Зная, какое действие возымеют на собеседника эти слова, Эппштадт испил чашу наслаждения до последней капли.

– Видишь ли, в старые добрые времена киностудии были вполне в состоянии поддерживать звезд на протяжении творческого простоя. Заключали со звездой семилетний контракт, платили еженедельное жалованье. Могли позволить себе год-другой снимать звезду во второстепенных ролях. Но ты же очень дорогой актер, Тодд. Катастрофически дорогой. А мне приходится отчитываться перед акционерами. И я отнюдь не уверен, что они захотят, чтобы я заплатил тебе двадцать миллионов долларов за картину, которая от силы может дать… Кстати, какой доход принесла твоя последняя картина? Сорок один с мелочью на местном рынке?

– Очень грустно слышать все это из твоих уст, Гарри, – произнесла Фрайзель, сделав театральный вздох.

– А мне очень жаль, Максин, что я вынужден говорить вам это. Поверь, искренне жаль. Но деньги любят счет. Я должен быть уверен, что кино принесет прибыль. Иначе зачем мне его снимать? Вы же понимаете, что мною движет. А эта затея просто не имеет смысла.

– Прошу меня простить. – Максин встала из-за стола. – Я отлучусь на минуту. Мне нужно позвонить.

В ее голосе Эппштадт уловил искру, грозившую разгореться пламенем.

– Только умоляю тебя, Максин, давай обойдемся без адвокатов. Ведь мы же цивилизованные люди.

Ничего не ответив, она прошествовала между столиками к официанту, который указал ей дорогу к телефону. Проглотив кусок свежепросоленного тунца, Эппштадт отложил в сторону вилку.

– В такие минуты я жалею, что бросил курить. – Откинувшись на спинку стула, он смерил тяжелым взглядом Тодда. – Не дай бог, она опять устроит свои любимые торги. Тодд, не позволяй ей это делать. Если меня загонят в угол, я буду вынужден встать и сказать все как есть. И тогда начнется такая катавасия, что мало никому из нас не покажется.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что хочу сказать? – Эппштадт поморщился так, будто под его креслом орудовал проктолог. – Не стоит тебе спекулировать цифрами, как будто ты стоишь тех денег, которых, мы все это знаем, ты не стоишь.

– Но ты же сам сказал, что я был золотым прииском для «Парамаунт». Сказал всего две минуты назад.

– Это было тогда. А теперь сейчас. Это был Кивер Смозерман, поздний Смозерман. Последний из могикан.

– Что ты имеешь в виду?

– Давай я лучше скажу, что я не имею в виду, – вкрадчиво промолвил Эппштадт. – Я не имею в виду, что ты не сделал карьеру.

– Приятно слышать, – резко бросил Тодд.

– Я не прочь найти для нас с тобой общее дело. Но…

– Но?

Казалось, Эппштадт глубоко задумался, прежде чем ответить.

– Ты талантлив, Тодд, – наконец произнес он – Вполне очевидно, что твоя слава строилась не на пустом месте. За многие годы ты это всем доказал. Но у тебя нет той притягательной силы, что была прежде. Эта участь неминуемо ждет всех дорогостоящих парней киноэкрана. Будь то Круз, Костнер или Сталлоне. – Помолчав немного, он наклонился к Тодду и, понизив голос до шепота, добавил: – Хочешь начистоту? Ты выглядишь усталым. Точнее сказать, подержанным. – Тодд резко выпрямился, словно ему в лицо плеснули холодной водой. – Прости за прямоту. Но не думаю, что для тебя это было откровением.

Тодд уставился на правую руку, представляя себе, с каким удовольствием он сжал бы ее в кулак и съездил несколько раз по физиономии Эппштадта.

– Конечно, ты можешь это дело уладить, – беззаботно продолжал Гарри. – Лично я знаю двоих ребят, которые обратились за помощью к Брюсу Берроузу. Когда он закончил с ними работать, они помолодели лет на десять.

– А кто такой Брюс Берроуз? – осведомился Тодд, продолжая созерцать правую руку.

– Многие считают, что он лучший пластический хирург в нашей стране. У него офис в Уилшире. Услуги его абсолютно конфиденциальные. И очень дорогие. Но ты вполне можешь себе их позволить. Он делает все: пересадку кожи, подтяжку, пилинг, удаление жировых отложений…

– А кто к нему обращался?

– Да почти все. Тут нечего стыдиться. Это неумолимый факт жизни. С годами становится все сложнее скрывать следы времени. От смеха начинает морщиться кожа под глазами, от мимики углубляются бороздки на лбу и образуются складки у рта.

– Но у меня нет никаких складок у рта.

– Погоди, скоро будут, – не без фамильярности заверил его Гарри.

– И сколько это займет времени?

– Этого я не знаю. Никогда ничего подобного не предпринимал. Уж если я туда попаду, то, боюсь, никогда не выберусь.

– Слишком много косметических проблем?

– Хочешь отыграться на мне? Я всегда считал это дурным тоном. Но я тебя прощаю. Знаю, больно услышать о себе горькую правду. Но все дело в том, что мне не нужно красоваться своим лицом на широком экране. А тебе нужно. Тебе за него платят. – И, ткнув в Пикетта пальцем, добавил: – За это вот лицо.

– Если я решусь что-то сделать… – осторожно начал Тодд, – я имею в виду морщины…

– Ну?

– Ты согласишься взяться за съемки «Бойца»?

– Возможно. – Эппштадт не преминул пустить в ход свое коронное слово. – Не знаю. Посмотрим. Но, судя по тому, как я себе представляю этот фильм, ты не много потеряешь, если он не выйдет на экран. Хоть ты и старомоден, у тебя есть свой зритель, который в тебе души не чает. Ему нравится видеть, как ты пинаешь в зад плохих мальчишек и получаешь в награду девушку. И он хочет, чтобы его кумир во всех отношениях был совершенным. – На мгновение Гарри остановил взгляд на Тодде. – Ты обязан быть совершенным. Берроуз может это сделать. Может вернуть тебе молодость. И ты вновь станешь королем Голливуда, Думаю, ты именно этого хочешь.

Тодд робко кивнул, будто речь шла о присущем только ему недостатке.

– Поверь, я глубоко тебе сочувствую, – продолжал Эппштадт, – мне довелось повидать много людей, которые буквально съедали себя, когда теряли популярность. Губили себя из-за каких-то морщин. С тобой этого не случилось. По крайней мере, пока – Он взял Тодда за локоть. – Отправляйся к доктору Берроузу. Узнай, что он сможет для тебя сделать. А через полгода мы с тобой поговорим.

Тодд не стал посвящать Максин в разговор о докторе Берроузе. Он не хотел, чтобы своим мнением она помешала ему самостоятельно принять решение. Это был как раз тот случай, когда посторонние советы могли только испортить дело.

Хотя имя доктора Тодд слышал впервые, он был совершенно уверен в том, что тот проживал в столице пластической хирургии, где выпрямляли носы, делали пухлыми губы, удаляли пигментацию, избавляли от лопоухости, разглаживали на лице морщинки, убирали складки на животе, поднимали ягодицы, увеличивали груди. Любая часть тела, если таковая создавала какие-то неудобства его обладателю, могла быть исправлена, причем нередко до неузнаваемости. Хотя обычно за такими услугами обращались женщины, всегда охотно прибегавшие к помощи подобного специалиста и являвшиеся его благодарными пациентами, в последнее время положение дел изменилось. Так, один из мускулистых мальчиков эпохи восьмидесятых, который на протяжении нескольких лет довольно успешно демонстрировал пропорции супермена, но в последнее время несколько пообвис, неожиданно появился на широком экране в еще более накачанной форме, чем прежде. Было вполне очевидно, что его безупречная мышечная система, вплоть до икр ног, была хирургически имплантирована. Учитывая количество преобразований, которым подверглось его тело, на лечение потребовалось немалое время. На протяжении пяти месяцев его никто не видел, и, судя по слухам, он скрывался в Тускани. Однако усилия его не пропали даром. Покинув экран, как драная боксерская перчатка, он вернулся на него, точно новая монетка.

Тодд начал окольными путями наводить справки, надеясь, что задаваемые им вопросы не навлекут на него подозрений.

Как выяснилось, косметические операции были далеко не безболезненными. Даже самые выносливые парни, метаясь в послеоперационном бреду, проклинали тот день и час, когда их угораздило пойти на такую жертву. К тому же, решившись на этот отчаянный шаг, некоторые оставались недовольны результатом. Зачастую им приходилось соглашаться на повторную операцию. И возможно, даже не одну. Словом, рана за раной, боль за болью.