь. В силки хотят заманить птичку. А его девчонка чертовски удобная приманка. Поэтому вигилы и приехали сюда.

Хитрецы наши господа наверху, ничего не скажешь. Я бы тоже так рассчитал.

Квирина возвращалась с полной бутылью. Октаву удалось схватить ее за руку:

– Для кого это ты ходишь за вином, красавица? Не у матушки ли вдруг появилась такая жажда?

Она видела мутные глаза, почувствовала кислый запах из его рта. Он скользнул рукой по ее плечу к груди.

– Когда мы с тобой это вместе разопьем, девушка?

Она вырвалась и ударила его по руке:

– Не приставай, ты, Ступид!

И тут же исчезла. Октав зло смотрел ей вслед. "Я тебе покажу Ступида. мерзавка".

Все над ним посмеивались. Никому-то он не нужен. Даже эта хромая и та с ним не согласилась бы, не так ли, трактирщица? Еще вина! Ты хочешь, чтобы мы подохли от жажды, как рыба на песке?

Октав сжимал кружку и скрипел зубами: "Ты еще меня вспомнишь, девка".

Вечером море было спокойным. Как ребенок перед сном, оно играло с зеркальцем месяца, переворачивало его туда-сюда на волнах и прятало в глубину.

Квирина бежала по мягкому песку так быстро, как только могла. Босые ноги погружались в сыпучие дюны, песок ласкал ей подошвы и скользил между пальцами. Часть дороги от последних домов заросла густым кустарником. Там он ждет. Уже сейчас она на него сердилась: целые дни скрывается и прячется, а сегодня дважды посылает ее за вином, этот ее сумасшедший.

Придется ему об этом сказать!

Ночь была ясной. В песке отражался блеск луны. Вот и кусты.

– Гу! – раздалось за кустом, и Фабий выскочил, испугав Квирину. – Как мне было грустно без тебя…

– И поэтому ты так меня пугаешь. Послушай, как у меня бьется сердце.

Он хотел прижать ее к себе, но Квирина наклонилась за бутылью, которая выскользнула у нее из рук, и проворчала:

– Еще счастье, что она упала на песок. А так бы прощай вино. А за следующей я не пойду, в таверне полно пьяных.

Он опустился на мягкий песок к ногам девушки и притянул ее к себе.

– Ну не сердись, мой ворчунишка, и поцелуй меня. Иначе я с отчаяния пойду топиться и при этом простужусь…

Она рассмеялась, но тотчас опомнилась и огляделась кругом.

– Ну, смейся же, ты, болтушка, и покажи свои зубки…

– А что, если тебя подстерегают в кустах… вигилы.

– Те уже, наверное, нализались как следует. А разве был какой-нибудь вигил в таверне?

– Нет, – призналась она, – но если ты немножко подумаешь…

– Мы прибережем себе на зиму. Сегодня праздник моря, море – твой второй отец, так пусть же оно здравствует вместе с нами. Где вино?

Он наклонился через сидящую Квирину, нащупал в песке бутыль и, подняв, посмотрел на нее.

– За нашу любовь!

Вытащив зубами деревянную пробку, он протянул вино Квирине.

– Сначала ты. – И весело добавил; – Чтобы мне побольше досталось, понимаешь? – И опять серьезно:

– За что ты пьешь?

– За то, чтобы боги сохранили мне тебя!

Он наклонился к ней и смотрел, как она подняла бутыль и начала пить.

Тонкая девичья шея была белой и нежной. Он погладил ее. Квирина поперхнулась и ладонью вытерла губы.

– Ты никогда не перестанешь меня злить, – сказала она с упреком, – ты, нарушитель законов и прав.

Она протянула ему бутыль и губы. Он поцеловал ее и выпил.

– Теперь снова ты, малышка.

Они подтрунивали друг над другом, каждый глоток сопровождая поцелуями.

– Хватит. Я совсем пьяная…

– Остаток я выпью за вас, господа вигилы, за успешное преследование вашего покорного слуги Фабия!

Он одним залпом допил вино.

– Фабий, не пей так много, хватит, ведь это вторая бутыль…

Он вскочил.

– Ты думаешь, что твой милый свалится с ног от двух бутылей разбавленного вина? Смотри. Я стою, как кипарис. Ты это видишь!

Он поднял девушку с песка, взял ее на руки, носил, укачивал, крутил вокруг себя, подбрасывал се вверх и смеялся, как мальчишка.

Квирина обхватила руками его шею, болтала в воздухе босыми ногами, ну, мой сумасшедший, еще выше, еще выше. И блаженно прижималась к нему.

Фабий споткнулся о камень, и они упали в мягкий песок.

Квирина смеялась:

– Ну что, разве я не говорила? Вот посмотрите. Две бутыли подкосили твои ноги. А ты еще уверял, что этого недостаточно…

Он схватил девушку за плечи, прижал и крепко поцеловал. Его глаза были совсем близко. Она чувствовала его горячее дыхание на своих губах.

– Ты никогда не надоешь мне. Я никогда не буду сыт тобой, понимаешь?

Его огрубевший голос дрожал. Его руки страстно сжимали ее. Звезды, светившие над головой, начали раскачиваться перед ее глазами.

Она прикрыла их…

Поднялся ночной ветер, неся с собой песок по волнам дюн, расчесал распущенные волосы девушки. Она сидела, опираясь на руки, закинув голову, и смотрела в вышину.

Фабий лежал рядом с ней и губами поглаживал ее руку.

Они молчали.

Море перед ними темнело. Светлые хлопья пены на гребнях волн выскакивали из воды, словно летающие рыбки. Вдали на горизонте поблескивали огоньки факелов на рыбацких барках, которые уже сегодня ушли в море.

Вода набегала на плоский берег. Жадно захватывала с собой раковины и песок. Одна волна заботливо разгладила берег, другая рассыпала по нему ракушки. Третья все смыла. И так без конца.

Месяц раскачивался на волнах, словно серебристый челн.

Квирина любовалась волнами, а Фабий разглядывал ее лицо.

– Помнишь, Фабий, как ты играл в Остийском театре? Ты разорвал свой центункул, и я тебе его зашила. В тот день я в тебя влюбилась.

Пряди ее длинных волос щекотали его губы, он вдыхал их запах.

– Тогда я была глупой девчонкой, глупой шестнадцатилетней сумасбродкой, но в тот вечер я шла домой, ничего не видя и не слыша, думая только об одном: быть с тобой рядом, что-то сделать для тебя… Чтобы ты меня заметил… И я убежала в Рим и стала танцевать…

Он с умилением слушал эту незатейливую исповедь, потом крепко обнял хрупкие плечики и начал целовать ее глаза и губы.

– Я не могу теперь без тебя жить, Фабий. – И Квирина прижалась к нему. – Я немножко боюсь за тебя. Сейчас ты здесь и не должен никуда уходить, я не отпущу тебя…

Она гладила его лицо и волосы, на губах и на кончиках пальцев сама нега, в сердце блаженство. Она сказала тихо и радостно:

– Я никогда не была так счастлива, как сегодня, мой дорогой! – И добавила задумчиво:

– Возьми меня снова на руки, отнеси на корабль, который поплывет далеко, к зеленому необитаемому острову, где только великолепные цветы и разноцветные птицы и мы вдвоем. Это будет Остров счастья. Ты, я и все. Одни. Все время одни, хочешь?

Фабий гладил ее черные волосы, целовал губы и смеялся, страстно шепча среди поцелуев:

– Этот Остров счастья, девочка, мы устроим здесь. Дома. На родине.

Нашей родине. Если у меня есть ты и мое искусство, я властелин мира. Что мне император!

– Что тебе император… – повторила она. Потом задумчиво добавила:

– Императора никто не любит, а тебя любит столько людей.

Он вскочил и взял девушку за руку:

– И для этих людей я буду сегодня играть. Идем!

На ее испуганный взгляд он ответил немного вызывающе, немного раздраженно:

– Все время бояться? Все время жить, скрываясь? Я так не могу.