Кауффман точно так же плел нить своей теории о том, как гены имеют тенденцию выстраиваться в определенные повторяющиеся структуры.
— Давайте опять предположим, что я прав, — сказал Кауффман, — тогда большая часть порядка, представленная биологическими системами, получается не в результате «с трудом достигнутого успеха естественного отбора», а как следствие распространяющихся повсюду эффектов, генерирующих порядок. Весь смысл в том, что это — стихийный порядок. Свободный порядок, так? Опять же, если эта точка зрения верна, то, чтобы объяснить ее, нам нужно не только модифицировать дарвинизм, при этом мы поймем и кое-что о возникновении и порядке жизни другим способом.
Его компьютерные модели предлагают другой, более трезвый взгляд, сказал Кауффман. Как добавление одной песчинки в большую кучу песка может вызвать лавины по ее сторонам, точно так же изменение приспособленности одного вида может вызвать внезапное изменение приспособленности всех других видов в экосистеме, которое может закончиться лавиной уничтожения.
— Если сказать это метафорично, то лучшая адаптация, которую в состоянии достичь каждый из нас, может выпустить на свободу лавину, которая приведет к нашему полному уничтожению, так? Поскольку мы все вместе играем в эту игру, то посылаем наши импульсы в систему, которую совместно создаем. Вот это означает неизбежность.
Кауффман приписал аналогию с кучей песка Перу Баку (РегВаК), физику, связанному с Институтом Санта-Фе и разработавшему теорию, названную «самоорганизованная критичность» (она обсуждается в гл. 8).
Когда я высказал свое беспокойство по поводу того, что многие ученые, и в особенности ученые из Института Санта-Фе, кажется, путают компьютерное моделирование с реальностью, Кауффман кивнул.
— Согласен с вами. Меня лично это очень беспокоит, — ответил он.
Рассматривая модели, заявил он, «я не мог сказать, где пролегает граница между разговором о мире — я имею в виду все, что тут есть, — и очень аккуратными компьютерными играми, формами искусства и игрушками». Однако, когда онзанимался компьютерным моделированием, он «всегда, ну или почти всегда, пытался выяснить, как что-либо в мире работает. Иногда я просто пытаюсь найти вещи, которые кажутся интересными, и думаю, подойдут ли они. Но я не думаю, что человек занимается наукой, если результаты его исследований не могут быть представлены наглядно. И это, в конечном счете, означает иметь возможность быть протестированным».
Его модель генетических сетей «делает все виды предсказаний», которые, вероятно, будут протестированы на протяжении следующих 15–20 лет, сказал Кауффман.
— Она может быть протестирована с некоторыми предосторожностями. Когда у вас система с 100 000 компонентов и вы не можете разобрать систему на детали — пока, — какие последствия могут быть протестированы? Это статистические последствия, правильно?
Как можно протестировать его теорию происхождения жизни?
— Вы задаете два разных вопроса, — ответил Кауффман.
В одном смысле, вопрос относится к способу, каким жизнь фактически возникла на Земле примерно четыре миллиарда лет тому назад. Кауффман не знал, может ли его теория или какая-либо иная теория направить силы на удовлетворительное решение этого исторического вопроса. С другой стороны, можно протестировать его теорию, пытаясь создать автокаталитические ряды в лаборатории.
— Вот что я вам скажу. Заключим сделку. Если я или кто-то другой сделает автокаталитические ряды молекул с переходами из фазы в фазу и графики реакций, то вы ведете меня ужинать, хорошо?
Есть параллели между Кауффманом и другими учеными, бросившими вызов статус-кво в эволюционной биологии. Во-первых, идеи Кауффмана имеют исторические прецеденты, точно так же, как прерывистое равновесие и симбиоз. Кант, Гёте и другие мыслители до Дарвина допускали, что в основе структуры природы могут лежать общие математические принципы или правила. Даже после Дарвина многие биологи сохраняли свое убеждение в существовании, в дополнение к естественному отбору, некой силы, генерирующей порядок, которая нейтрализует всеобщее движение к термодинамической похожести. В двадцатом веке эту точку зрения, иногда называемую рациональной морфологией, пропагандировали Д'Арси Вентворт Томпсон (D'Arcy Wentworth Thompson), Вильям Батесон (William Bateson)и, совсем недавно, Брайан Гудвин (Brian Goodwin).
Более того, кажется, что Кауффман руководствуется по меньшей мере в такой же степени философской уверенностью в том, каковы должны быть вещи, как и научным любопытством по поводу того, каковы вещи на самом деле. Гоулд подчеркивает важность случайности в формировании эволюции. Маргулис сторонится неодарвинистского редукционизма в пользу более холистического подхода. Точно так же Кауффман чувствует, что одна случайность не могла создать жизнь; у нашего космоса должна быть где-то скрыта некая фундаментальная тенденция генерирования порядка.
В конце концов Кауффман, как Гоулд и Маргулис, старался определить свое отношение к Дарвину. В интервью он сказал мне, что рассматривает антихаос как дополнение к естественному отбору Дарвина. В другой раз он объявил, что антихаос — это первичный фактор эволюции и что роль естественного отбора была минимальной или вообще отсутствовала. Неизменная двойственность Кауффмана в этом вопросе ясно видна в черновом варианте «Дома во Вселенной», который он дал мне в распечатке весной 1995 года. На первой странице книги Кауффман провозглашает, что дарвинизм был «неправильным», но он вычеркнул слово «неправильный» и заменил его «неполным». В книге, опубликованной несколько месяцев спустя, Кауффман возвращается к «неправильному». А что оказалось в последней вышедшей версии книги? «Неполный».
У Кауффмана есть сильный союзник в лице Гоулда, который объявил на обложке «Происхождения порядка», что книга станет «вехой и классикой, по мере того как мы на ощупь двигаемся к более всеобъемлющей теории эволюции». Это странный союз. В то время как Кауффман доказывал, что законы сложности, которые он находит в своем компьютерном моделировании, дали эволюции жизни определенную неизбежность, Гоулд посвятил свою карьеру доказательству того, что фактически ничтов истории жизни не было неизбежным. В разговоре со мной Гоулд также рьяно отвергал предположение, что история жизни разворачивалась в соответствии с математическими законами.
— Это очень глубокая позиция, — сказал Гоулд, — но я также считаю, что она глубоко неправильная.
Общее у Гоулда и Кауффмана то, что они оба бросили вызов утверждению Ричарда Докинса и другим последовательным дарвинистам, что эволюционная теория уже в большей или меньшей степени объяснила историю жизни. Давая краткие аннотации книг Кауффмана, Гоулд показывает свою приверженность старой истине: враг моего врага — мой друг.
Кауффману в общем-то не удалось найти последователей своих идей. Возможно, главной проблемой является то, что его теории статистичны по своей природе, как он сам признает. Но нельзя подтвердить статистическое предсказание вероятности происхождения жизни и ее дальнейшую эволюцию, если для рассмотрения есть только одна исходная точка данных — жизнь на Земле. Одна из самых жестких оценок работы Кауффмана принадлежит Джону Майнарду Смиту ( John Maynard Smith), английскому биологу, который, как и Докинс, известен своим острым языком. Он проложил путь использованию математики в эволюционной биологии. Когда-то Кауффман учился у Майнарда Смита и потратил бессчетное количество часов, чтобы убедить своего бывшего учителя в важности своей работы — и, очевидно, безрезультатно. В публичных дебатах в 1995 году Майнард Смит сказал о самоорганизованной критичности, модели кучи песка, представленной Пером Баком и поддержанной Кауффманом: «Я нахожу все дело заслуживающим презрения». Позднее Майнард Смит сказал Кауффману, когда они пили пиво, что он не считает подход Кауффмана к биологии интересным. Для практика иронической науки, такого как Кауффман, не может быть более жестокого обвинения.
