Тэмми испустила приглушенный стон.

– Ты имеешь в виду, что… – дрожащим голосом произнесла она.

– Называй вещи своими именами, Тэмми. Ты ведь отлично знаешь, что я имею в виду.

– Что Тодд все еще там, в каньоне? Что он жив?

– Господи, я сама не знаю. Одно могу сказать: у меня никак не получается выбросить его из головы. – Тут Максин глубоко вздохнула и выпалила то, что давно вертелось у нее на языке: – Возможно, я окончательно свихнулась. Но мне кажется, ему нужна наша помощь. Он ждет нас.

– Не говори так, прошу.

– Может, не нас обеих, – продолжала Максин. – Может, только тебя, Тэмми. Он ведь очень привязался к тебе. Ты сама это знаешь.

– Если при помощи этой нехитрой уловки ты рассчитываешь уломать меня вернуться в каньон, говорю сразу – этот номер не пройдет.

– Значит, ты со мной не поедешь?

– Этого я не сказала.

– Милая, тебе стоит решить, чего ты на самом деле хочешь. – В голосе Максин послышалось легкое раздражение. – Ты едешь со мной или нет?

Внезапно Тэмми ощутила страшную усталость. За несколько недель она ни с кем словом не обмолвилась, и этот разговор, хотя и благотворный, порядком изнурил ее.

В самом деле, хочет ли она вернуться в каньон? На этот простой вопрос невозможно было дать простой ответ. Не кривя душой, Тэмми могла признать, что нет на земле места, где бы ей хотелось оказаться меньше, чем в этом полном кошмаров ущелье. Когда они с Максин и Джерри вырвались оттуда, она была на седьмом небе от счастья; ей казалось, она чудом вырвалась из лап погибели. Почему же, господи помилуй, ее вновь тянет туда, где на каждом шагу подстерегает смертельная опасность?

Впрочем, она же сама сказала: ее томило чувство незавершенности. Ощущение того, что она не закончила какое-то очень важное дело. И в таком случае самый разумный выход – вернуться и завершить начатое. В течение долгих дней Тэмми тщетно заглушала в себе это чувство, гнала его прочь, внушала себе, что о каньоне Холодных Сердец следует забыть раз и навсегда. Звонок Максин положил конец этому тягостному самообману. Наверное, они обе помогли друг другу – подчас постороннему человеку легче открыть то, в чем боишься признаться себе самой.

– Хорошо, – наконец произнесла Тэмми.

– Что хорошо?

– Я поеду с тобой.

Максин испустила неприкрытый вздох облегчения.

– Слава богу. Я так боялась, что ты откажешься и мне придется тащиться туда одной.

– И когда же мы отправимся?

– Завтра, если ты не возражаешь, – предложила Максин. – Зачем тянуть? Приезжай завтра в мой офис. Оттуда и двинем в каньон.

– А ты не хочешь позвать Джерри?

– Это невозможно.

– Он умер?

– Нет, уехал. Вдруг продал квартиру и сорвался с места. Заявил, что жизнь слишком коротка и надо использовать каждое ее мгновение.

– Значит, нас будет двое.

– Поедем мы вдвоем. А вот сколько нас будет, не знаю. Неизвестно, кого мы там найдем.

В течение последовавших за разговором двенадцати часов решимость Тэмми значительно ослабла; несколько раз ей даже хотелось позвонить Максин и сказать, что она не может поехать. И все же, в конце концов, Тэмми не дала малодушию одержать над собой верх и прибыла в офис мисс Фрайзель за двадцать минут до назначенного времени. В результате она застала хозяйку в совершенно ужасном виде. Странно было видеть, что волосы Максин, обычно безупречно причесанные, пребывают в полном беспорядке, а лицо еще не тронуто косметикой.

Тэмми заметила также, что Максин похудела. Поездка в каньон стоила ей фунтов пятнадцать живого веса. Впрочем, сама Тэмми сбросила не меньше. Как говорится, нет худа без добра.

– Выглядишь ты совсем не так плохо, как можно было вообразить по твоему умирающему голосу, – бодро заявила Максин. – Когда я впервые услышала тебя в трубке, то подумала, что ты одной ногой стоишь в могиле.

– Иногда мне кажется, что это и вправду так.

– И как же ты довела себя до этого?

– Я целыми днями сидела дома. Никуда не выходила. Ни с кем не разговаривала. А ты можешь разговаривать с людьми?

– Пытаюсь. Но люди слишком любопытны. Сразу сводят разговор на наши приключения. Несколько человек, которых я считала своими друзьями, доказали, что им на меня ровным счетом наплевать. И на Тодда тоже. Говоришь с человеком, думаешь, он сочувствует тебе, жалеет Тодда, горюет о его смерти, – и вдруг он задает какой-нибудь идиотский вопрос. Например: «А крови много было? Наверное, везде лужи стояли?» Или что-нибудь в этом роде.

– Возможно, я поступила разумно, запершись в четырех стенах.

– Зато я расширила свои познания о человеческой природе. Выяснила, что люди обожают трепаться о смерти. О чужой смерти.

Пока они болтали, Тэмми оглядела офис Максин. Он был выдержан в темных, мрачноватых тонах: антикварная европейская мебель, тяжелые персидские ковры – и начисто лишен каких-либо женственных примет. На стенах красовались фотографии Максин в компании знаменитостей и сильных мира сего. Вот Максин с Тоддом на презентации очередного фильма с его участием, вот Максин с Клинтоном и Гором на благотворительном вечере Демократической партии (шевелюра президента еще не утратила цвет, а сам он – репутацию примерного семьянина). Бесчисленное количество фото изображали Максин в обществе кинозвезд первой величины; впрочем, с тех пор как были сделаны эти снимки, некоторые из них успели скатиться с небосвода. Тут были и Круз, и Ван Дамм, и Костнер, и Деми Мур, и Майкл Дуглас (почему-то имевший чрезвычайно угрюмый и недовольный вид), Мел Гибсон, Анжелика Хьюстон, Дензел Вашингтон и Бетт Мидлер. В шкафу, в изящных серебряных рамочках, помещались фотографии, которыми Максин явно дорожила больше, чем всеми прочими. Одна из них особенно заинтересовала Тэмми – на ней Тодд стоял рядом с очень старой и очень печальной женщиной, которая картинно курила сигарету.

– Это ведь Бетт Дейвис? – уточнила Тэмми.

– Да. Фотография сделана за пять месяцев до ее смерти. Мой первый босс, Лео Вассерман, был ее менеджером.

– Может, сейчас она тоже там, в каньоне?

– Не думаю. У Бетт был свой круг общения. Как и у всех звезд такой величины. Очень замкнутый круг, надо сказать. Что же касается гостей Кати, то, как я полагаю, почти все они увлекались оккультизмом. Я, например, точно знаю, что Валентино очень интересовался черной магией и тому подобными вещами. Это-то и привело их в ее дом. Уверена, прежде чем отвести их в колдовскую комнату, Катя устраивала каждому нечто вроде проверки. Например, гадание на картах Таро. И решала, кто достоин войти в комнату, а у кого кишка тонка.

– Разумно.

– О, она была на редкость умна. От нее никто не мог ускользнуть. Подумать только, в таком городе, как Лос-Анджелес, в городе, где полным-полно своих грез и иллюзий, она устроила собственную Страну Чудес. И одному Богу известно, скольких ей удалось заманить туда.

– По-моему, Максин, ты ею восхищаешься.

– Ничего не могу с собой поделать. Такие люди, как Катя, и правда неотразимы. Она нарушала все заповеди – и ничуть об этом не сожалела. Она знала, что обладает сокровищем. Комната, которую она скрывала в своем доме, делала людей сильнее, сексуальнее, красивее. Неудивительно, что они так хотели вернуться туда вновь.

– Но в конце концов эта комната обрекала на безумие всех, кто туда однажды попал. Даже тех, кто не сомневался в надежности собственного рассудка.

– Думаю, что на каждого человека комната воздействовала по-разному. Возьмем, к примеру, хоть нас с тобой. Нас туда тянет, хотя нам обеим эта комната не принесла ни малейшей пользы.

– Знаешь, все эти дни я не сомневалась, что кончу свои дни в психушке.

– Напрасно ты не позвонила мне. Славно бы поболтали. Сравнили бы ощущения.

– Мне казалось, что мысли мои бродят по кругу. По замкнутому кругу. То, чем я жила раньше, потеряло всякий смысл. Иногда мне ужасно хотелось покончить с собой.

– Я не люблю подобных разговоров, – перебила Максин. – Нечего копаться в своей душе и возиться с собственными переживаниями. Главное – ты осталась жива. И я тоже. И у нас есть одно чрезвычайно важное дело.