— Эммм, моя гостья, — сказал я вслух, пока моя голова со скрипом пыталась отыскать решение. — Руэна.

Банто вежливо слушал, глядя на меня очень пристально.

— Она… эммм, послушница, — выпалил я первое пришедшее даже не в голову, а на язык слово.

Тут я почувствовал тепло на левой щеке. Слегка покосился в ту сторону и понял, что это гневный взгляд оберегающей.

— Госпожа Руэна, — сказал Банто. — Рад приветствовать в столице Ямата, Торико. Сейчас скорбное время для посещения, но это не помешает нам проявить гостеприимство. Какой монастырь представляет наша гостья?

— Она из эммм… Из северной части Сента, монастырь Цветущих вод, — тут я сообразил, что вежливость управляющего не доведёт до добра.

— И не задавай вопросов нашей гостье, Банто. «Ты ставишь её в неловкое положение», — сказал я и добавил полушёпотом. — Она дала обет молчания.

Тревожащее тепло взгляда Руэны на моей щеке превратилось в жар. Но меня продолжало нести:

— Обет молчания в знак скорби о безвременно ушедшем таре Ямата. Руэна будет сопровождать меня в свершениях, которые поручил мне отец, и будет поддерживать эмм… молитвой…

— Но она же не говорит! — опешил управляющий.

Жар на моей щеке превратился в вулканическое пекло.

— Мысленной, мысленной молитвой, конечно! — поспешил уточнить я.

— О, разумеется, мысленной, прошу меня простить, — преувеличенно смутился управляющий. — Я прикажу подготовить комнату для нашей почтенной гостьи.

— В соседних с моими покоях, — завершил я его фразу, и управляющий с поклоном шагнул в сторону, пропуская нас внутрь.

Во дворе замка тоже было непривычно тихо. Приготовления к приезду наместника бурлили где-то вдали. А здесь ветер шуршал желтеющей травой и гонял по площади одинокие листья, словно песчинки времени в древних часах прорицателя. Я хотел показать Руэне направление ко входу в замковую пагоду, но внезапно получил несколько болезненных ударов в плечо. Я удивлённо обернулся и заработал ещё один тычок в грудь.

— Что ты себе позволяешь?

Руэна в ответ пожала плечами, сложила руки лодочкой на груди и прикрыла глаза, словно в молитве. Я не нашелся, что ответить на эту пантомиму и всё-таки показал рукой, куда нам следовало идти, предусмотрительно отступив на пару шагов. Но Отчаянная вела себя тихо, продолжала беззвучно шевелить губами и шла за мной не поднимая глаз.

В тенистой аллее перед входом в пагоду нам навстречу попалась Мару — отцовская хранительница малой печати. Её официальный халат сиял безупречной белизной, две длинные спицы держали на затылке плотный пучок волос в виде аккуратной плотной сферы цвета ночи. Самая юная и самая высокомерная во всем Тарланге хранительница печатей склонилась в приличествующем поклоне, не опустив головы ни на волос ниже положенного. Из-под левого рукава ее халата выглядывало серебро. Уже который раз я замечал, что она постоянно носит один и тот же браслет. Подарок возлюбленного? Память о погибшей матери? Да нет, мать, отцовская прорицательница, скончалась вот только что. Да и какое мне дело до побрякушек Мару, в конце концов?

«Вот уж кто не будет лебезить, если я стану таром», — подумал я. Кивнул в ответ и вдруг понял, что Мару меня словно не замечает. Она впилась глазами в Руэну. Две девушки на мгновение встретились взглядами и мне показалось, что грянул беззвучный гром и в безоблачном небе сверкнула молния. Но морок тут же исчез. Руэна тоже поклонилась, и мы прошли мимо к пагоде. Только оберегающая, чуть запнувшись за камень мостовой, украдкой оглянулась вслед уходящей Мару.

Косая тень от пагоды нависла над нами, и я оробел, словно тысячи раз не входил сюда, не вбегал в детстве с деревянным мечом. За последнее, кстати, я был с позором выставлен старым Даичи, поскольку деревянное оружие — тоже оружие, и будь ты хоть трижды син-таром, в пагоду с ним входить нельзя. Я снял перевязь и передал меч низко склонившемуся передо мной жрецу.

Длинный коридор между каменными колоннами обступил нас сразу за дверями, тесаный булыжник дыхнул холодом, словно не зная о том, что на улице жаркий полдень. Мы миновали ещё одни двери, жрецы с обеих сторон поклонились, раскрывая их перед нами. Снова коридор, отделанный резными деревянными панелями, и вот третьи двери распахнулись, открывая вид на золотой зал.

Про него ходила старая легенда. В те времена, когда тары не подчинялись арантару, тарраны бились между собой словно стая голодных собак. Однажды тар Ямата был на объезде границ. В этот момент отряд Дашими из тридцати воинов пробрался в храм с целью поживиться. Настоятель не стал противиться и с поклоном отдал всё золото, что нашлось в золотом зале. Воров нагнали через десять ли и зарубили на месте без особых затруднений. Их сгубила жадность — воины побросали доспехи и оружие, лишь бы не оставить золото.

Может в этой истории и есть правда — отношения между нашими тарранами натянутые. То ли из-за этой легенды, то ли из-за того, что в Дашими добывают ту же медь, те же изумруды и малахит что и у нас в горах Тамиру…

Мы вошли. Золотой зал как всегда вызывал восторг пополам с благоговением. Он был наполнен сиянием, словно океан водой. Ярким жёлтым светом запрета, потому что это золото посвящено каму, оно не для нас, не для людей. Негоже его трогать. Клянусь двадцатью ударами по пяткам, которые я заработал в двенадцать лет, когда попробовал!

Тут я перестал предаваться этим приятным размышлениям и остановился. В зале перед самыми девятью ступенями к сердцу пагоды стоял небольшой столик. Около него сидели, очевидно проводя время за разговором, главный жрец таррана и прорицатель. На столике лежали три свитка. Старики встали и склонились в приветствии. Я поклонился в ответ. Тем временем жрец и прорицатель взяли свиток каждый со своей стороны и аккуратно развернули его слаженным движением (тренировались они что ли?) Я узнал надпись. То самое возмутительное обращение отца и задание. Теперь свиток был аккуратно намотан на бамбуковую палочку и снабжен голубой кистью — видимо, чтобы не путать с другими.

— Сын, благословенный каму на свершения, выполнил ли ты волю отца? — спросил жрец.

«Да куда б я делся-то», — подумал я, а вслух важно кивнул:

— Выполнил!

В подтверждение своих слов снял с шеи амулет и показал старцам.

— Вижу, нить твоего свершения вплетена в ткань судеб Тарланга, — сказал прорицатель, и серебряная заколка в виде цветка хризантемы торжественно блеснула в его седых волосах.

— Каму подтверждают твои слова! — добавил жрец.

На свитке текст первого свершения начал расплываться по бумаге. Чернила словно намочили её, потекли вниз и набухли каплями, вновь превращаясь в слова.

— Фига себе спецэффекты, — послышался очень тихий шёпот позади. Я хотел огрызнуться, но вместо этого сделал шаг к свитку и прочитал вслух:

— Каждый путь начинается с первого шага, но им не заканчивается. Второй тоже следует сделать. Новое свершение ждет тебя, возлюбленный наследник. Начертай свое гордое имя на нижнем уровне копей в недрах гор Тамиру.

Дальше жрец сказал, что вдалеке от Торико любой другой жрец и прорицатель смогут подтвердить выполнение задания. Не обязательно каждый раз приезжать сюда. Но это было как в тумане. Во мне вскипело возмущение, я хотел порвать свиток, а бамбуковой палочкой сделать что-то не очень подобающее с обоими старцами. Но тут видимо, оберегающая всё-таки включила свою секретную магию, до которой она была так жадна. Пришел я в себя только в своих покоях.

Как это соблазнительно — принести богатые дары божеству, попросить о милости и ждать, когда твоя молитва будет услышана.

Куда сложнее самому сделать хоть что-нибудь, чтобы приблизиться к заветной цели. Идти, падать, вставать раз за разом и снова идти. Больно влетать лбом в неприступные стены, рыть подкопы голыми руками. Пробираться через болота сомнений и пустыни страхов.