– Спасибо, – сказал Луис. – Спасибо, мистер Голдмен… Ирвин… Но теперь давайте не будем делать так, чтобы было еще хуже, ладно?

– Теперь я верю, что ты – хороший человек. Я ошибался в тебе, Луис. Ах, послушай.., я знаю, что ты думаешь, что я – дурак. Ты думаешь, я говорю все это потому, что могу теперь все это сказать. Ты, конечно, думаешь: он добился того, чего хотел, и снова пытается меня купить, но… Луис, я клянусь…

– Не надо больше, – мягко сказал Луис. – Я не могу.., я на самом деле не могу поехать, – теперь и его голос дрожал. – Простите меня за то, что я не еду, ладно?

– Хорошо, – сказал Голдмен и вздохнул. Луис решил: «Это – вздох облегчения». – Но я скажу снова: прошу прощения. Можешь не принимать мои извинения. Но все, что я хочу сказать, Луис: я прошу простить меня.

– Хорошо, – ответил Луис. Он закрыл глаза. В голове у него гудело. – Спасибо вам, Ирвин. Ваши извинения приняты.

– Спасибо тебе, – сказал Голдмен. – И еще раз спасибо за то, что они поедут в Чикаго. Возможно, это как раз то, в чем они обе нуждаются. Мы будем ждать их в аэропорту.

– Хорошо, – ответил Луис, и неожиданно у него появилась идея. Была она безумная и в то же время совершенно нормальная. Пусть прошлое станет прошлым.., и пусть Гадж лежит в своей могиле на кладбище «Плеасантвиев». Действительно, вместо того, чтобы пытаться приоткрыть дверь, которая так быстро захлопнулась, он лучше бы опустил двойной засов и выбросил ключ. Еще он подумал, как скажет о Гадже своей жене, когда все случится. Развеять все эти страхи и купить еще один билет! Ведь они могут провести в Чикаго все лето. Он, его жена и их милая дочь. Они сходят в зоопарк и планетарий, покатаются по озерам. Он возьмет Элли на вершину «Башни Морей» и покажет ей «Средний Запад», вытянувшийся словно огромная плоская игральная доска – богатую и заснувшую страну. Потом, уже в середине августа, они вернутся домой, и дом уже не будет казаться им таким печальным, полным теней, и, возможно, они все начнут заново. И не будет никакого изуродованного Гаджа.

Но не означает ли это: убить собственного сына? Убить во второй раз?

Внутренний голос пытался спорить, убеждать, что это совсем не здорово, воскрешать мертвецов, но Луис не слушал.

– Ирвин. Сейчас я должен идти. Я хочу проверить, все ли собрала Речел и легла ли она в кровать.

– Все в порядке. До свидания, Луис. И, пожалуйста, больше…

«Если он повторит это еще раз, я к еб…й матери закричу».

– До свидания, Ирвин, – сказал он и повесил трубку.

Речел уже закончила разбирать вещи, когда он поднялся наверх. Блузки лежали на кровати, нижнее белье висело на спинках стульев, чулки – на дверной ручке. Туфли, словно солдаты на параде, выстроились под окном. Речел собиралась медленно, но действовала последовательно. Однако, Луис видел, что Речел такими темпами потребуется как минимум три дня (а может, и все четыре). У Луиса возникло желание поговорить с ней об этом, но вместо этого он просто стал помогать ей.

– Луис, – сказала она, когда они уже укладывали последний чемодан (Луис сидел на чемодане, а Речел пыталась застегнуть замки), – ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?

– Во имя бога, дорогая, о чем ты?

– Не знаю, о чем. – ровно сказала она. – Вот поэтому и спрашиваю.

– Как ты думаешь, что я собираюсь делать? Отправлюсь в бордель? Пойду по рукам? Что?

– Не знаю… Но все равно, поездка в Чикаго кажется мне неправильной. У меня такое ощущение, что ты просто пытаешься избавиться от нас.

– Речел, это смешно! – яростно и немного сердито возразил Луис. Даже в таком положении, как сейчас, он досадовал, что она заметила его ложь с такой легкостью.

Речел безнадежно улыбнулась.

– Ты никогда не умел хорошо лгать, Луис.

Он снова запротестовал, но она его перебила.

– Элли приснилось, что ты умер, – сказала она. – В прошлую ночь она проснулась с криками, и я подошла к ней. Я прилегла рядом с ней и проспала так два или три часа, а потом вернулась назад, к тебе. Элли сказала, что во сне видела тебя сидящим за кухонным столом. Глаза твои были открыты, но она знала: ты мертв. И еще она сказала, что еще раньше слышала крики Стива Мастертона, пытавшегося тебя остановить.

Луис испуганно посмотрел на жену.

– Речел, – наконец сказал он. – Умер ее брат. Естественно, что во сне она видит других членов семьи…

– Подозреваю, ее сны нечто большее. То, как она рассказала мне.., детали.., мне показалось, это пророческий сон.

Речел слабо усмехнулась.

– Может, так все и случится…

– Да, может, и так, – сказал Луис. «Кажется, это и впрямь пророчество».

– Пойдем в кровать, – попросила Речел. – Валлиум больше не действует, а я не хочу быть одна. Я боюсь. Последние дни меня мучают кошмары.

– Кошмары?

– Сны о Зельде, – просто сказала Речел. – Я вижу их последние несколько ночей.., с тех пор, как умер Гадж. Когда я засыпаю, появляется она. Она говорит, что скоро придет ко мне, и в этот раз доберется до меня. Они вместе доберутся до меня: она и Гадж и отомстят за то, что я позволила им умереть.

– Речел, это…

– Я знаю. Только сон. Нормальные сны… Но все равно, пойдем спать вместе, и пусть эти сны растаят, когда ты будешь рядом.

Они лежали вместе в темноте, забившись в угол Луиса.

– Речел, ты не спишь?

– Да.

– Я хочу у тебя спросить…

– Ну?

Луис заколебался. Он не хотел снова причинить жене боль, но ему нужно было выяснить.

– Ты помнишь, как мы испугались за малыша, когда ему только исполнилось девять месяцев? – наконец спросил он.

– Да. Да. Конечно. А почему ты спрашиваешь? ..Когда Гаджу только исполнилось девять месяцев, Луис начал волноваться относительно размера черепа своего сына. Луис сверился с диаграммами, на которых был обозначен нормальный размер черепа ребенка в первые месяцы после рождения. За четыре месяца череп Гаджа прошел большую часть кривой развития за год, а потом даже опередил положенный график. У Гаджа не было проблем, он свободно поднимал голову (теперь-то со смертью Гаджа проблема и вовсе исчезла), но тогда Луис, на всякий случай, отвез сына к нейрологу Джорджу Тариффу, который, возможно, был лучшим нейрологом на Среднем Западе. Речел хотела знать, что не так, и Луис сказал ей правду: он боялся, что Гадж гидроцефалик. Лицо Речел тогда очень побледнело. Она стала печальной.

– Он кажется мне вполне нормальным, – сказала она мужу. Луис кивнул.

– И мне тоже. Но я не хочу игнорировать тревожный сигнал.

– Да, ты не должен, – сказала она. – Мы не должны!

Тардифф смерил череп Гаджа и нахмурился. Потом тыкнул двумя пальцами ребенку в лицо – проверка реакции. Гадж отпрянул. Тардифф улыбнулся. У Луиса чуть отлегло от сердца. Тардифф дал Гаджу подержать мяч. Гадж некоторое время держал его, а потом уронил. Тардифф вернул мяч ребенку, глядя в глаза Гаджу. Гадж следил за мячом.

– Я скажу, что пятьдесят пять процентов за то, что он – гидроцефалик, – позже, в своем кабинете сказал Тардифф Луису. – Но, может быть, это просто какая-то странная особенность. Если даже с ним что-то не то, болезнь пока слабо выражена. Ребенок выглядит нормальным. Недавно разработанная операция может решить проблему.., если, конечно, такая проблема существует.

– Хирургическая операция на мозгу? – сказал Луис.

– Мозг затрагивается минимально.

Луис начал изучать этот вопрос после того, как встревожился из-за размера головы Гаджа. Операция на мозгу, в результате которой можно было отлить излишек мозговой жидкости, не казалась ему такой уж опасной. Но он молчал, решив для себя: лучше, если операции и вовсе не будет.

– Конечно, – продолжал Тардифф, – существует возможность того, что ваш сын уже в девятимесячном возрасте (раньше операцию делать нельзя) будет иметь чересчур большую голову и тогда операцию будет делать поздно. Понимаете?