— Соломея!
Никакого ответа. Девчонка не слышала, сама утонув в этой гулкой тишине, или делала вид, что не слышит.
— Соломея!!
— Что? — долетел, наконец, издали тихий серебряный голосок.
— Где мой хьюмидор?!
— Твой кто?
Иноканоан тихо выругался и нехотя слез с подоконника. За окном стояли огромные башни из стекла. Легкие, стройные и сверкающие. Такие хрупкие и прочные одновременно. В их гладких стенах отражались синие огни, похожие на взмахи крыльев огромных бабочек, облака и розовые зарницы. Он сам придумал все это. Увидел, почувствовал и создал в реальности. В своей собственной реальности, которая часто затмевала настоящую… Хотя его фантазии часто были гораздо лучше материальных предметов и людей.
Иноканоан медленно шел по своему дому. Огромной башне — снаружи, и нагромождению залов, полян, подвалов, комнат — внутри. Его можно было растягивать до бесконечности. Заполнять вымыслом одну ячейку и забывать о ней для того, чтобы подойти к другой.
Широкие ступени из белого дыма вели в цветущий вишневый сад, освещенный луной. В прохладном воздухе меж деревьев кружили легкие призраки. Те, кого никогда не было и не будет в реальности. Те, кого он начал придумывать, но так и не воссоздал до конца. Тени, всплески света, похожие на его собственные мысли. Иногда четкие и ясные, иногда — расплывчатые и мутные.
В центре сада, среди мягкой травы, темнел глубокий колодец спиральной лестницы.
Иноканоан отмахнулся от тени, скользящей за ним следом, и начал спускаться.
В подземном зале горели свечи. Узкая тропинка вилась меж тонких стеариновых стрел, увенчанных узкими наконечниками пламени. Глава клана Иллюзий медленно шел по ней, вглядываясь в портреты, висящие на далеких стенах. Из-за дрожащих огоньков казалось, что лица на картинах улыбаются и кивают ему дружески. Но кто они такие, Иноканоан не мог вспомнить.
Порыв холодного ветра попытался пробраться в рукава его пиджака, взъерошил волосы и погасил несколько свечей, стоящих неподалеку. Теперь они торчали, словно черные обугленные обломки из белых сугробов. Повеяло морозом. Под ногами захрустел снег.
Тропинка расширилась и вывела в огромное помещение, наполненное холодным светом и снежинками. Они сыпались с высокого потолка… вернее, уже неба, затянутого плотными тучами, и ложились на высокие белые холмы, сверкающие разноцветными огоньками. Между тучами пробился тонкий золотистый луч и опустился на пол круглым теплым пятном. Иноканоан на всякий случай обошел его.
Шкатулка для сигар валялась на склоне одного из сугробов.
Открытая и пустая.
— Соломея, сколько раз тебе говорить, не бери мои вещи! Настоящие вещи! Иллюзии можешь растаскивать сколько угодно!
— Я думала, она не настоящая, — послышался откуда-то тихий голосок сестры.
— Ты же знаешь, я не пользуюсь ненастоящим.
Иноканоан шагнул в сугроб, чувствуя, как снег забивается в ботинки, потянулся к обретенному хьюмидору и провалился с головой. Белая ледяная пороша укрыла его, ослепила и оглушила, потянула вниз и выбросила в крохотную комнату с горящим камином.
Подле его решетки, на вытертом ковре сидела Соломея и листала книгу. Перед ней стояло огромное блюдо, полное черешни. Девочка подняла голову, увидела рассерженного брата, облепленного мокрым снегом, и улыбнулась:
— Прости. Я забыла, что там дыра.
Она отодвинулась, освобождая место, и заботливо посоветовала:
— Садись ближе к огню. Здесь очень тепло. Хочешь чего-нибудь?
— Да, — ворчливо отозвался Иноканоан, выгребая снег из волос. — Всыпать тебе как следует.
Сестра удивленно посмотрела на него, словно недоумевая, как подобное желание могло возникнуть в его разуме, и укоризненно покачала головой.
Глава клана Лигаментиа плюхнулся на ковер и принялся снимать мокрые ботинки. Соломея придвинула к себе блюдо, загребла горсть ягод и отправила в рот.
— Ненастоящие, — пояснила она в ответ на вопросительный взгляд брата.
Тот молча пожал плечами.
— Долго мы еще пробудем здесь? — Девочка выплюнула косточки в ладонь и подбросила их в воздух.
Маленькие твердые скорлупки взлетели под самый потолок, и каждая из них превратилась в красную бабочку.
— Какое-то время, — уклончиво ответил Иноканоан, вытягиваясь на ковре во весь рост и глядя, как над ним кружат яркие мотыльки.
— Какое время? — Соломея уставилась на него своими огромными требовательными глазами, напоминающими цветом черешни.
— Пока Основатель не будет уничтожен.
— Я не хочу никого уничтожать. А ты иногда рассуждаешь, как один из мороков. Им тоже всегда хочется воевать.
— Кто бы говорил, — пробормотал Иноканоан едва слышно и сказал громче: — Они созданы специально для войны.
Соломея презрительно фыркнула и задумалась о чем-то, перебирая черешни в блюде.
«Мое подсознание, — подумал ее брат, глядя на девочку. — Ее слова — мои тайные мысли, ее поступки — осуществление моих желаний».
Он протянул руку и коснулся ладони сестры — теплой, живой, материальной. Соломея улыбнулась в ответ и сжала его запястье влажными от сока черешен пальцами.
Она не знала, что она такое. Веселая, красивая, самостоятельная, немного сумасшедшая, иногда капризная и своевольная, наделенная мощной магией. И — несуществующая. Нереальная. Сложная, любовно созданная иллюзия… пусть уникальная, но иллюзия…
Иноканоан сел и привлек к себе девочку, словно пытаясь защитить ее от собственных мыслей. Она, смеясь, обняла его в ответ.
Никто не знал, что он один. Всегда один в окружении сложных, прекрасных, волшебных, живых иллюзий. Нет клана Лигаментиа. Он придумал его, так же, как и собственную сестру. Разделил свою силу на две неравные части, отдав одну выдуманной, но такой реальной девочке. Чтобы не сойти с ума от одиночества в мире сновидений…
Она думала, что их только двое. Называла тех, кого он творил, чтобы создать иллюзию многочисленности клана, мороками. Но сама была тем же самым мороком. Хотя иногда Лигамент забывал об этом, искренне считая себя Иноканоаном, старшим братом смешной, умной, своевольной девочки.
Когда-то давным-давно, в человеческой жизни, у него была такая же сестра. И он создал Соломею по ее образу.
Девочка вдруг встрепенулась, освободилась из его объятий и прислушалась к чему-то далекому.
— К нам идут. Некромант. Один. — Она скривилась, словно вместо сладкой черешни откусила от лимона. — Кристоф. Не люблю его. Не хочу, чтобы он входил сюда. Прогони.
— Почему же он не нравится тебе? — рассмеялся Иноканоан, надевая ботинки, высохшие у камина.
— Не люблю, и все! — отрезала Соломея, поднимаясь и одергивая свое короткое платье. — Пойду, скажу, чтобы он уходил.
— Нет. Пусть войдет. Я поговорю с ним.
Повелительный голос брата заставил девочку остановиться.
Но ее лицо стало хмурым и недовольным.
— Ладно. Как скажешь.
Она снова села на ковер. А бабочки, порхающие под потолком, вдруг застыли в воздухе и осыпались на пол сверкающей красной пылью.
Иноканоан вышел из комнаты, оставив сестру одну. Создал для некроманта прямую дорогу и пошел ему навстречу.
Как он и думал, кадаверциан остановился в «комнате с призраками» и не смог пройти дальше. Глава клана Иллюзий замер в тени одного из деревьев и принялся наблюдать.
Едва колдун ступил на траву сада, тут же от одной из вишен, усыпанных белыми цветами, отделился женский силуэт в светлом струящемся платье. Каштановые волосы густой волной лежали на обнаженных плечах, в голубых глазах застыли капли лунного света.
Призрак Флоры Даханавар неуверенно поднял тонкую руку, безмолвно прося помощи или желая прикоснуться к живому теплу чужого тела. Кристоф шагнул к ней навстречу.
Иноканоан, невидимый для колдуна, молча следил за ним. Думал, что, пожалуй, его напрасно считают мастером по плетению иллюзий. Остальные — люди и не люди — создают их гораздо легче и, главное, верят в них сильнее, чем он сам. Вот и сейчас некромант стоял, околдованный собственной неисполнимой мечтой, которая смотрела на него прекрасными печальными глазами и грустно улыбалась. И колдун мог отдать очень многое за то, чтобы она стала реальной.
