Муж леди Холстед, как и Дэлглиш, сидел, свесив руки между коленей. На его лице читалось нетерпение, а глаза внимательно смотрели на лицо жены. Дэниел Холстед не мог воспринимать смерть девушки как личную потерю. Он ее едва знал, и она могла быть лишь осложнением в его жизни, в которой и без того полно забот. А теперь он столкнулся с трагедией, о которой говорили, и от него ждали соответствующих чувств. Возможно, Холстед не отличался от остальных мужчин. Он хотел домашнего покоя, со счастливой или хотя бы довольной женой, а не с постоянно горюющей матерью. Впрочем, это пройдет. Она простит себя за то, что не любила дочь; может быть, убедит себя, что на самом деле любила своего ребенка, сколь бы это ни было безосновательно. Возможно, рассудок подскажет ей, что нельзя полюбить — даже свое дитя — усилием воли. Леди Холстед казалась скорее смущенной, нежели охваченной горем; ее руки тянулись к Дэлглишу, и в этом жесте не было трогательности — скорее признак истерики. Длинные ногти покрывал ярко-красный лак.

— Я все еще не могу в это поверить, — говорила она. — Даже ваше присутствие не помогает мне мыслить яснее. Поднимаясь в самолет, я воображала, как мы приземлимся и она будет нас ждать, объяснив затем, что все было ошибкой. Я бы поверила, если бы ее увидела, но я не хочу ее видеть. Не думаю, что я смогу это перенести! Мне не придется на нее смотреть, правда? Они ведь не могут меня заставить?

Леди Холстед обратила отчаянный взгляд на мужа. Сэр Дэниел с трудом сдерживал нетерпение в голосе:

— Конечно, не могут! Если будет такая необходимость, я ее опознаю.

Она посмотрела на Дэлглиша:

— Когда ребенок умирает до тебя — это неестественно, такого не должно случаться.

— Да, — ответил он. — Такого не должно случаться.

Его собственный ребенок умер вместе со своей матерью вскоре после рождения. В последнее время Адам думал о них чаще, чем за все эти годы. Эти мысли приносили с собой давно покоящиеся на дне его памяти воспоминания: мертвая молодая жена; ранняя необдуманная женитьба, после того как он дал ей столь страстно желаемое — себя самого, и этот дар казался ему таким незначительным; лицо его сына, с выражением почти самодовольства — как если бы он раньше не знал ничего, а вот теперь знает все. Тоска по умершему сыну растворилась в агонии жены и в захватившем его осознании собственного участия в некой общей скорби; он стал частью чего-то неизвестного раньше. Впрочем, долгие годы постепенно залечили раны. Он по-прежнему в день смерти жены ставил ей свечу: она бы так хотела. Но теперь, думая о ней, Дэлглиш испытывал светлую печаль, а не боль. Теперь, если бы все пошло хорошо, у него опять был бы ребенок — его и Эммы. Эта мысль, в которой смешались страх и беспочвенное желание, заставила Адама нервничать.

Он буквально ощущал на себе взгляд миссис Холстед. Между ними словно что-то пробежало; и Дэлглиш назвал бы это внезапной симпатией.

— Вы понимаете, не правда ли? — спросила она. — Понимаете, я вижу! И вы найдете того, кто убил ее? Обещайте мне это!

— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал Дэлглиш. — Только нам нужна ваша помощь. Мы очень мало знаем о жизни вашей дочери, ее друзьях, ее интересах. Известен ли вам кто-нибудь близкий для нее, с кем она могла встречаться в музее Дюпейна?

Леди Холстед беспомощно посмотрела на мужа.

— Я думаю, вы неправильно оцениваете ситуацию, коммандер, — сказал тот. — Я вроде бы четко дал понять: моя падчерица вела жизнь самостоятельной женщины. В день своего восемнадцатилетия она получила право распоряжаться доставшимися ей деньгами, купила в Лондоне квартиру и практически исчезла из нашей жизни.

— Такова молодость, дорогой. — Жена развернулась к сэру Дэниелу. — Они хотят быть независимыми. Мне это понятно — нам обоим это понятно.

— Перед тем как уехать, она жила здесь с вами? — спросил Дэлглиш.

Ему снова отвечал сэр Дэниел:

— Как правило, да. Некоторое время она проводила в нашем доме в Беркшире. Мы держим там минимум прислуги, и время от времени Селия туда приезжала, иногда с друзьями. Они устраивали там вечеринки — обычно прислуга оставалась недовольна.

— Доводилось ли вам или леди Холстед встречаться с кем-нибудь из этих друзей? — спросил Дэлглиш.

— Нет. Предполагаю, что они были случайными нахлебниками, а не друзьями. Она никогда о них не рассказывала. Даже живя в Англии, мы редко ее видели.

— Думаю, она не приняла мой развод с ее отцом, — сказала леди Холстед. — А потом, когда он погиб в авиационной катастрофе, во всем обвинила меня: будь мы вместе, он не оказался бы на том самолете. Она обожала Руперта.

— Так что, боюсь, рассказать мы можем очень немногое, — сказал сэр Дэниел. — Мне известно, что одно время она пыталась стать поп-звездой и истратила на уроки пения кучу денег. У нее и в самом деле был агент, но из этого ничего не вышло. Еще до ее совершеннолетия мы смогли убедить ее пойти в школу, в Суотлинг, на год. Ее образование было весьма беспорядочным: одна школа за другой. У Суотлинга хорошая репутация. И естественно, она там не осталась.

— Не знаю, известно ли вам, что Кэролайн Дюпейн, одна из попечительниц музея Дюпейна, входит в правление Суотлинга? — спросила Кейт.

— Вы имеете в виду, что Селия пришла в музей, чтобы встретиться с ней?

— Мисс Дюпейн говорит, что нет, да и не похоже. Однако таким образом она могла узнать о музее.

— Наверняка кто-нибудь видел, как она приехала. И не мог не заметить, кто был с ней.

— В музее не хватает работников, поэтому Селия и ее убийца могли попасть туда незамеченными, — сказал Дэлглиш. — Возможно, убийца смог уйти в пятницу вечером. На данный момент мы этого не знаем. Доктор Невил Дюпейн был убит в ту же пятницу — возможно, здесь есть связь. Однако сейчас ничего нельзя утверждать с уверенностью. Расследование только началось. Мы, конечно, будем держать вас в курсе. Кое-каких результатов мы ждем этим утром. А причина смерти ясна — это удушье.

— Пожалуйста, скажите мне, что все произошло быстро! — сказала миссис Холстед. — Прошу вас, скажите, что она не страдала!

— Думаю, все произошло быстро, леди Холстед.

Что он мог еще сказать? Зачем взваливать на нее все, что выпало на долю ее ребенка?

— Когда выдадут тело? — спросил сэр Дэниел.

— Вскрытие состоится завтра. Я не знаю, когда выдадут тело.

— Похороны мы устроим скромные, — сказал сэр Дэниел. — Это будет кремация. И мы были бы благодарны вам за любую помощь в удерживании на расстоянии зевак.

— Мы сделаем все, что в наших силах. Лучший способ уберечься от посторонних — по возможности сохранить место и время похорон в секрете.

— Но, дорогой, — обратилась к мужу леди Холстед, — мы не можем вот так просто ее убрать, словно она была никем! С ней захотят попрощаться ее друзья! Нужно по крайней мере устроить панихиду в какой-нибудь симпатичной церкви. Лучше всего в Лондоне. Псалмы, цветы, что-нибудь красивое в память о ее жизни — такую службу, которую люди не забудут!

Она выжидательно поглядела на Дэлглиша, будто он сразу должен был начать искать подходящее место, священника, органиста, хор, цветы…

— Селия и близко не подходила к церкви, — заметил ее муж. — Если смерть вызвала большой шум и была достаточно драматичной, церковь уместна. Я сомневаюсь, что здесь имеет место нечто подобное. У меня нет желания давать шанс фотографам.

Он не мог продемонстрировать свое главенство более красноречиво. Жена посмотрела на сэра Дэниела, потом опустила глаза и покорно сказала:

— Если ты так решил, дорогой…

Вскоре они ушли. Сэр Дэниел попросил, точнее, потребовал держать его в курсе расследования. Внизу повторился тот же ритуал, что и при прибытии. Все было узнано, все сказано. Сэр Дэниел проводил полицейских до лифта и затем доехал с ними до первого этажа. Дэлглиш подумал, что за такой почтительностью скрывалось желание сказать что-нибудь с глазу на глаз, но Холстед молчал.

В машине Кейт сказала:

— Мне интересно, сколько у нее времени ушло на этот макияж и ногти. Та еще горюющая мать, правда?