— Очень на это надеюсь. А то я начинаю опасаться, как бы он не стал возницей на ипподроме. Впрочем, на всё воля богов и их милость. Да. Пройдемся до смотровой.

Они пошли по галереям в смотровую залу, что находилась в задней части Лазурного дворца. В последние дни Шето часто проводил время именно там — в городе стояла жуткая жара, а море и ветер всё же дарили хоть какую-то прохладу. Да и вид, открывавшийся оттуда на Кадарский залив, был просто прекрасен. Шето нравилось слушать шум волн, разбивавшихся о скалы, нравилось наблюдать за проплывающими кораблями и думать о настоящем и будущем, созерцая бескрайнюю водную гладь.

К тому же отсюда неплохо была видна и Аравеннская гавань. А если точнее — то костровище, в которое превратил его братец это язву на теле Кадифа.

Не то чтобы Шето было жалко эти трущобы, или населявших их людей. Это был рассадник преступности и всевозможных пороков, который уже давно нужно было уничтожить. Но вот использование тагм и повальное обращение в рабство всех чужеземцев без купеческих грамот, на его взгляд, было перегибом. Даже ошибкой, которая уже создала им определенные трудности во время назначение Лико на пост Верховного стратига и кто знает, как могла аукнуться ещë в будущем. Когда этот проклятый Сардо Циведиш попытался выставить его мальчика безумным чудовищем, что жаждет обрушить меч на Кадиф, он уже было начал думать, а не заменить Кирота на кого-нибудь более осмотрительного и менее амбициозного? В конце концов, это ведь был его план и его неуëмное и совершенно неуместное желание оставить наследие в городе. А за свои дела все должны были нести ответственность. Даже родичи.

Но стараниями Джаромо, кризис быстро остался в прошлом. А в будущем их ждала власть и окончательное превращение Кадифа в самый прекрасный из городов мира, которому было совершенно не к чему сохранять эти уродливые пятна.

И потому Шето больше не злился на своего брата, а вид почерневших остовов хибар, как и разобранных мостовых, больше не отдавался в его памяти словами харманского змея. Напротив, теперь на их месте он видел миражи будущих садов, ровных улиц, памятников, складов, домов и причалов. И, конечно же, величественного маяка, что будет посвящён победе его мальчика в диких землях.

Первый старейшина и Великий логофет уселись в мягких резных креслах возле заменявшего стену в обзорной зале парапета. Рабы тут же поставили перед ними низкий и длинный стол, на котором лежали золотые блюда с фруктами, орехами, сладостями, а также с вином и фруктовой водой. Критически осмотрев угощения, Шето причмокнул. Нет, столь легкие закуски его совсем не устраивали.

— Подай нам нормальный обед, — обратился он к рабу, наливавшему напитки.

— Каких яств изволит желать мой хозяин?

— Какого-нибудь мяса. К примеру, ребра с чесноком и медом подойдут. И побольше зелени и лука.

Один из рабов тут же с поклоном покинул смотровую залу, скрывшись за массивными дверями, а Шето, взяв сочный инжир с блюда, впился в него зубами, чувствуя, как липкий сладкий сок скатывается по подбородку.

Джаромо сидел, глядя куда-то в сторону линии горизонта и выстукивал ритмичную мелодию по пустому кубку. Весь его вид, говорил о том, что Великий логофет погружен в тревожные и тяжелые мысли. Не было ни обычной для него мягкой улыбки, ни хитрого прищура глаз. Только тяжелая сосредоточенность. А таким Шето видел его не часто.

— Так какие дела заботят нас сегодня? — нарушил повисшую тишину Первый старейшина.

— Близятся Летние мистерии.

— Светлые и благословенные дни.

— И дни тревог и забот, для тех кто облачён властью. Весьма скоро наши дорогие сограждане будут шесть дней в торжественном исступлении чествовать Бахана, Лотака, Венатару, Меркару и Илетана. А большие праздники открывают большие возможности. Ближе к закату к тебе придет твой брат дабы поговорить о нуждах подвластного ему города. Он покажется тебе весьма щедрым на слова и идеи. Прошу тебя, не отвергай слишком уж многие из них.

— Хорошо, я обещаю, что выслушаю все его предложения. Однако мне почему-то кажется, что поговорить ты хотел не о скором празднике и связанным с ними хлопотами.

— Твоя проницательность как всегда делает тебе честь.

— И, пожалуй, я воспользуюсь ей ещë раз: меня ждут дурные вести? Ведь так, Джаромо?

— Скорее ожидаемые, пусть и нежданные столь скоро, — вздохнул Великий логофет. — Боюсь, что наши заклятые друзья смогли удивительно легко и безболезненно оправиться от всех нанесенных им ударов. Вместо пыли и праха, с похвальной настойчивостью, они стремятся превратиться в выкованную мастером-кузнецом сталь.

— Что ты имеешь в виду? — он давно привык к витиеватой манере изъясняться своего старого друга. Джаромо всегда любил поиграть словами, обогащая и украшая каждую произнесенную фразу, и обычно Шето без труда распутывал этот клубок словесности, извлекая из него все, даже не высказанные напрямую смыслы. Но сейчас суть сказанного ускользала от Первого старейшины.

— Я имею ввиду наших дорогих и многоуважаемых врагов, соперников и завистников. Всех тех, кто невольно, но чаще всего вполне осмысленно, жаждет смешать и расстроить наши планы и омрачить все наши победы и успехи, сколь бы полезными они не были для государства. Я говорю про алатреев, мой дорогой Шето. Пока мы думали, что разбили и разметали их силы, они соединились вновь и как ни в чём небывало обзавелись новыми лидерами. Сегодняшнее собрание как раз их утвердило.

— Хм. Невиданная для них спешка. Я-то надеялся, что мы получим хоть несколько месяцев передышки. Мда. И кого же они выбрали в предстоятели? Как всегда, Ягвиша, я полагаю?

По устоявшейся в этой партии традиции, новым предстоятелем должен был стать именно Ягвиш. Но, насколько знал Первый старейшина, новоявленный глава этой фамилии был ещё мальчишкой и к тому же мальчишкой с весьма скверным характером. А посему, если ему и достанется власть, то весьма формальная, но за его плечами должны были встать весьма сильные и влиятельные личности. Первый старейшина уже было начал прокручивать в голове имена и лица, как слова Джаромо Сатти пресекли стройный ход его раздумий.

— О нет, похоже род Ягвишей утратил всякую власть и влияние. Теперь великая династия стремительно понесется в бездну забвения, пока новый предстоятель утверждается в своей власти.

— И кого же они выбрали? — мрачнее произнёс Шето Тайвиш. Перемены всегда означали борьбу. А перемены в стане алатреев — тем более.

— Его имя тебе более чем известно. Это Убар Эрвиш.

— Что? Этот затворник? Он же четверть века не вылезал со своих виноградников! Когда я увидел его на триумфе, то едва узнал.

— Да, к всеобщему удивлению славный победитель Рувелитской смуты прервал свое многолетнее отшельничество не только для того, чтобы насладиться триумфальным шествием наших победоносных войск по Кадифу.

Шето сделал большой глоток вина и удивленно уставился внутрь кубка. Убар Эрвиш. Кто бы мог подумать. Это имя и вправду очень сильно удивило Первого старейшину. Слишком уж давно его списали со счетов большой политики и, пожалуй, что даже забыли. Бесспорно, он всё ещё почитался героем. Могучим воином, что положил конец кровавому безумию, развязанному шайками рувелитов. Но он был порождением прошлого. Фигурой всё меньше и меньше отличимой от блистательных военачальников времен Великолепного Эдо, Патара Основателя или даже владыки Кирана Артариша, что развязав войну с Абвеном, объединил всех тайларов в единую страну. Убар Эрвиш казался почти мифом, возвышенной легендой, что всë больше жила отдельно от той блеклой тени, в которую превратился за годы уединения этот человек. И потому, даже будучи живым, многим он казался скорее мертвым.

Даже его неожиданное возвращение в Кадиф совсем не наводило на мысли, что отринувший четверть века назад власть и почести полководец, неожиданно передумает и ворвется в высокую политику. Ну что же, по крайней мере, Убар был честным и благородным человеком. А такой соперник порой может оказаться даже полезнее многих иных союзников.