– Мой отец, – сказал король в изгнании, – был хорошим и добрым человеком. Но он не умел скрывать своих мыслей и говорил всегда то, что думал. Это хорошо для крестьянина, но не для короля. Хитрость была ему чужда, и он не признавал уступок. Он шел туда, куда вело его сердце. – Лицо Пайка смягчилось, когда он вспомнил об отце.

– Его жена… – подсказал воин со шрамом на глазу, и кто-то помешал кочергой в очаге.

– Его первая жена, моя мать, умерла, когда рожала меня. Ей пришлось очень тяжко, когда она рожала моего старшего брата, Джорума, и лекари сказали, что ей не следует больше иметь детей. Джорум был так велик, что разорвал ее изнутри. Но королевству нужны наследники, а один сын – не сын. И в изрытую почву снова бросили семя, и выросший плод, выходя, убил мать – Король, видимо, рассказывал это уже много раз, и скорбная повесть не вызывала в нем особых чувств.

– Я убила свою мать таким же образом, – тихо сказала Дженна. – Свою первую мать.

Воины стали переговариваться, и кто-то один повторил вслух:

– Первую мать?

Горум смотрел в огонь и казалось не слышал ее, а после продолжил:

– Повитухой была женщина из Долин, маленькая, темная и приятная собой. Она пела мне песни голосом нежным, как у голубки, и нянчила меня весь тот суровый первый год, когда отец мой и смотреть не желал на меня – так был гневен.

– И моей второй матерью была повитуха, – прервала его Дженна. – Она погибла, когда несла меня на руках.

Солдаты закивали, словно соглашаясь с чем-то, но Горум только взглянул на Дженну и вернулся к своему рассказу:

– Но вот я научился ходить и заковылял к отцу из рук моей няни, и он простил меня. Я сказал ему «тятя», как няня учила меня, а он заплакал и назвал меня сынком. В тот же год он тайно женился на женщине, вынянчившей меня, – не столько по любви, сколько из благодарности. Любовь его упокоилась в могиле вместе с моей матерью. Когда три года спустя его жена без ущерба для себя родила здорового ребенка, король объявил всем о своем браке и сделал дитя полноправным наследником.

– Это был Карум? – спросила Дженна.

Горум улыбнулся ей, и впервые его улыбка была искренней.

– Да, это был Карум. Он уродился маленьким, как его мать, и потому, не в пример нам всем, научился уступать другим.

– Не такой уж он и маленький, – крикнул какой-то низенький крепкий солдат. – Он на голову выше меня – стало быть, коротышкой его не назовешь.

– Может, ростом он и невелик, – сказал другой, – но Длинным Луком его не зря прозвали.

Солдаты заухмылялись, даже Марек и Сандор хмыкнули. Дженна зарделась, сама не зная отчего, и Катрона, сидевшая рядом, взяла ее за руку.

– Не слушай их. К этому надо привыкнуть. Мужчины, когда их соберется много, несут такое, что только диву даешься.

– Мне до этого дела нет – я не понимаю даже, о чем они говорят.

– Чего ж ты тогда покраснела, как юная девица на придворном балу?

Дженна повернула на мизинце кольцо жрицы.

– Сама не знаю. И что такое бал, я тоже не знаю.

Король, посмеявшись со своими людьми, хлебнул вина.

– Этот брак был ошибкой, которой не замедлил воспользоваться Калас. Впрочем, не будь этого предлога, Калас сыскал бы другой.

Он начал распускать слухи, и в тавернах засверкали ножи, а в королевские ворота полетели камни. Калас обещал сохранить нашу породу от нечистой крови Долин. Нечистой! Точно мы все эти четыреста лет не плодили детей по всем Долинам! На этом острове не осталось ни одного клана с «чистой» кровью с тех пор, как наши предки впервые высадились здесь.

Я с юных лет разводил лошадей и знаю: всякая порода без притока свежей крови вырождается. Кости делаются хрупкими, а члены хилыми. Кровь Долин не ослабила, а укрепила наши кланы – и когда-нибудь мой дядя, лорд Калас, убедится в этом.

– За короля! – воскликнули разом двое воинов, подняв кубки.

– За королевство, – ответил Горум, поднимая свой.

– За Долины, – сказала Дженна, вставая. Предвечерний свет окружил сиянием ее белые волосы, а ветер взвеял выбившиеся из кос прядки.

Все остальные тоже вскочили на ноги, а первыми Пит и король.

– За Долины! – грянули они так, что эхо отразилось от разрушенных стен. – За Долины.

В звенящей тишине они допили свои кубки до дна, и тут послышался другой звук – тихий, но настойчивый перестук копыт.

– Лошади! – крикнула Катрона и схватилась за меч, но Пит ее опередил, сказав:

– Это наши.

– Почем ты знаешь? – спросила Дженна.

– Иначе дозорные предупредили бы нас.

– Дозорные! – засмеялась Дженна. – Как же они нас-то проморгали?

– Какой от вас мог быть вред? Две воительницы, жрица да трое безоружных ребят.

– А что, если ваших часовых перебили? – Дженне вспомнились девушки, убитые в Ниллском хейме. – И некому нас предостеречь.

– Я вижу, ты ничего не смыслишь в лошадях, девочка. Человечий глаз обмануть можно, а вот лошадиный нос – никогда. Вражеские кони едят овес, а наши – траву. Они мигом почуяли бы чужих, между тем они и ухом не повели. – Пит кивнул на лошадей, все так же мирно щипавших траву за стеной.

– А-а, – только и смогла сказать Дженна.

Пит с улыбкой хлопнул ее по спине.

– Да и откуда тебе это знать, раз ты всю жизнь провела в хейме. У меня-то был строгий учитель – Парк его звали. Мне частенько от него доставалось, зато свою премудрость он вбил в меня крепко – я и жив-то до сих пор благодаря ему. – Пит говорил весело, но, договорив, повернулся и вышел вон, держа руку поблизости от меча.

Все остальные воины, как по команде, стали по местам, а семеро кольцом окружили короля.

– Видите? – поспешно сказала Дженна юношам. – Станьте так же вокруг Петры.

– Я в охране не нуждаюсь, – заспорила та.

– Делайте, как я говорю, – настояла Дженна. Мальчики повиновались, достав ножи, а Дженна шепнула Катроне:

– Про Пита ты мне ничего не рассказывала.

– Потому что ты не спрашивала.

– Откуда я знала, о чем нужно спрашивать?

– Стало быть, и ответы тебе были ни к чему.

Дженна согласилась с этим. Катрона была ее наставницей, защитницей, сестрой и одной из многих ее матерей в Селденском хейме – но Дженна вдруг поняла, что ничего не знала о Катроне, да и не слишком стремилась знать.

– Ты тоже ничего не рассказывала мне об этом Длинном Луке, который зовет тебя Белой Дженной и любит уже пять лет, – заметила Катрона.

– Потому что ты не спрашивала. Да и рассказывать-то не о чем.

– Однако! – рассмеялась Катрона и вдруг посерьезнела. – Тебе Амальда что-нибудь рассказывала о мужчинах и женщинах? Или Мать Альта перед началом странствий? – Тут Катрона издала звук, похожий на невеселый смешок. – Хотя она, как сказал бы Пит, в этом мало что смыслит. Она любит только себя да свою темную сестру. Может, меня послушаешь?

Дженна залилась краской.

– Я знаю все, что нужно знать.

– Ну и ладно, – кивнула Катрона. – А остальному научишься потом. Помни только, милая Джен: «Опыт редко бывает ласковым хозяином».

Приближающиеся всадники подняли такую пыль, что Дженне запорошило глаза. Протерев их, она увидела, что во двор въезжает сотня воинов на темных конях. Запах конского пота бил в нос.

Дженна разглядела в темной гуще единственного серого коня. Раз король ездит на таком, значит, и Карум тоже? Карум! Дженна принялась проталкиваться к серому скакуну.

Она распихивала лошадей, и они, в свою очередь, толкали ее. Они в лепешку меня расплющат, подумала она, и всю провоняют потом. Она вдруг вспомнила о своих волосах, об одежде, в которой спала много дней, о лице, которое за пять лет должно было измениться. Ей захотелось повернуть назад, но обратной дороги не было – кони не пускали.

И вот перед ней возник серый. Дженна положила руку ему на шею и увидела, что рука ее дрожит. Конные вокруг нее спешивались, дружески переругиваясь. Дженна не смела поднять глаз.

Только всадник, ехавший на сером, оставался в седле, и она наконец осмелилась взглянуть на него. Он высился над ней, как гора – бородатый, с длинными черными волосами, заплетенными в семь кос и перевязанными красной тесьмой. На лбу плотно сидел красный с золотом обруч, вымазанный грязью и кровью. Под правым глазом зияла рана. Глядя на Дженну, он скривил рот в улыбке, и она только теперь заметила, что руки у него связаны за спиной.