— Молодые господа, — сказал он с низким поклоном. — Я к вашим услугам. Лучшие дары земли Ямата и…

— Нам нужна еда в конную поездку, на десять дней.

— Конечно, молодой господин, — мелко закивал хозяин. И начал сноровисто снимать вязанки сушеного мяса, подвешенного на жердях, держащих полог.

— Копчёная рыба немного попахивает, но вполне съедобная, — продолжал он, выкладывая коричневые переплетенные волокна на предусмотрительно подстеленную пыльную циновку. — Тэй белых бобов. Сухие лепёшки, только размочить в теплой воде. Три тэй риса. Чай с южной окраины Сента. Мешочек с солью. Молодая госпожа захочет полакомиться сыром.

Гора снеди росла на глазах.

— Остановись, достойный продавец! — наконец не выдержал и засмеялся я. — Этого достаточно. Мы не планируем держать стодневную осаду!

— Молодой господин знает историю таррана, — с уважением поклонился торговец.

— А покажи-ка мне вон ту одежду, что висит на стене лавки, — попросил я.

Хозяин удивился настолько, что маска вежливости на мгновение сползла с его лица. Впрочем, это произошло так мимолётно, что мне это могло просто показаться.

— Конечно. Это очень… м-м-м… добротная одежда. У меня часто покупают её… э-э-э… люди, которым нужна крепкая одежда.

Серые штаны и халаты из конопляной пеньки действительно выглядели довольно крепко. И очень дёшево. В самый раз для работы в поле. На секунду вспомнились липовые крестьяне в льняных халатах.

— Хорошо, берём! — усмехнулся я. — Сколько мы должны за это всё?

На лице хозяина отразилась внутренняя борьба. Жадность боролась с достоинством.

— Два серебряных хона, молодой господин, — победила жадность.

Руэна кашлянула.

— Да, молодая госпожа, — не удержался я.

Она прикрыла лицо веером. И прошептала:

— Я чувствую, что надо заплатить золотом. Верь мне…

— На эти деньги можно купить всю его лавку целиком, — так же шёпотом ответил я и сказал хозяину:

— Достойный человек, это за твой товар. Вот твои два серебряных хона, — полюбовавшись на загоревшиеся глаза продавца, я снова залез в кошель и достал еще одну монету. — И благодарность за твоё обхождение.

И протянул ему полновесный золотой. Хозяин лавки закашлялся. Потом убрал руки и спрятал их за спину.

— Я не возьму таких денег, молодой господин. Товар, который я дал вам, стоит тридцать медных хонов. Простите меня, господин, — продавец поклонился и замолчал.

Я вздохнул и вытащил еще одну золотую монету.

— Достойный человек. Не обижай меня отказом. Когда ты собрал мне припасы в дорогу, ты заработал тридцать медных хонов. А когда проявил честность, несмотря на то, что тебе нужно кормить семью, а я наверняка не беден и могу позволить себе швыряться деньгами, ты заработал больше чем два золотых хона. Я уверен, что не пожалею о своей плате, — сказал я и положил деньги на прилавок.

Рядом удовлетворенно кивнула оберегающая. Продавец забрал дрожащей рукой монеты и они, блеснув на солнце, исчезли у него за пазухой. Я быстро уложил покупки в дорожную сумку, закинул на плечо и направился к выходу.

— Теперь обратно в замок? — спросила Руэна.

— Нет, тут недалеко есть отличный постоялый двор. Там это всё и оставим.

По дороге к постоялому двору я несколько раз недобрым словом помянул так не вовремя отпросившегося слугу. Мыслимо ли, что Атари развлекается на свадьбе в родной деревне, когда хозяин так… я перекинул мешок с припасами на другое плечо… так вкалывает.

— Слушай, почему не в замке? — оберегающая решила развлечь меня беседой, нести груз я ей не позволил. — И вообще, что нам мешало взять дорожные запасы в закромах тара?

— Да ничего не мешало, — задумчиво протянул я. — Только не дает мне покоя то, как распорядились властью мои дражайшие родственники в тех вероятностях. И есть теперь у меня подозрение, что в пути мы можем налететь на случайную стрелу из подворотни, а то и на меч из-за деревца… Так что обставим свой отъезд очень тихо.

Я оглянулся на Руэну, она молчала, но на лице оберегающей я заметил необычное для нее выражение лица. Такое же, как у моего учителя — мастера Ву, когда у меня получался особенно сложный фехтовальный выпад.

Аран нехотя сползал к горизонту, устав поливать жаркими лучами скорбящий по ушедшему правителю город. Мы с Руэной уже второй раз за день шли пыльной дорогой в замок. Оберегающая на этот раз была молчалива, решив видимо, для разнообразия, соответствовать придуманной мною легенде.

— Торн, я внезапно поняла, — наконец нарушила молчание она. — Что не выразила тебе свои соболезнования.

— Не стоит Руэна. — ответил я. — Тар был в первую очередь отцом таррану, а не своим детям. Я едва могу вспомнить, когда мы с ним просто говорили. Без насущной политической цели.

— Прости. Я не знала… Но тогда что нас удерживает от того, чтобы тронуться в путь прямо сегодня?

— Традиции. До четвёртого дня тар не считается умершим. Он всё ещё действующий правитель, — ответил я и добавил вполголоса. — А ещё он всё-таки был моим отцом и я должен с ним проститься.

— Страхуются от того, что тар не в глубокой коме, — пробормотала Руэна. — О, эта средневековая медицина. Впрочем, разумный вариант.

Тут она подняла на меня взгляд.

— И вновь прости меня, Торн. Для оберегающей я досадно мало знаю о твоём мире. А он очень отличается от мест, где я успела побывать. Обычаи, уклад, архитектура… да я практически ничего о вас не знаю.

— Вот с этим я точно смогу помочь. Идём.

Каменные ступени вдоль крепостной стены уводили вверх. Мы прошли сквозь пустующий пост охраны. Стена пострадала от недавнего землетрясения, и на время ремонтных работ караул выставлялся снаружи. Уже третий месяц. Пыльная караулка осталась позади, мы преодолели еще один лестничный марш, и перед нами открылась Торико. В розовом закатном свете город напоминал детскую игрушку, вырезанную из сандала руками мастера. Столица утопала в осенних листьях. Посреди этого золотистого моря возвышалась череда острых черепичных крыш, к окраине сменяясь соломенными скатами, каменные мосты, украшенные скульптурами, чередовались резными деревянными. Узкие улочки протискивались между домами и превращались в площади, а потом снова исчезали между зданиями. Руэна прислонилась к нагретому за день зубцу крепостной стены и замерла, глядя на открывшийся вид.

— Люблю здесь бывать. Каждый день прихожу! Но это что, — сказал я и усмехнулся. — Ты не представляешь какой вид с дозорной башни! Пошли.

Дальше гладкая кладка разошлась — землетрясение не пощадило древнюю стену, и через трещину шириной почти два кэна были переброшены доски. Я шагнул на этот импровизированный мостик, обернулся и понял, что Руэна продолжает разглядывать город, даже не услышав меня. В этот момент доски затрещали, и я полетел вниз.

Замковая стена Ямата не самое высокое укрепление на Тарланге. Восемь кэн у нас против десяти в Сента. Я уже не говорю о Дашими, где стена построена на скальном выступе, возвышаясь на двадцать два кэна, внушающих уныние любому потенциальному врагу. Но падая с такой высоты на булыжную мостовую, поневоле сожалеешь о том, что каму вулкана Хатори, заставляющие землю сотрясаться, не развалили этот бесполезный забор. Впрочем, я едва ли успел об этом подумать. Спустя краткое мгновение я с размаху влетел… в стоящую внизу повозку со стогом сена. Я соскользнул по сену вниз и оказался на ногах на твёрдой и безопасной земле Ямата.

Спустя мгновение сверху раздался ещё один «плюх» и на меня скатилась Руэна. И тут же схватила меня за грудки.

— Не смей… больше… падать… — выдохнула она слово за словом.

Я не сразу нашелся, что ответить, и тут позади нас за телегой раздался крик.

— О благословенная Сангару, творительница этих… как их! Мои цветы!

Голос показался мне смутно знакомым. Сверху с телеги послышался ответный крик:

— С дороги, пьяный осёл!

Руэна уже тянула меня за рукав мимо телеги. Первое, что мне бросилось в глаза — это большие корзины на обочине, наполненные белыми лотосами. Одна из корзин валялась посреди дороги, цветы рассыпались в пыли, и запряженная в телегу лошадь лениво жевала неожиданное лакомство. Перед ней ползал давешний торговец, пытаясь сгрести лотосы в кучу. Но старик, судя по всему, был пьян, и только поднимал пыль. Рядом валялась глиняная бутыль, из которой уже натекла ароматная лужа. С телеги на торговца замахивался кнутом возница.