— Да простит меня благородный Фуманзоку, — склонил голову Готар.

— А теперь попробуй ягоды. Они действительно хороши в этом году.

— Но…

— Съешь, я сказал!

Братец побледнел, вскочил, схватил верхнюю ягоду из пиалы пальцами, разбрызгивая сладкий сок по белоснежному льну скатерти, закинул в рот и начал жевать. Судя по всему, он собрался съесть ягоду целиком, вместе с косточкой.

«Лишь бы не подавился», — подумал я, но каму миловали. Проглотив ягоду, Готар деревянно поклонился и покинул обеденную залу.

Фуманзоку продолжал благодушно улыбаться, глядя Готару вслед. Наместник дождался, пока за средним из син-таров закроется дверь, и повернулся к Нимаре.

— Твоя красота, син-тар Нимара, известна по всему Тарлангу.

— Благодарю господина наместника, — ответила сестра и прикрыла лицо веером с нарисованными цветками жасмина.

«Классический прием придворной дамы», — хмыкнул про себя я.

— А как зовут твоего друга? О, не трудись, прелестнейшей из лилий таррана не нужно хмурить лобик. Он сам представится.

— Но…

— Очаровательная! — перебил девушку и еще раз улыбнулся ей наместник, и повернулся к спутнику Нимары.

— Итак, молодой человек, как зовут потенциального правителя таррана Ямата?

Нимара фыркнула и поднялась из-за стола.

— Идём, Хидэки, мне нужно, чтобы ты проводил меня в мои покои. Не хочу напрягать лицо размышлениями о поиске дороги.

— Приятно было познакомиться, достойный Хидэки, — как ни в чем не бывало поклонился с полуулыбкой Фуманзоку.

Он сохранял полупоклон пока сестра и Хиддэки не вышли. Тогда наместник вновь обернулся ко мне.

— О, син-тар Торн. Вижу твой ищущий взгляд. Прости, что не приказал поставить вино на стол, но у нас вечером церемония, а мне говорили о твоей любви к таким напиткам…

— Разумеется, трогательная забота господина Фуманзоку о син-тарах известна по всему Тарлангу. Сколько в тарране Сента их осталось? Ах, да, только один господин наместник. Остальные не пережили соревнования. Кого-то, говорят, даже отравили. Как славно, что сегодня не подавали вина, господин геко-тар.

Я поклонился и вышел вслед за своими родственниками — в кои-то веки у нас появилось нечто общее. Даже если это желание покинуть помещение с ядовитой жабой.

Я хотел узнать о состоянии Руэны, но в её покои меня просто-напросто не пустили. Две служанки замахали на меня руками, а пожилая горничная матери развернула веер и с таким решительным видом направилась ко мне, бормоча себе под нос что-то вроде «совсем замучил бедную девочку», что я не стал с ними связываться и просто сбежал.

Замок затих, и я шел по лабиринту коридоров, не встречая ни единого человека. Наконец короткая темная арка вывела меня к затертой временем и руками двери. Из-за неё пахнуло соломой и навозом. Я повернул ручку и вышел на додзё. Посреди вытоптанной тысячами пяток площадки под деревом сидел Ву. Учитель был стар, когда я впервые вышел через эту дверь. Говорят, когда он учил отца, Ву уже был стар. Не знаю, может так, а может, и нет, одно точно: бамбуковая палочка, легким шлепком заставляющая выпрямить спину или оттянуть носок, была одинаково безжалостна все эти пятнадцать лет обучения.

Я встал на колени на краю ковра из желтых листьев. И коснулся лбом земли.

— Мастер?

— Годится ли без нескольких дней тару гнуть спину перед старым слугой? — ответил Ву.

— Я прогоню тебя, мастер, как только смогу в тренировочном бою коснуться мечом трижды и не дать при этом коснуться себя, — сказал я.

— Ну, значит еще не скоро, — ехидно отозвался старик. — Зачем ты пожаловал, ученик?

— Мне надо изгнать боль из души и злую силу из тела.

Ву поднялся и подошел, его босые ноги остановились у самого моего лица. Неизменная бамбуковая палочка приподняла мой подбородок. Я выпрямился, садясь на пятки. Мастер внимательно посмотрел в мои глаза и усмехнулся:

— Молодому син-тару надо изгнать боль, — он кивнул. — Син-тару нужно выгнать много боли. Он кивнул на стойку с тренировочным оружием.

— Начнем с базовых ката, ученик.

Я обливался потом и балансировал на бревне, выполняя серию упражнений с копьём. Ву изображал атаки снизу, то и дело пытаясь коснуться моих ног длинной жердью. Я перепрыгивал, уворачивался. Выпад вперёд с переносом центра тяжести на опорную ногу — кот выпускает когти. Прыжок назад с прогибом и выбросом острия — мантикора атакует хвостом. Переступаю-переступаю-переступаю вращая древко над собой— ветряная мельница под порывом ветра, прыжок — уворачиваюсь от жерди Ву. Давно мне так не удавались ката. Ву же молча гонял меня по каждой серии, не говоря ни слова похвалы. Удар, финт, прогиб, удар.

— Копьё на место, длинный меч! — скомандовал мастер.

Низкая стойка. Средняя, высокая.

— Хорошо! — наконец дождался я сдержанного одобрения. Ву взял второй тренировочный меч. И встал напротив в средней стойке.

— Атака из обороны, — объявил он и сразу же напал. Град ударов — слева, справа, сверху. Атака в ноги, в голову и, наконец, обманный маневр, уводящий мой меч в сторону и отбрасывающий его под дерево. Ву коротко размахнулся и, сделав шаг вперед, опустил меч на мою незащищенную голову. А дальше тело сработало само — руки взлетели вверх и резко хлопнули над головой, останавливая лезвие.

Несколько мгновений Ву молча смотрел на меня, словно не вполне доверяя своим глазам, а затем отпустил рукоять меча, задумчиво сказал «вот значит как», поклонился мне и ушел под дерево. Там он уселся, скрестив ноги, у самых корней и замер.

Я сложил оружие в стойку, переоделся в чистую одежду, но мастер так и остался сидеть под деревом. Я поклонился ему, но он не ответил, показывая своей отстраненностью, что мне пора уходить с додзё. Тем более что солнце уже коснулось крепостных стен.

За дверью оберегающей было тихо. Я не собирался ее тревожить, но хотелось понять, что же произошло. Понять, стоит ли брать Руэну на вечернюю церемонию, ведь было бы очень неправильно, если и там оберегающая потеряет сознание. Сможет ли она вообще составить мне компанию в пути? Каму, да если бы кто-то мне сказал сутки назад, что я буду переживать из-за того, что эта дикая кошка не сможет со мной поехать… Я посмотрел на дверь Руэны и вошел к себе. Наткнуться вновь на преграду из троих разъяренных женщин мне не улыбалось.

Следом за мной в дверях материализовался слуга с традиционной одеждой. Красный халат с желтой каймой. Волосы в двойной пучок. Меч на поясе. Второй меч на поясе. Слуга протянул мне кусок угля. Я провел под глазами вертикальные полосы. На прощании с отцом принято плакать. Но я не буду лить слез. Так что я подчеркну свою скорбь символом — угольной полосой. Такова традиция.

Я вышел из дверей, когда на город начал опускаться вечер. Соседняя дверь скрипнула, и оттуда вышла Руэна. Она была в порядке. Пожалуй, даже хороша. Выбеленное лицо светилось между воротником красного халата с золотыми тюльпанами и высокой башней темных волос. Руэна подошла и слегка поклонилась. Я молча поклонился в ответ и пошел к выходу. Только тихий шелест одежды позади говорил о том, что оберегающая следует за мной.

И тут, пронзив замок насквозь и качнув спертый воздух коридора, прокатился низкий гулкий удар. Он словно повис в воздухе, затихая. Оберегающая схватила меня за руку. Я остановился и обернулся к ней.

— Не бойся. Это барабаны. Церемония начинается.

Мы спустились к воротам, и небольшой эскорт из четырех воинов окружил нас. В этот момент в воздухе прокатился новый удар. Руэна вздохнула. У меня, признаться, тоже на мгновение перехватило дыхание. Мы пошли дальше, новый удар. Удары стали звучать чаще. Дум. Дум. Потом сдвоенные дум-дудум. Солнце медленно сползало за кромки деревьев, а барабаны набирали темп. Дум-дудудум. Я поневоле прибавил шагу, подстраиваясь под ритм барабанов. Мы подошли к центральной городской площади и уткнулись в человеческое море. Люди пришли проститься с таром. Он был ехидным, иногда жестким, но никогда жестоким. Он не уделял внимания детям, но сполна — таррану. И жители Ямата пришли проститься. Воины начали осторожно отодвигать людей в стороны, освобождая нам дорогу к центру. Солнце неспешно опускалось к горизонту.