Через несколько десятков метров Костик предостерегающе поднял вверх руку:

– Тихо, свет впереди!

Мы остановились. В воздух вползали нотки выхлопных газов, гари, расплавленного металла. Свет горел в помещении, отделанном свежими досками и брусом. Людей видно не было. Стараясь передвигаться совершенно бесшумно, мы двинулись дальше. Под ногами попадались какие-то камушки или кусочки бетона – в темноте не разобрать. Ощупывая, если можно так сказать, их подошвами, мы старались не издавать скрипа или случайного шороха. Мне что-то попалось под ногу, и вдруг в тёмном коридоре раздался хлопок, не громкий, но очень отчётливый. Мы сразу же остановились как вкопанные.

– Идёшь как слон! – послышался сердитый шёпот Балакина.

Под ногами что-то хрустело.

– Это ты на лампочку наступил, – догадался Андрюха.

Ещё несколько десятков метров, и мы вышли в строительный ствол. Не очень глубокий, по крайней мере, мы довольно близко видели тёмное небо, краешек изумрудной кроны дерева и стрелу крана с зависшим над нашими головами крюком. На дне стояли ящики со следами свежего бетонного раствора, а вверх, к фонарям, установленным по краю выработки, уводила металлическая лесенка. Рабочих видно не было. Друг за другом, стараясь держаться как можно компактнее, наш отряд пополз к поверхности. Поднявшись до края лесенки, Костик пару секунд крутил головой, а затем, сориентировавшись, припустил куда-то в сторону. Я последовал его примеру, за мной Андрюха. Пробегая мимо автокрана, я бросил взгляд на кабинку и увидел дремавшего в ней крановщика.

Мы выбрались напротив Манежа, во дворе журфака МГУ. Тогда ещё не было на строительных площадках не то что ЧОПа, но порой даже забора и ничто не помешало нам незаметно покинуть территорию подземной стройки.

– Ну что, отцы, я нас поздравляю! Это был славный диг! – счастливо улыбаясь, сказал Андрюха.

Я тоже был вне себя от восторга. Столько эмоций и впечатлений я ещё не испытывал никогда, не только в дни, проведённые в компании моих новых друзей, но и вообще, наверное, никогда в жизни. Только Костик, казалось, не разделял нашу общую радость. Поглядев на часы, он удручённо произнес:

– Опять пешком домой идти. Троллейбусы-то – всё уже.

Мне никогда впоследствии не доводилось побывать ещё раз в этом стволе. Знаю лишь, что после завершения работ туда вела крышка обычного люка возле центральной клумбы. По словам очевидцев, колодец приводил в небольшую комнатку, с которой соединялся кабельный коллектор неглубокого заложения. Коммуникации будто бы приходили из-под Моховой улицы и спускались посредством ствола на уровень метро. Правда, через некоторое время люк исчез самым таинственным образом: то ли его нарочно засыпали грунтом, то ли уложили сверху асфальт.

Лето летело, наполненное новыми впечатлениями, знакомствами, неизведанными ранее ощущениями от спусков в подземные сооружения. Вместе с Маклаковым мы посещали полузатопленные лабиринты подвалов Солянки – настоящие казематы, где с непривычки легко было заблудиться. Владимир говорил, что в них три этажа, но нижние замурованы. Именно оттуда начинаются подземные ходы к Кремлю, дому Тайной канцелярии на Мясницкой, во дворец Юсуповых в Большом Харитоньевском. Он показывал на заложенные кирпичом дверные проёмы и арки, обещая скорое исследование подземелий, скрытых за ними. Невдомёк было тогда, что комплекс этих доходных домов появился лишь незадолго до революции. Построенный на деньги Московского купеческого общества, он был элитным и отличался от других доходников. Его архитектор Владимир Шервуд использовал для создания подземных частей своего детища опыт строительства доходных домов в Санкт-Петербурге, когда подвалы располагались не только под зданием, но и под внутренним пространством двора. Размещавшиеся в первом этаже магазины, лавки и трактиры имели там свои склады, в которые служащие могли попасть по внутренним лестницам. Товар завозился сразу под землю, а затем рабочие поднимали его в торговые помещения, не нарушая размеренный и спокойный образ жизни обеспеченных постояльцев. Шервуд как бы отделил мир господ от мира обслуги, назначив последним удел под землёй. Никаких более глубоких подвалов, чем тот, в который мы спускались, в комплексе никогда и в помине не было. В сводах этого минус первого и единственного подвального этажа были предусмотрены световые окна типа «люксфер», выходившие прямо в мостовую, с такими прочными и толстыми стёклами, что на них можно свободно наступать, не боясь провалиться. В советское время в подвалах комплекса проложили коммуникации, затем устроили гараж, а к девяностым годам всё постепенно пришло в полную негодность.

Периодически мы участвовали в телесъёмках, забирались в открытые и никем не охраняемые заброшенные дома, маршировали отрядом по городу, а по вечерам, уставшие, но преисполненные ощущения радости и внутренней важности от проведённых исследований, пили в штабе какао, приготовленное Линой Игоревной.

Как-то, вернувшись с очередного «дежурства», так называл наши путешествия Маклаков, мы застали в штабе пожилого мужчину, сидевшего на кухне и неспешно помешивающего ложечкой в кружке.

– О, Артём! – воскликнул шеф, раскинув в приветствии руки. – Куда пропал, старый жук?

– Привет, Вовчик! – посмеиваясь, отвечал посетитель. – Да я сейчас выставку готовлю с «Вечёркой», негативы все надо перебрать, фотографии они мне напечатают, просили по Швивой горке материалы, да по монастырям кое-что доснять надо.

– Наш фотограф – Артём Задикян! – обернувшись, представил гостя Маклаков.

Артём был среднего роста, сухой и, невзирая на возраст, очень подвижный. Подскочив к нам, он каждому пожал руку. При этом фотограф немножко склонялся вперёд, словно для него было большой честью здороваться с нами – подростками. Полосатая старомодная рубашка, казалось, была ему немного великовата, заправленная в серые брюки с оттянутыми коленями, она вздувалась пузырём, свисая над узким потёртым ремешком.

– Ну как, бойцы, Москва стоит? Не провалится сегодня? – спросил он, усаживаясь обратно на табуретку.

– Зря смеёшься! – посерьёзнев, ответил руководитель. – Вспомни прошлогодние провалы на Дмитровке. И ты не хуже меня знаешь, что стало причиной.

Он отвернулся к окну и, насупившись, смотрел во двор.

– Да ладно тебе! Не хотелось бы, чтобы Савёловская провалилась, выставка на носу, а там редакция.

– Деформация антропогенного карста и так имеет динамическую прогрессию в условиях урбанистического роста, – пробурчал шеф.

Мы посмотрели на учителя с недоумением, а Задикян, нисколько не смутившись непонятной фразой, прихлёбывал из кружки.

– Вот тебя ребята сейчас не поняли, мне кажется, – хитро прищурившись, сказал он.

– Пусть учатся! Серьёзным делом пришли заниматься. Я имел в виду, что расширение искусственных подземелий – закономерное явление в развитии города, а значит, провалы будут учащаться!

– Они всегда были, Вовчик. Конечно, много старых ходов неучтённых, подвалов, коммуникаций необслуживаемых. А в Кремле сколько всего проваливалось, о-ой!

– Да! Вот бы ход под Москвой-рекой найти, а там и библиотеку Грозного! Неужели прав был Стеллецкий про ход?

– Ну, он же не просто так про ход узнал, а из летописи, когда этого митрополита спасали… как его. Макария.

По дороге к метро я спросил у Артёма, существуют ли специальные книги про подземный Кремль, из которых можно было бы получить хоть минимальное представление об устройстве там древних подземных ходов.

– Да, конечно, – не задумываясь, ответил тот. – Белоусова Тая, Стеллецкий – это всё наши историки-подземщики. С Белоусовой я тебя потом познакомлю, если хочешь, замечательная женщина. Потом друг мой – профессор Колбуков. Я вот и Вовчику говорю постоянно: пиши, а он только картинки свои рисует, комиксы всякие. А ведь мало литературы специальной! Кстати, Колбукова я могу тебе подарить.