— Слушай, мальчик, не зли меня! Ты никуда не пойдешь.

И тут произошло невероятное. Послушный, донельзя напуганный еще несколько часов назад, подросток вскинул голову и заявил упрямо:

— Нет, пойду! Я хочу гулять. И не кричи. Ты не имеешь права запретить мне.

Из подъезда мы вышли вместе. Лориан тревожно втянул носом холодный ночной воздух и огляделся по сторонам так, словно оказался в лесу, полном опасных хищников, и ожидал нападения в любую секунду. Сквозь раздражение от его упрямства, я почувствовал жалость к самонадеянному ребенку:

— Ты помнишь бар, где мы были в первый раз?

Он кивнул.

— Иди туда и жди меня. Я скоро.

— Нет, я с тобой.

Его пугал голодный блеск в моих глазах, но еще больше — темнота улиц, переставшая быть таинственной и притягивающей. Теперь там притаились бесформенные тени, которые следили за ним из-за каждого угла холодными, сверкающими глазами. Почти такими же, как у меня.

— Хорошо, пойдем… пройдемся до этого угла.

Я быстро шел по темной улице, не глядя по сторонам, не останавливаясь, не задумываясь о том, куда иду. Лориан едва поспевал за мной. Впервые он видел меня… на охоте. И еще не знал, пугает моя холодная сосредоточенность или завораживает.

Вот оно, медленно наступает — равнодушное спокойствие, в котором растворяется воспоминание о человеческом подростке, о моем чувстве симпатии к нему, о Веге в его глазах, об осени и о солнце. Мир сужается до тонкой полосы в глухой темноте, по которой мне нужно пройти тихо и незаметно. Тогда я смогу слышать обрывки чужих мыслей и чувств, смогу быть невидимым и почти всесильным. Мгновения, когда я перестаю подчиняться смертным желаниям, которые все еще сильны во мне, и становлюсь по-настоящему свободным.

— Дарэл!! Дарэл, можно я подожду тебя здесь… на скамейке?

Я медленно повернулся, и Лориан, встретившись со мной взглядом, отпрянул. Растерянная, беспомощная улыбка появилась на его губах и тут же исчезла. Мне показалось, что он хочет убежать, позвать на помощь, или сделать еще какую-нибудь глупость, но подросток только повторил тихо.

— Можно?

Я вернулся через час.

Он сидел на скамейке, нахохлившись, словно воробей, под порывами ледяного ветра, который окатывал его с ног до головы, трепал волосы и забирался в рукава куртки. Ждал. Время от времени поднимал голову, всматривался в темноту переулка, откуда, как ему представлялось, должен был появиться я. И на его лице было такое взволнованное, напряженное отчаяние, что сердце мое замерло от прежней, давно забытой боли.

Увидел меня. Резко вскинул голову, вскочил:

— Ты так долго…

— Да. Ты замерз. Пойдем.

— Нет, подожди…

Он устал, продрог, больше всего ему хотелось ни о чем не думать и погреться где-нибудь. Но нужно было зачем-то узнать всю правду. До конца.

— Ты хочешь знать, не убил ли я кого-нибудь? Не убиваю ли каждую ночь?

Подросток кивнул, глядя на меня с жадным вниманием.

— Нет… Нет, не убил. Теперь пойдем. Я расскажу тебе…

Мы снова сидели в том, первом, баре. Я уже давно выбрал его как предпоследнюю остановку во время ночных скитаний по городу. Он был очень похож на другой бар в другом городе. Тот, в котором давным-давно Кристоф на спор одним ударом разрубил дубовый стол, очаровательная Лидия — юная фрейлина императрицы — назначала свидания своим возлюбленным… однажды Ференц[12] играл на пианино — оно стояло вот в том углу. А почти через век — Сэмюэл учил меня курить марихуану…

Именно в него меня привела Флора. Растерянного, сомневающегося, голодного… Тогда я впервые узнал, что такое настоящий голод. А она, усадив за стол и ласково улыбаясь, сообщила, что я больше не человек…

Сейчас мы сидели за самым дальним столиком у стены, под медным светильником, напоминающим увядший цветок. Лориан держал обеими руками большую чашку с горячим шоколадом и взволнованно слушал то, что я рассказывал. На этом самом месте много лет назад сидела Флора, и я так же бесцельно крутил зажигалку, стараясь не встречаться с ней взглядом и не видеть в ее лице выражения нежного внимания к своему неразумному ребенку. Пытаясь не замечать, что она читает меня насквозь. Маленький огонек вспыхивал под моими пальцами и отражался ярким бликом на полировке стола. Тогда я еще любил ее…

— Мою вторую мать… женщину, которая стала моей второй матерью, звали Флора. Мне было двадцать пять, когда она привела меня в свой клан. Я был молод, самонадеян и отчаянно искал новых ощущений… ну, это так, вступление… — Я продолжал смотреть на крошечный огонек в своей руке. — Я Дарэл, сканэр из клана Даханавар. Мне сто двадцать девять лет, и я просто воплощенная мечта современной молодежи и подростков, кладезь нечеловеческих сверхспособностей… Что-то из разряда людей-Х или Человека-Паука.

Горячий взгляд продолжал жечь меня, но Лориан все не опускал глаза, и на какое-то мгновение мне показалось… да, невероятно, но он жалел меня. Меня, почти бессмертного и почти всесильного!..

Что-то изменилось. Я должен был знать, что все изменится после того, как он узнает правду.

Подросток рассматривал меня, а я ловил какую-то новую волну, идущую от него. Я ожидал, что он станет бояться меня, ну в крайнем случае опасаться немного или хотя бы уважать за неограниченные возможности, а он — жалел.

— Дарэл, ты… сто четыре года не видел солнца! Это ужасно!..

Я равнодушно пожимал плечами, наблюдая, как он выписывает в своей электронной записной книжке колонку цифр и жирно подчеркивает особенно удивляющие подробности моей биографии. Этих «не видел», «не пробовал» и «не хотел» набралось уже больше десятка.

— Ты видишь мир черно-белым. Темное, бесформенное пятно на берегу — деревья, пятна посветлее — дома, черное небо, серая река.

Я усмехнулся. Потрясающее знание «предмета». Ясно. Начитался в Сети…

А я смотрел на его золотые волосы, дымчато-голубые глаза и не мог признаться самому себе, что вокруг становится светлее, когда он улыбается.

Ему хотелось знать как можно больше, и я рассказывал ту правду, которая была известна мне самому. Темные, тысячелетней давности легенды. Слухи и предания о Тринадцати Великих Кланах вампиров, ведущих постоянную кровную войну, о нечеловеческой внешности Нософорос, красоте девушек Фэриартос, о моих друзьях Кадаверциан и жестокости Тхорнисха. Я рассказывал про наши убежища, глубокие катакомбы, лабиринт под улицами города, обвалившийся еще в прошлом веке. О сокровищах, собранных Асиманами и спрятанных где-то на востоке, о сумасшествии Лигаментиа, с которыми я никогда не встречался и о которых слышал много странных рассказов, о Грейганнах, умеющих превращаться в волков. Длинных, зимних ночах и коротком световом дне, когда я сплю всего несколько часов. А также о страшном голоде, который преследует всех кровных братьев и может довести до безумия.

Лориан слушал, затаив дыхание, про времена, когда смертные почитали нас, как богов, про погибшие кланы и прекрасные разрушенные города, и восхищение в его глазах смешивалось с печалью…

Как часто люди представляют моих сестер и братьев совсем не такими, какие они в действительности. Боятся отнюдь не того, чего стоит. И пытаются найти с нашей помощью вовсе не те ценности, ради которых стоит жить…

Я подумал слишком громко. Кажется, Лориан услышал последнюю мою мысль, потому что ответил именно на нее:

— Дарэл, я не хотел бы жить в твоем мире.

Знаю. Не хотел бы.

Это странно. Это как минимум необычно для человека, но тебе действительно не нужна сила и власть, которую дает нечеловеческая сущность. Для тебя важнее солнечный свет…

Глава 5

Рыцарь ночи

Циник — это человек, который знает цену всему и ничему не знает ценности.

Оскар Уайльд. Веер леди Виндермир.
вернуться

12

Авторы предполагают, что Дарэл имеет в виду венгерского композитора Ференца Листа.