Три секунды — и я ввалилась в комнату. Не знаю, чего я ожидала увидеть, но только не той картины, что предстала передо мной. И вот тут я расхохоталась: подобное зрелище того заслуживало: на огромной кровати томно развалились две блондинистые дамочки, то есть развалилась одна, а другая нависла над ней с непонятной мне целью. Увидев меня, она живенько отползла в сторону и скопировала позу той, что развалилась. Мой смех как рукой сняло, потому что дамочек я узнала мгновенно.

— Нас что, будет четверо? — поинтересовалась наиболее тощая. Голос ее был под стать телосложению: тонкий и противный и я всегда ее недолюбливала. Дамочке было очень далеко за тридцать и знаменита она была тем, что уже лет двадцать как была женой нашего нелюбимого всеми (мной так уж точно) мэра. Похоже, мадам меня не признала.

Почувствовав движение за спиной, я развернулась: лучше сейчас держать парня на глазах. Вишневский стоял, подпирая дверной косяк и сказать, что его взгляд мне не понравился — значит сильно преуменьшить. В животе поселилось неприятное чувство, не иначе как сколопендра заползла.

— С-сентябрина Евгеньевна? — послышалось знакомое заикание.

В любой момент ожидая, что Вишневский вытащит меня отсюда за шиворот или предпримет более жесткие действия, я перевела взгляд на Галочку (Светочку?), в данный момент ее глаза грозили вывалиться из орбит, щеки покраснели, даже на лбу проступили красные пятна. Секретарша отца и жена мэра? Интересный тандем, ничего не скажешь. Неужели Андрюша на самом деле намылился в политики? Непонятно тогда, зачем он собирает дамочек у себя, но наверняка в этом есть какой-то скрытый смысл.

— Сентябрина? То есть, Симбирина? — ахнула миссис Мэр. Кажется, ее звали Зинаидой, и ее имя я не любила еще больше чем ее саму. Мне всегда казалось, что подобное имечко может прибавить еще лет десять к возрасту.

Поняв, что все молчат и ожидают от меня каких-то действий, я на пятках развернулась и подошла к Вишневскому:

— Каков кобель, а! Опять значит за свое взялся… — уперев одну руку в бок, другую я сжала в кулак и потрясла перед его носом, — И ведь тащит всякую дрянь в дом!

Я многозначительно взглянула на дамочек: они прифигели еще больше, чем Вишневский, который теперь разглядывал меня с интересом. Я не удержалась и с чувством вмазала ему пощечину: за Макара. Блондинки дружно ахнули. Хотелось бы навернуть ему еще разок, но что-то в его взгляде меня остановило.

— Ты разбил мое бедное сердце, оно кровоточит! — добавив в голос драматизма, поведала я, — И это после всего, что между нами было…

Андрей поморщился и зло меня перебил:

— Лучше прекрати, — голос его звучал тихо и спокойно, но, неожиданно для себя самой я заткнулась. Кажется, с пощечиной был перебор, таких типов как Вишневский лучше лишний раз не злить.

— Хорошо, извини, — я развернулась к дамочкам, чтобы только не видеть его глаз, — А вы… лучше бы вам начать планировать новую жизнь, девушки. Ты можешь считать себя безработной, тут без вариантов, — обратилась я к Валечке, — А вы… как же вам не стыдно? В вашем то возрасте! При живом муже! Да его брат живет этажом ниже!

— Не строй из себя правильную, все мы знаем, что…

— Тссс, — приложив палец к губам, перебила я Зинаиду, наслаждаясь ее перекошенной от злости физиономией, — Главный враг знаний — иллюзия этих самых знаний, почти бывшая миссис Мэр. Вот у меня, к примеру, никаких иллюзий, все наглядно. Думаю, вашему мужу понравится.

— Сука… — протянула миссис, но я не стала обижаться.

— Лучше заткнись, — равнодушно посоветовал ей Вишневский, все еще сверля меня своим жутким взглядом. Пока я отвлекалась на дамочек, сколопендра в моем животе исчезла, но, стоило мне один только раз взглянуть на Андрея, тварь заползла обратно, скручивая и обжигая внутренности изнутри. Меня вообще трудно напугать, но сейчас по непонятной причине я желала оказаться как можно ближе к Ромке, в моменты страха всегда тянет к родному.

Похоже, пора заканчивать: великий актер всегда знает, когда надо покинуть сцену, затягивать — дурной тон. И, как любая великая актриса, я чувствовала, что мне пора удаляться. На пути моем возвышался Вишневский, и что-то подсказывало мне, что просто так мне отсюда не удалиться.

Стараясь игнорировать неприятное чувство в животе, я подошла к нему и ткнула пальцем в грудь:

— Между нами все кончено! — картинно заявила я и в этот раз задействовала свое колено, он болезненно согнулся, схватившись за известное место, я наклонилась к нему и шепнула заранее заготовленную фразу так, чтобы дамочки не слышали, — Не мечтай, что я забуду твою выходку, сволочь. И уж точно теперь тобою займусь… Надеюсь, Ромка сможет прицелиться так, чтобы попасть в старую рану… думаю, будет не очень приятно, да? На твоем месте я бы носу не высовывала из своей высотки. И да, лучше тебе не приближаться к Макару, иначе плечом ты не отделаешься.

— Тварь… — совершенно отчетливо заявил Вишневский, с трудом разгибаясь и больно хватая меня за руку, — А теперь твоя очередь слушать: не суйся в мои дела. Тебе не стоило переходить границу, дорогая, ты совершила большую ошибку, — все еще держа за руку, он выволок меня из комнаты, захлопнув за собой дверь, чтобы у нас не осталось свидетелей. Руку было больно, но я решила держать лицо до конца.

Вишневский толкнул меня к стене в коридоре, я ударилась спиной, но он не дал мне отойти, схватив вытянутой рукой за шею, при этом держась на почтительном расстоянии, как будто ожидал от меня военных действий (кстати, небезосновательно). Его темные глаза горели яростью, кажется, мой последний удар на самом деле оказался перебором. Внезапно я почувствовала себя слабой, по настоящему беспомощной. Такого со мной еще не бывало, наверное, все дело в его глазах. Сейчас они казались мне даже не человеческими.

— Я… — голос получился хриплым, он слишком сильно сдавил мою шею.

— Что, сдулись все твои угрозы? — он зло усмехнулся, — Кому-то пора прекратить твои выходки, и если твой папаша смотрит на происходящее сквозь пальцы, придется мне показать тебе твое место.

Все так же держа меня за шею, он оттолкнул меня в сторону. Едва не налетев на огромное зеркало, я схватилась за стену и удержалась на ногах. В глазах стояли самые настоящие слезы, но это все от нехватки воздуха и обжигающей боли в горле. В данный момент я была готова убить Вишневского, и это не просто игра слов. В таком состоянии убивают по-настоящему, жестоко и с садистским удовольствием. Медленно выпрямившись, я повернулась к нему: Андрей отошел от меня на пару шагов, словно в его голове бродили мысли, подобные моим. Не знаю, сколько мы сверлили друг друга взглядами, полными ненависти, отвращения и боли, пока Вишневский не покачал головой, прикрыв глаза…

— Тебе лучше уйти, пока все не зашло слишком далеко, — бросил он, все еще держа глаза закрытыми. Голос его звучал устало, опустошенно.

И я ушла, так и не сказав ни слова, хотя слов было много. С полчаса я просидела в машине, пытаясь успокоиться: эмоции били через край, подталкивая меня к действиям, но я не сделала ничего. Наверное, на тот момент это было самым правильным решением за всю мою жизнь. А еще я решила не рассказывать об инциденте Ромке. Прежде всего потому, что мне пришлось бы признать: хоть ненадолго, но Вишневский победил, а этого я себе позволить не могла. Да и неизвестно, как Ромка бы отреагировал. Скорее всего, не очень хорошо, а я слишком любила друга, чтобы позволить ему быть втянутым в наши баталии.

На следующий день мое настроение ничуть не улучшилось. Стоило только вспомнить прошлый вечер и глаза, полные бешенства — становилось не по себе. Я трясла головой и пыталась выбросить это из головы и отвлечь себя другими проблемами. Например, какой черт дернул Вишневского найти актриску из другого города? Эту мысль я старалась не отпускать всю трехчасовую дорогу на следующий день. Не живи лже-Анна так далеко, не пришлось бы тратить столько времени даром… Не то, чтобы я не любила езду: просто обожала, но встать на целых три часа раньше обычного — это скажу я, испытание.