– Отец, ты так не шути! Чёрт тебя знает, задохнулся ты там или в поток свалился. Ты чего, совсем? – накинулся на меня Андрюха, как только я выбрался на поверхность.

– Надо было со мной лезть, раз так беспокоишься! – огрызнулся я.

Выслушав суть дела, мои товарищи принялись облачаться. Вот и берма, с бушующим снизу потоком, шибер. Протиснувшись под ним, Балакин заметил:

– А ведь по этому каналу никогда не текла канализация. Характерного мусора нет, коррозия хоть и пожрала бетон, но это потому, что из действующего канала тянет.

Через несколько сотен метров мы очутились в следующей камере. Она тоже была отделена от сухого коллектора квадратным шлюзом с шибером. Шибер был поднят. В камеру приходили две металлические трубы, диаметром примерно по полметра каждая. Они свисали сверху и только под самым потолком изгибались, уводя в сторону. Под трубами было углубление, заполненное до краёв чистой прозрачной водой.

– Это водораздел. Только что за глупость, никогда такого не видел! – почесал Костик затылок. – Сюда приходит напорка, это камера гашения потока, но почему дальше вода может идти в обе стороны, в зависимости от того, куда открыты шиберы?

Сначала я не понял, про что говорил Балакин, но, приглядевшись, увидел впереди ещё один, на этот раз опущенный затвор. Уклон коллектора, по которому мы пришли, был выполнен инженерами в сторону действующего канализационного канала, а за металлическими трубами уклон становился противоположным. Получалось, что сейчас коллектор был открыт в сторону сброса в рабочий канал. И если бы мы не знали, что ищем, то едва ли стали бы предпринимать все те операции, которые предприняли впоследствии. Но ведь дальше коллектор снова уходил на понижение. А это говорило о вероятном интересном продолжении. Внимательно осмотрев ещё раз сооружение, мы обнаружили в нём два люка. Один выходил, как и положено, в потолок и не имел лесенки, а второй располагался между напорных труб. Проверив его, мы пришли к выводу, что крышка прикипела совершенно и даже не оставляла надежды на то, что откроется, по крайней мере снизу. Над шиберами в потолок вели узкие скважины, с продетыми в них тросами. Костик перелез над ямой к закрытому затвору и внимательно его изучал, проверяя пазы, резьбу вала, рёбра жёсткости.

– Можно домкратом попробовать приподнять, – наконец резюмировал он.

Когда мы, вспотевшие и, разумеется, грязные с головы до ног, выбрались на поверхность, то первым делом отправились искать колодцы, виденные нами снизу. Но сколько бы мы не бродили, нужных люков нигде не было. Был грунт, были насыпи, гаражи, бетонные недострои. А где-то внизу ржавый щитовой затвор перегораживал подземный путь в неизвестность.

К такому делу, как поднятие шибера и исследование подземелий за ним, нужно было хорошенько подготовиться. Конечно, там могло и не оказаться ничего интересного: но изменяющийся в противоположную сторону уклон становился не просто зацепкой, а вселял надежду, уверенность, придавал смысл всем нашим проведённым исследованиям. Мы снова съездили в Музей воды, где постарались подробно изучить всё, что связано с канализационными сетями в интересующем нас районе.

Это посещение музея дало неожиданные результаты, помогла, конечно, Оксана Фёдоровна. Во-первых, тот глубокий и огромный коллектор, обнаруженный нами недалеко от метро «Калужская», назывался Обручевским каналом глубокого заложения, и действительно, он был самым глубоким в Москве. Рыли его при помощи проходческого щита. Во-вторых, на одной из фотографий строительства мы обнаружили не кого-нибудь, а президента Бориса Ельцина, правда, на тот момент ещё в должности первого секретаря горкома КПСС. Всё совпадало: будущий президент лично курировал проект создания Колодца трёх рек, и не просто курировал, а сам спускался под землю. Был, наверное, и на запуске. Нам казалась очевидной и попытка спрятать спецобъект в канализации: пройти практически невозможно, искать там никто не станет, вроде строили коллектор, а как бы заодно построили ещё и электростанцию – поди разберись. Кроме этого, мы выяснили, какими бывают щитовые затворы в коллекторах. Они подразделялись на шиберы – поднимающиеся и опускающиеся при помощи вала, и шандоры, приводимые в движение автокраном сверху. Выходило, что тот, который нам предстояло поднять домкратом, был всё-таки шандором, а значит, наша затея вполне могла удаться. Но про сам Колодец трёх рек нигде не было ни слова.

Костик набросал примерную схему того, как могла функционировать электростанция. В неё по напорным трубам поступала вода и сбрасывалась в «нашу» камеру гашения, шандоры позволяли направить поток или на турбину, или на сброс в купринский коллектор, если возникала необходимость прекратить подачу воды в объект. Снизу колодца-электростанции вода уходила… по-видимому, в Обручевский канал, раз уж к нему проявлял такой интерес Борис Ельцин.

О том, чтобы попытаться пробраться в Колодец трёх рек через нижний водовыпуск, не могло быть и речи. Купринский коллектор выглядел по сравнению с Обручевским детской игрушкой, хотя и эта «игрушка» могла унести человека в два счёта. В Обручевском – бурная чёрная река неслась в сторону очистных сооружений, крутила, била волной о стены. Помню, я бросил в воду кирпич, подобранный на смотровом балконе, – река проглотила его, даже не заметив. Ни всплеска, ни кругов не пошло по страшной воде, только глухой монотонный гул, точно где-то в глубине невидимые адские жернова перемалывали всё, попавшее в этот желудочный сок города.

Нам был нужен домкрат. Я не очень представлял себе, как мы будем использовать его в деле, но полагался на опыт и смекалку своих старших товарищей. Костик сказал, что неплохо было бы раздобыть альпинистской верёвки метров сорок и обвязку, чтобы спускаться в шахту. Верёвка с обвязкой были в штабе. Но взять их тайком от Маклакова было невозможно. Просить – значило вводить в курс дела шефа, подвести Колбукова, Задикяна, да и где гарантия, что вскоре после посещения шефом Колодца трёх рек там не окажутся все телевизионщики города?

Домкрат нашёл Балакин, выпросил на работе в ремонтном цеху: гидравлический, от тяжёлого грузовика, способный поднять целых пять тонн.

– Сейчас маслица добавим – и будет как новый! – говорил Андрюха, вертя в руках ржавый цилиндр.

С верёвкой дело обстояло хуже. Достать её было негде. Решили, что на первый раз обойдёмся и так. Каждого мучили сомнения: а вдруг шандор не поднимется, или если даже и поднимется, то за ним не окажется того, что мы ищем? Поэтому, когда окончательно выяснилось, что альпинистского снаряжения у нас нет, я даже немного успокоился. Я вообще не мог похвастаться большой сноровкой в работе с верёвкой, да и из суеверных соображений мне казалось, что если бы мы собрали всё необходимое, то непременно случился бы какой-то промах, что-нибудь обязательно пошло бы не так.

Ещё нужны были фонари помощнее, наших бы явно не хватило осветить огромную шахту электростанции. Костик нашёл на даче профессиональный фонарь ФОС, большой, чёрный, с фарой как у мотоцикла. Требовалось только заменить в нём аккумулятор. Всё осложнялось тем, что нам хронически не хватало денег на снаряжение, даже несмотря на то, что Костик работал.

Наконец настал день икс. Хоть экспедиция и была долгожданным событием, которому я и мои товарищи должны радоваться, радость почему-то не ощущалась. Мы столько раз приезжали, спускались в люки, встречались с теми, кто мог хоть как-то пролить свет на интересующую нас шахту, дышали ядовитыми канализационными испарениями, что от осознания нового спуска в зловонные магистрали тошнота подкатывала к горлу. Каждый из нас взял множество сменных батареек для фонариков, у меня был плёночный фотоаппарат-мыльница, даже захватили еду. Выглядели мы как туристы или рабочие, собравшиеся на вахту. В последнем случае это больше нам подходило, мне даже подумалось, что мы действительно заступаем на подземную вахту.