— Ровена, — сказал Майкл.

Всего одно слово. Только одно. Оно прозвучало укором. Призывом. Как поддразнивание: ну приходи. Этот все понимающий и насмешливый тон подталкивал ее к самому краю пропасти.

С удивлением Ровена услышала свой стон, тихий звук, который не сумела сдержать.

Майкл тоже услышал. И его тело было готово — «молния» на брюках вздыбилась, ему стало больно.

— Я в отеле «Халсион», комната двести шесть, — сказал он. — Бери такси. Немедленно.

Через двадцать минут Ровена входила в отель. Ожидая ее, Кребс расхаживал по комнате, он думал о ней, воображая ее в разных позах. Его желание не унималось. Услышав робкий стук в дверь, он еле сдержался, чтобы не побежать через комнату.

— Привет, Ровена, — проговорил он, — входи.

Тяжелая дверь захлопнулась за спиной, замок щелкнул. Она созрела, она готова. Сердце колотилось громко — он, наверное, слышит. Девушка неловко стояла посреди комнаты, не зная, куда себя деть.

Кребс, скрестив на груди руки, бесстрастно оглядывал ее с головы до ног.

Ровена густо покраснела. Она так отчаянно хотела его, что ей казалось — сейчас упадет.

Майкл спокойно взял телефонную трубку телефона и сказал оператору, не отводя взгляд от своей поздней гостьи:

— Это мистер Кребс из двести шестой комнаты. Запишите все звонки ко мне и пришлите шампанское, пусть оставят за дверью — я принимаю душ.

Он положил трубку и поманил рукой.

— Иди сюда.

Нетвердым шагом Ровена направилась к нему.

— Ближе, — приказал Майкл, и она шагнула еще ближе, пока ее губы, влажные и полуоткрытые, не оказались в нескольких дюймах от его лица.

Глядя ей в глаза, Кребс потянул вверх платье и грубо залез в трусы, придавив рукой влажные волосы между ногами. Его палец проник внутрь, отыскав самое чувствительное место.

Ровена почти зарыдала, ноги дрожали.

— А как насчет того, что ты не испытываешь ко мне никакого интереса? Ни капельки? — спросил он, гладя ее живот.

Она не могла говорить, не могла отвести от него глаза. Гипнотизирующий взгляд Кребса, его власть над ней, умение владеть собой творили невероятное. Спазмы экстаза сжимали ее. Она не могла понять, что с ней. Ни с Питером, ни с другими мужчинами, с которыми Ровена встречалась, ничего подобного она не испытывала. Мощь его желания, вдруг подумала Ровена, как у десятитонного грузовика. Она удивлялась, как сильно он реагирует на нее. Она чувствовала это желание и раньше, и ей это нравилось, но никогда, никогда прежде ее тело ничего подобного не вытворяло.

— Скажи, — потребовал он. — Я хочу услышать, как ты это скажешь.

— Майкл, я… я думаю, ты самый красивый мужчина, которого я когда-то встречала в жизни, и я всегда, с самой первой минуты хотела тебя, — проговорила Ровена, слегка задыхаясь от признания. Она буквально вдавилась в него и, прижавшись губами к его шее, стала целовать.

— Пожалуйста, — сказала она, — ну пожалуйста.

Майкл взял ее голову и осматривал лицо так, будто хотел его выпить. Потом принялся страстно целовать, кусая губы, торопливо шаря руками под платьем. Он расстегнул лифчик и играл с сосками, гладил между ногами, а Ровена слабела от удовольствия.

— Я мечтал об этом. Ты такая красивая, такая необычная, ты способна свести мужчину с ума.

Когда он наконец усилием воли оторвался от нее, добавил:

— Я мечтал о тебе с первого раза. Я смотрел на твои губы и хотел увидеть их вокруг моей жаждущей плоти. Тебя жаждущей. Я хотел увидеть, как он исчезнет у тебя во рту.

Майкл поставил ее на колени.

— Собери волосы сзади, я хочу смотреть.

Ровена непослушными пальцами, путаясь, собрала волосы. Она почти готова была кончить. С трудом расстегнула «молнию» на брюках — под ней набухло и выпирало так сильно, что она не могла справиться. Кребс не помогал.

Наконец он вздохнул.

Она увидела. Большой. Нет, огромный. Пугающий.

Ровена всегда отказывала своим партнерам, когда они просили об этом. При одной мысли ее охватывало отвращение. Но сейчас — нет, она не может отказать Майклу Кребсу. Он так держится, он контролирует себя, и ей очень это нравится.

Она доставит ему удовольствие. И себе. Подчиниться ему.

Осторожно, сперва неуверенно, потом смелее, сильнее, увереннее она сделала это.

Кребс почувствовал сладкое облегчение от прикосновения ее языка, удовольствие охватило его целиком, настоящее чувственное удовольствие. Он понимал, она этим занимается впервые, и потому ему нравилось еще больше. Он наблюдал за ней, видел, как она в экстазе закрыла глаза, а ее мягкие пухлые губы страстно ласкают его плоть.

Потом он заставил себя отстраниться, молча повалился рядом, раздвинул ее ноги и вошел глубоко, продолжая держать голову Ровены, чтобы наблюдать за ее лицом.

В ту же секунду волны удовольствия пробежали по телу девушки, охватив всю — от паха до кончиков пальцев. У нее закружилась голова от потрясающего ощущения. Единственное, что она способна была видеть, — лицо Майкла, блестящие темные глаза, наблюдавшие за ней. Она заметалась в его объятиях, чувствуя, как он, застонав, с облегчением кончил. А Ровена продолжала испытывать необыкновенную сладость.

Наконец все улеглось, она снова заглянула ему в глаза и совершенно точно, с беспомощной определенностью поняла — она нашла свою единственную, свою великую страсть.

Поток лимузинов направлялся к «Виктрикс», шикарному отелю в Манхэттене.

Прием года.

Прием десятилетия.

Приглашение сюда было труднее достать, чем билеты на инаугурационный бал Клинтона. Труднее, чем на ежегодный прием после присуждения оскаровских премий. Приглашение на сегодняшний прием выделяло вас из общей нью-йоркской массы, не попасть на него — не добиться успеха в своей сфере. Социальная смерть. Немедленная.

Нечто особенное было в этом приеме, и даже не сумма, в которую он обошелся (предполагалось, одиннадцать миллионов долларов). Это не просто гимн американским излишествам, Элизабет Мартин мало интересовалась мультимиллионерами и миллионерами. Она интересовалась не самыми богатыми, но самыми лучшими.

Элизабет было двадцать восемь лет. Она вышла замуж за богатейшего человека в западном мире, и единственное, на что она обращала внимание, был успех. Она бросала свои приемы под ноги людям, занимающим ведущие места, а что у них на банковских счетах — несущественно. Если вы не способны состязаться на международном уровне — у Элизабет нет для вас времени.

Ее приемы — только для самых великих. Просто великие позаботятся о себе сами.

Молодой хладнокровный дерзкий Манхэттен хозяйничал на балу избранных.

Топаз Росси и Ровена Гордон были приглашены.

Оберман появился в новой квартире Ровены в восемь вечера. Не могло быть и речи, чтобы не пойти на прием. Ровене нужен сопровождающий, ведь она никого не знала в Америке, и к тому же приглашение — на одно лицо, никаких жен, мужей или любовников.

— Джош, входите! Открыто! — крикнула Ровена из ванной.

Он огляделся весьма довольный. У Ровены не было времени заниматься поисками квартиры, и она согласилась на первое, что он ей порекомендовал, и его вкус, как всегда, не подвел. Фасад дома отделан элегантным белым камнем, готические резные гаргульи переплетались вокруг колонн крыльца, холл отделан полированным черным гранитом. В доме надежная незаметная круглосуточная охрана. Ровена занимала четыре комнаты с высокими потолками, отсюда открывался потрясающий вид на Центральный парк. Несколько маленьких английских акварелей и замечательную георгианскую мебель она выбрала сама. Он удовлетворенно кивнул: самому молодому директору филиала их фирмы не стыдно жить в таком месте.

— О Боже! — воскликнул он, когда Ровена вышла в гостиную.

На ней было белое шифоновое платье от Унгаро с завышенной талией в стиле Регентства, юбка расходилась мягкими фалдами, но платье облегало фигуру так, что вырисовывались все контуры. Шифон украшали редкие маленькие розочки, оттеняющие цвет лица — персиково-кремовый. Ровена собрала волосы в царственный пучок, заколов несколькими гребнями из черного дерева. Рубины блестели в ушах, а также вокруг шеи и на запястье, причем висячие серьги подчеркивали чувственность движений головы и сверкающие зеленые глаза. Носки нежно-розовых атласных туфелек выглядывали из-под платья.