— Ой! Правда? — Элис улыбается, ее голос звучит наигранно-участливо. — Ну да, кажется, что ты не виновата, что ты ничего не сделала. Но ведь мыто с тобой знаем правду, а?

— Нет, Элис. Я не понимаю, о чем ты. — Я знаю, что разговор этот бессмыслен, но мне хочется защищаться, бороться. — Ты не права. То, что ты говоришь, отвратительно. Я испугалась. И побежала за помощью. Я была напугана! И у меня не было никакого выбора!

— О нет, Кэтрин. У тебя не раз в ту ночь был выбор! И всякий раз ты выбирала не то, что нужно.

— Нет. — Я качаю головой, пытаясь сдержать слезы. — Ты не права.

Элис наклоняется ко мне, ее тон пугающе спокоен:

— Ты не имела права убегать, Кэтрин.

— У меня не было выбора!

— Был. — Элис выпрямляется и прижимает руку к груди. — Это их ты оставила без выбора, когда убежала. Ты просто заставила их сделать то, что они вовсе не хотели делать.

— Почему ты так говоришь? — Я начинаю плакать, хватаю ее за руку и сжимаю изо всех сил. — Почему? Почему ты говоришь, что у меня был выбор? Они напали на нас! Это у них был выбор! А у меня и у моей сестры не было! Мы были просто жертвами, ты слышишь? Почему ты защищаешь этих животных?

— Животных? — Элис качает головой. — Так вот ты как про них, Кэтрин? И это хорошо? Это справедливо?

— Они животные! — Я почти выплевываю эти слова. — Они убили мою сестру, и надеюсь, будут вечно гореть в аду!

— Мой брат не животное! — Ее лицо искажается так, что в эту минуту она почти уродлива. — Он не животное!

— Твой брат? — Я в недоумении качаю головой. — О чем ты?

Лицо Элис снова меняется, и она кричит:

— Никто его не любил! Никто! Ни наша настоящая мать, ни те сволочи, которые разделили нас. Никто! Неужели ты думаешь, что это прошло для него даром? Представь себе, что твоя мать тебя не любит!

— Элис! — Я хватаю ее за руки. Я хочу, чтобы она хоть немного успокоилась и перестала нести этот безумный бред, ей совершенно точно надо к врачу. — Я не понимаю, о чем ты говоришь! Что за бессмыслица?!

Она отшатывается и смотрит на меня с настоящей ненавистью.

— Ты посадила моего младшего брата в тюрьму, — чеканит она. — Ты его туда отправила.

— Боже мой…

— Ты, ты посадила его в тюрьму, — повторяет она, старательно выговаривая каждое слово, и холодно улыбается. Эта улыбка ранит меня в самое сердце. — Чего ты не понимаешь? Шон. Мой младший брат. Ты посадила его в тюрьму.

— Я не знаю твоего брата! Откуда…

— Шон, — перебивает она. — Шон Энрайт.

— Но он…

— Да. Это он.

И тут я все понимаю. Она дружила со мной. Ее брат. Моя сестра.

Шон. Тот полный парень на заднем сиденье автомобиля. Он был таким дерганым и испуганным.

Он изнасиловал мою сестру! Безжалостно, жестоко! Он сделал свой выбор.

Я стою и ошеломленно смотрю на Элис. Не понимаю, чего я хочу — попросить у нее прощения или ударить ее. Она улыбается торжествующе, злорадно, и я готова избить ее, но тут Мик тянет меня назад.

— Кэтрин! Пойдем! — Он обнимает меня и уговаривает идти домой. Начался дождь, вода заливает мое лицо и волосы. — Ты же промокнешь, пойдем!

Элис идет за нами.

— Отличная идея, Мик. Тут и правда что-то мокро.

Мик останавливается и поворачивается к Элис. В его голосе слышна ярость:

— Убирайся. И не смей больше подходить к нам. Или я немедленно вызываю полицию. Я серьезно. Пошла прочь!

— Полицию? Ой-ой, что же они со мной сделают? С моим младшим братом они ничего хорошего не сделали. — Она поворачивает голову. — Это таких, как вы, они любят. Привилегированный средний класс. Успешные задницы! Они всегда на вашей стороне, да?

Она продолжает говорить про полицию, но в ее голосе другие интонации.

— Хотя хватит нам уже сражаться. Может, пойдем поплаваем? Узнаем, так сказать, друг друга поглубже.

И она вдруг бросается вниз, к пляжу. Там она сбрасывает туфли и жакет, одним быстрым движением снимает платье.

— Иди сюда, Кэтрин, — кричит она, волосы закрывают ее лицо. — Не будь трусихой, покажи, на что ты способна! Ну, давай же!

Она бежит в воду, ныряет и исчезает.

Мик испуганно смотрит на меня.

— Черт возьми, — восклицает он и бежит к пляжу. Я бегу за ним.

Я мечусь по пляжу и выкрикиваю ее имя.

— Элис! Где ты, Элис?

Мы с Миком бегаем по кромке воды.

— Черт возьми, она же может утонуть, — кричит он.

И тут мы слышим крик.

— Помогите! — Крик настолько тихий, что его почти неслышно. Дует сильный ветер, бушуют волны. Но крик слышится снова.

— Помогите!

— Элис! По-моему, я ее вижу.

Я знаю, что нужно делать. На этот раз я не струшу. Я не убегу, я не повторю ту же самую ошибку. Я стаскиваю туфли и бегу к воде.

— Кэтрин! — кричит Мик. — Что, черт возьми, ты собираешься делать?

— Она же утонет! — кричу я.

Он оттаскивает меня от воды и толкает так, что я падаю на песок.

— Подожди тут, — кричит он. — Жди, понятно?

Он стаскивает футболку и ботинки и бежит к воде.

— Нет, — кричу я, но он уже в волнах.

Я встаю и иду за ним, но уже темно, волны высокие, и я не вижу его. Я медленно двигаюсь вдоль берега, выкрикивая его имя, но все равно не понимаю, где он. Захожу глубже, вода уже достигла моих бедер, поток начинает тащить меня, я чувствую, что тут глубоко, вода все выше, она заливает мне лицо, попадает в нос, глаза, я продолжаю кричать, но понимаю, что в этом уже нет никакого смысла. Я никогда не найду его.

Кто-то тянет меня за волосы, кругом огни и голоса. Я жадно хватаю ртом воздух.

Ночь я провожу в больнице. Грудь, горло и глаза болят. Врачи обещают, что все будет хорошо. Но когда я произношу имя Мика, они почему-то отворачиваются.

— Вы вели себя очень храбро, — повторяют они. — Все будет хорошо.

Нет, никогда и ничего не будет хорошо.

Я кладу руку на его щеку.

Кожа мертвых не похожа на кожу живых. Она вообще не похожа ни на что человеческое. Она холодная, твердая и безжизненная. Он ушел, то, что на кровати, — только тело, и мне совсем не хочется целовать его фиолетовые губы и ледяные щеки. Мне нечего делать в этой холодной больничной комнате.

Мама с папой и родители Мика собирают вещи. Я осталась в квартире родителей, в кровати под теплым одеялом. Я все равно не смогла бы упаковывать нашу совместную жизнь, наше будущее, наши мечты, и никто не ждал, что я буду принимать участие в сборах. Они заканчивают все очень быстро, буквально за день. Когда родители возвращаются, мама приходит и садится на мою кровать.

— Мы забрали барабаны Мика и его записи. Родители Мика подумали, что ты захочешь оставить их на память.

Я не могу даже думать о том, что барабаны Мика больше не зазвучат, что я больше не услышу его музыку, но все равно киваю в знак благодарности.

Мама кладет руку на мое бедро и гладит меня.

— Мы, конечно, сказали родителям Мика о том, что ты ждешь ребенка.

— О, — только и могу я выговорить, стараясь выказать некоторый интерес, но на самом деле мне хочется лишь, чтобы она ушла и оставила меня в покое. Дайте мне побыть одной. Мне странно, что теперь все только и думают про этого ребенка.

— Естественно, сначала они растерялись. Но мне показалось, что потом они очень обрадовались. Это же ребенок Мика. Хоть какое-то утешение, — говорит мама, и я надеюсь, что сейчас она уйдет, но она остается, продолжая гладить меня. Я понимаю, что она хочет сказать что-то еще. Я поворачиваюсь к ней и пытаюсь улыбнуться.

— Они просили передать тебе спасибо за то, что ты пыталась ему помочь, — произносит мама. — Ведь ты рисковала жизнью.

Я отворачиваюсь.

— Ты сделала все, что могла.

Но этого оказалось недостаточно, горько думаю я.

Впервые я встречаю их на похоронах Мика. Филиппа похожа на отца, Мик был похож на мать. Она протягивает ко мне руки и обнимает. Я обнимаю ее.

Следующие шесть месяцев я живу как робот. Я все делаю правильно, я хорошо ем. Выполняю гимнастические упражнения, гуляю по окрестностям, но на самом деле меня совершенно не интересует мой будущий ребенок. Родители Мика и Филиппа навещают меня, и когда я с ними, я чувствую какую-то связь с Миком. Остальное время существую как зомби.