И тут она наткнулась на «Атомик масс».

Топаз чувствовала себя совершенно несчастной. Все обернулось совсем не так, как она предполагала, в миллионный раз повторяла она себе, промерзнув до мозга костей, съежившись возле уличной жаровни. Нигде на Божьем свете не бывает так холодно, как зимой в Нью-Йорке. Топаз Росси ощутила это на собственной шкуре.

Она пристально вглядывалась в бесконечный поток машин, ползущий по серой слякоти, на мраморный небоскреб на 5-и авеню, из которого никак не выходил Дэвид Левин. Настойчивость, говорила себе Топаз. Настойчивость — это девяносто процентов успеха репортера. Правда, она могла бы сейчас нырнуть в «Рокфеллер-Плаза» и перехватить горячего шоколада с виски и бутерброд, но если поддаться такому соблазну — а только Богу известно, как бы ей хотелось, — то сто процентов против одного: именно в этот момент появится Левин и она потеряет возможность взять интервью у самого популярного на планете киноактера. И прощай работа…

Топаз засунула руки в карманы обтягивающих черных джинсов, повторяющих каждый изгиб ее шикарного зада. Она могла чувствовать себя как последнее дерьмо, но умела выглядеть на миллион долларов несмотря на то, что кончики ее ушей от холода повторяли цвет губной помады. Парень, продавец жареных каштанов, то и дело подкидывал угли, чтобы потрясающая девчонка стояла рядом с ним как можно дольше. Может, ему действительно повезет, и она снова потопает ногами, чтобы согреться, и у нее снова все заходит ходуном под шерстяным жакетом, и он увидит кусочек рая прямо здесь, на земле. Он не в первый раз подумал: кого она ждет? Если парня, то ему, черт побери, можно только позавидовать, удачливый, сукин сын!

Топаз снова ушла в свои мысли, как всегда, задавая себе вопросы и отвечая на них. Конечно, это задание — не приведи Господь, торчи тут на холоде, но все же лучше, чем вообще ничего. Она вспомнила, как три месяца назад, прижав к груди аккуратную кожаную папку, полную материалов из «Червелл» и рекомендательных писем, рыскала по редакциям нью-йоркских журналов. Везде было одно и то же.

— Извините, у нас ничего нет для вас.

— Ну, вам надо бы сперва набраться опыта, писать в «Нью-йоркер». Простите.

— Вакансий нет.

— Он на заседании.

— Она на заседании.

— Он все еще на заседании.

— Что это такое? Что вы мне принесли? Все из школы? Мы же «Группа национальных изданий», мисс Росси. Если вы сами не понимаете, что это не подходит для нас, вряд ли из вас получится журналист, — сказал Натан Розен, но с добротой в голосе.

Топаз почувствовала, как внутри все окаменело. Шестая встреча за день.

— Мне заказывала статью о студенческих стипендиях лондонская «Таймс», — пробормотала она с несчастным видом.

Розен посветлел.

— Ну, это другое дело. Я хотел бы посмотреть. Вы ее принесли?

— Она так и не вышла.

Розен скептически посмотрел на нее.

«Ровена Гордон, я надеюсь, ты горишь в самом пекле ада», — подумала Топаз, и вдруг слепая ярость охватила ее. Она вскочила так резко, что стул упал и откатился назад.

— Мистер Розен, совершенно очевидно, я не подхожу для «Вестсайда». Спасибо, что вы меня приняли. Я не буду больше отнимать у вас время.

— Эй, эй, подождите, — остановил ее Розен. — Я же еще не сказал, что вы можете идти. У нас заболел один из младших редакторов, его месяц не будет. Так что вы могли бы клеить, варить кофе, печатать… Такая вот работа. Но это все, что я могу предложить. Хотите?

«Нет, не хочу! — кричала про себя Топаз. — Я в конце концов самая умная женщина, когда-либо переступавшая порог вашей вонючей крысиной норы, и никому не позволю со мной так обращаться!»

Но это единственное, что ей предложили после сотни попыток.

— А какая зарплата?

— Да дерьмовая, — признался Натан Розен.

— Ладно, беру.

Следующие две недели, казалось, Топаз жила на одном адреналине. С ее приходом атмосфера в офисе преобразилась — из наэлектризованной в человеческую. Она похудела, научилась перехватывать глоток кофе на бегу из отдела искусства к доске объявлений, держа в руках шесть разных макетов, печатала статьи, исправляла ошибки, клеила фотографии на макет, проверяла факты в статьях. Она варила кофе, печатала письма, переснимала заголовки и ненавидела себя. Она предлагала варианты подписей под снимками, идеи для журналистов и чувствовала — ее заметили. Главное — быть на виду, всем попадаться на глаза.

В первую же субботу Топаз отключилась, проспала весь день.

Она все схватывала налету. У нее была потрясающе быстрая реакция и нюх на людей. Джейсон Ричман писал статью об экзотической еде в Нью-Йорке? Топаз видела парня, торговавшего шоколадной пиццей на 4-й Западной улице. Джози Саймонс визгливым голосом жаловалась, что никто в мире не скажет ничего свеженького о рок-н-ролле? И Топаз предложила интервью с клубным швейцаром. Джош Штейн, художественный редактор, никак не мог разместить заголовок на странице? А если дать его по диагонали, предложила Топаз. И статью — вокруг.

— Мне нужен заголовок! — вопил Натан Розен, заглушая криком беспрестанные звонки телефона и непрекращающееся жужжание компьютера.

— А о чем? — спросила Элиза Делюка, заместитель редактора отдела очерков.

— Современное искусство… Генри Кравис намерен сделать пожертвование в пользу национальной коллекции американского авангарда, и об этом редакционная статья на следующей неделе! — вопил Розен. — Самое крупное дело, с тех пор как Дж. П. Гетти помешался на живописи.

— «Современные мастера», — сказала Элиза.

— «Тэйт приходит в Нью-Йорк-Сити».

— «Нью-Йорк — новые картины».

— Никуда не годятся! — вопил Розен. — Единственное, чего я прошу, — одну-единственную хорошую строчку!

— А если «Великолепие искусства и искусство великолепного», — пробормотала Топаз, проходя мимо его стола с охапкой фотографий.

Розен посмотрел на нее.

— Хорошо. Беру, — сказал он.

Позднее, среди дня, Розен подошел к столу Топаз, печатавшей отредактированный обзор пьес какого-то внештатника.

— Посмотри, может, сумеешь привести это в чувство, Росси, — произнес Розен, пытаясь не смотреть в манящую развилку грудей. — Принесли две странички про мороженое «Хааген-Даз», про то, как замечательно оно идет в Европе. Четыреста процентов ежегодно…

— Неудивительно, — пожала плечами Топаз, вспомнив кафе «Хааген-Даз» на Корнмаркет. Даже в декабре там толпились студенты.

— Ну вот, с точки зрения бизнеса, это хороший материал. Но я бы хотел, чтобы там был не только бизнес, но и вкус мороженого, чтобы человек прочитал и ощутил, как оно тает во рту. Тогда он проглотит любые цифры. Так-то.

Он протянул статью — страница и три четверти плотного текста.

— И под снимком мне нужен убийственный заголовок, — сказал Розен.

— Хорошо, дайте секунду, — свела брови Топаз.

Она уже придумала вариант, пока Розен излагал суть статьи. Но ей хотелось еще немного понежиться в лучах славы при Натане Розене. Любому начинающему лестно, когда редактор задерживается у его стола. А если еще учесть, что он хорош собой…

— Не торопись, — предостерег Розен.

— Ну-у, — протянула Топаз, — а как, например: «Хааген-Даз» — не столько мороженое, сколько философия»…

— Можешь повторить? — спросил Натан Розен, желая убедиться, правильно ли расслышал.

Топаз повторила.

Натан подтянулся. Отлично.

— О'кей. Еще послушаю предложения других. А ты обязательно зайди ко мне в кабинет в конце дня.

— Как скажете, босс, — улыбнулась Топаз. «Ему понравилось», — подумала она. — Да вы не найдете лучшего варианта! — крикнула ему в спину.

Редакционные комнаты «Вестсайда» пустели к восьми вечера. Еще горбились несколько репортеров, уставившись на экраны компьютеров, они собирались добить свои материалы и сидеть тут до часа или двух ночи. Топаз слышала телефонные звонки в отделе художника, у доски объявлений жужжал факс. Она заволновалась, бросив взгляд в сторону редакторского кабинета, все еще залитого золотистым светом. Она устала за день и чувствовала себя, как ломовая лошадь.