— Мне интересно твое мнение, — говорит Элис, не обращая внимания на мои слова. — Как ты думаешь, я могу сама решить, что мне говорить своим друзьям, а что — нет? — Она пронзительно смотрит на Робби, потом переводит взгляд на меня. — Или друзья должны рассказывать друг другу все-все?

— Нет, — тихо возражаю я. — Конечно, нет. Конечно, у тебя могут быть свои тайны. Ведь у меня они тоже есть. Каждый вправе хранить свои секреты.

Робби перебивает меня:

— Только давай не будем впутывать Кэтрин. Это вообще не ее дело.

— Ну почему же? Она ведь все слышала.

— Ладно, — бормочу я. — Я лучше пойду. Ты просто спросила мое мнение. Так или иначе, я голодная. И иду готовить завтрак.

И я ухожу. За моей спиной раздаются восклицания Робби и сердитый голос Элис. Я достаю яйца, бекон, лимон, масло, и принимаюсь готовить: делаю голландский соус, разбиваю яйца. Из комнаты все еще слышны голоса Робби и Элис, теперь они говорят тише. Я улыбаюсь. Вот мы и поссорились в первый раз.

Все друзья ссорятся.

Мы с Сарой добираемся до Джиндабайна еще до заката. Мне нравится Джиндабайн, обожаю этот прохладный воздух и красивое искусственное озеро. Тут кое-что изменилось, не все так, как во времена моего детства — появились кафе и современные рестораны на главной улице, но все равно здесь все так же сонно.

Я заказала прекрасный отдельный домик возле озера. Внутри тепло, хозяин обо всем позаботился.

— А где же снег? — Сара мчится к окну и выглядывает.

— Тут нет снега, милая. Но завтра мы сядем на поезд, который едет прямо на гору, вот там-то и будет снег.

— Это волшебный поезд?

— Да, думаю, да.

— Волшебный снежный поезд?

— Точно, — киваю я.

— Можно, я поиграю на улице?

— Да, но только недолго, — говорю я. — Уже темнеет.

Я помогаю Саре надеть флисовый жакетик и резиновые сапоги, и она выбегает, веселая и возбужденная.

— Не ходи к воде, — напоминаю я.

Я достаю из багажника коробку с продуктами — молоко, чай, сахар, крекеры — и начинаю все это распаковывать. Я вижу Сару из окна кухни, пока готовлю ужин — спагетти и салат из авокадо. Приготовив, надеваю куртку, выхожу, сажусь на веранде и смотрю, как Сара играет.

— Мама, — зовет она, не отрываясь от игры.

— Да?

— Мама, а ты счастлива?

— Конечно. — Я поражена серьезностью ее голоса. — У меня есть ты, и поэтому я очень, очень, очень счастлива. Я — самая счастливая мама в мире. И ты это знаешь.

— Знаю, — серьезно кивает она. — Я знаю, что ты счастлива. Но ты иногда грустная, этому потому, что у тебя нету папы?

— Но у меня есть папа. Ведь дедушка — мой папа.

Она мгновение размышляет, потом смотрит на меня.

— Я говорю про моего папу. Ты грустная, потому что у меня нету папы?

— Да, поэтому. — Я подхожу к Саре, обнимаю ее и целую. Мне очень хочется избежать этих разговоров. Мне кажется, что они болезненны для такой малышки. Но я знаю, что эти вопросы для нее важны, и она все равно будет их задавать. — Твой папа был мне очень нужен, и мне бы так хотелось, чтобы он не умирал. Но у меня есть ты, так что я очень счастлива.

Она улыбается, явно успокоенная.

Интересно, правду ли я сказала Саре? Да, с Сарой я иногда забываю, кто я и что случилось, я совершенно не вспоминаю о своем прошлом и наслаждаюсь настоящим. Но все равно остается глубокая печаль, чувство разочарования. Иногда я ощущаю себе роботом, который запрограммирован исключительно на заботы о Саре. Главная надежда моей жизни — Сара. Если с ней все будет в порядке, если она будет жить без трагедий и страданий, то можно считать, что моя жизнь удалась.

— Так мы увидим тебя в пятницу вечером? — спрашивает мама.

— Да.

Я уже собираюсь повесить трубку, как мама спрашивает снова:

— А почему ты не приведешь к нам свою новую подругу? Почему бы тебе не пригласить Элис? Мы были бы рады с ней познакомиться.

Вряд ли мама и папа на самом деле хотят, чтобы приехала Элис. Мне кажется, теперь их вообще ничто не радует. Да и как можно искренне смеяться и поддерживать разговор, когда единственное, о чем вы можете думать — это смерть ребенка? Но я понимаю, что мама старается ради меня, она хочет, чтобы моя жизнь была нормальной.

Я уже думала о том, чтобы познакомить Элис с моими родителями, но что-то во мне противилось этому намерению. Мама и папа так погружены в свое горе, что другим трудно понять, как вести себя с ними. И к тому же я еще ничего не рассказала Элис про Рейчел. Она не сможет понять, почему они такие печальные и серьезные.

— Не знаю, мама, — говорю я. — Она, по-моему, занята.

— Ну, прошу тебя, милая. Ты просто спроси ее. Конечно, у нас не очень-то весело, но было бы неплохо немного отвлечься, увидеть какое-то новое лицо. И папа обрадуется, что ты живешь так, как и подобает жить в твоем возрасте.

Мама так редко о чем-то просит меня, и ее слова звучат так искренне, что я обещаю спросить Элис и перезвонить на следующий день маме.

Элис соглашается сразу, более того, говорит, что и сама хотела напроситься в гости.

Само собой разумеется, что в первый же вечер в родительском доме звучит имя Рейчел. Но я быстро меняю тему. Иначе мне придется объяснять маме и папе, почему я до сих пор ничего не рассказала Элис.

Ясно, что все равно наступит момент, когда от рассказа не убежишь. Нельзя провести выходные, ни разу не заговорив о моей сестре. И когда мы с Элис желаем моим родителям спокойной ночи и отправляемся спать, я прошу ее на минутку зайти в мою комнату.

— Зачем? — шепчет она и хихикает. — У тебя там никак склад наркотиков?

— Нет, я просто хочу тебе кое-что рассказать.

Элис внимательно смотрит на меня, удивленная моей серьезностью.

— Хорошо, — кивает она. — Я сейчас, ладно?

Она приходит, мы садимся на край кровати.

— У меня была сестра, — говорю я. — Рейчел. Ее убили.

Элис напрягается и хмурится.

— Что?

Я жду. Понимаю, что она расслышала мои слова, и теперь ей нужно время осмыслить информацию. Так бывает, когда слышишь что-то, во что трудно поверить.

— Расскажи о ней, — просит наконец Элис.

И я начинаю рассказ. Я говорю и плачу. Рассказываю Элис всю историю, начиная с того момента, как мы с Карли и Рейчел выпили кофе и решили пойти на вечеринку. Я плачу и испытываю облегчение от того, что я наконец-то кому-то об этом рассказываю. Элис молча слушает, она не перебивает меня, просто держит руку на моем колене.

— О господи, — говорит она, когда я наконец заканчиваю. — Бедняжка. Бедные твои родители. Почему ты ничего не рассказывала мне раньше? Боже мой. Бедная Рейчел.

— Да, — киваю я. — Бедная Рейчел. И бедные родители. Это убийство разрушило все.

Элис обнимает меня и держит в объятиях, пока я плачу. Я наконец перестаю вздрагивать в рыданиях, часы показывают два, она помогает мне лечь и гладит меня по голове до тех пор, пока я не засыпаю.

Когда я просыпаюсь, Элис стоит около моей кровати с чашкой дымящего чая.

— Смотри, что я тебе принесла. — Она ставит чашку на прикроватный столик и садится на кровать. — Выспалась?

Элис уже одета. Концы волос влажные, и я ощущаю цитрусовый запах ее шампуня. Рядом с ней я кажусь себе усталой и немытой. Я беру чашку и делаю глоток. Чай горячий и крепкий, он словно прибавляет мне сил.

— Как ты? — говорю я, выпив полчашки. Теперь я в состоянии говорить. — Во сколько встала? Ты, должно быть, совсем измучена.

— Нет, все в порядке. Я встала рано и уже позавтракала с Элен.

Интересно, почему Элис называет мою маму по имени? Так моих родителей никто не называет.

— Мы говорили про Рейчел, — продолжает Элис.

Я потрясена. Даже не могу себе представить этого разговора. Насколько я знаю, мама никогда не говорит с посторонними о Рейчел.

— И что же? То есть… мама… она с тобой говорила?