— Прости. Конечно, все в порядке. Я очень хочу, чтобы все было в порядке.

— Я тоже. — Я кусаю губы, чтобы не заплакать.

Занавеска отодвигается, входит высокая, худая женщина. У нее рыжие волосы, она чем-то похожа на Филиппу. Я сразу чувствую расположение к ней. Она включает какой-то агрегат, стоящий около кушетки.

— Это ультразвук. — Она легонько гладит меня по ноге. — Ну что, давайте посмотрим вашего ребеночка?

Мне страшно, но я все-таки смотрю на экран. На нем какие-то серые пятна, в которых я ничего не понимаю.

— Ага! — Докторша смотрит на экран и улыбается. — Сердцебиение отличное. И размер нормальный для такого срока.

Я вижу, как пульсирует сердце моего ребенка, и начинаю то ли плакать, то ли смеяться.

Мик крепко сжимает мою руку.

— Ничего себе!

— Я думаю, кровотечение не повторится, — говорит докторша.

Она просит Мика немедленно привезти меня в больницу, если такое случится еще раз.

— Постарайтесь не волноваться, не думаю, что тут что-то серьезное, — улыбается она. — Просто в течение нескольких дней понаблюдайте.

Следующие три дня я провожу в кровати. Мик приносит мне из библиотеки целую кучу книг про беременность, и я внимательно изучаю их. Погода на улице холодная и ветреная, и поэтому в постели я чувствую себя очень уютно. Мик репетирует и приносит мне обеды и завтраки в постель. Когда мне надоедает читать, мы смотрим по телевизору мыльные оперы или болтаем. Кровотечения больше нет.

На четвертый день я просыпаюсь полная энергии. Мик еще спит, я встаю, наливаю себе чай и выхожу в общий садик.

Еще очень рано, но солнце светит тепло и ярко, небо высокое и ярко-синее. Такого неба я никогда не видела ни в Греции, ни в Индонезии, ни в Европе, куда мы частенько ездили до смерти Рейчел. Внезапно меня наполняет такое чувство удачи, радости и благодарности, что я начинаю беспричинно улыбаться. Солнце греет, чай вкусный и горячий, и мне очень хорошо.

Раньше я старалась отгонять от себя такое чувство наслаждения. Мне казалось, что это несправедливо по отношению к Рейчел — ведь она-то больше никогда не будет наслаждаться такими радостями. Но сейчас я вспоминаю мамины слова о том, что должна жить своей жизнью, и думаю, что Рейчел точно хотела бы, чтобы я была счастливой. Она никогда, никогда не стала бы мне завидовать. Я понимаю, что люди, убившие Рейчел, точно так же убивали и мою жизнь.

— Рейчел, я счастлива! — громко говорю я. — Ты слышишь? Я счастлива!

Хорошая погода продлилась недолго, уже в середине дня сгустились тучи, небо потемнело. На следующий день я сижу дома, Мик репетирует со своим оркестром. Он приходит домой только к шести, когда я уже начинаю беспокоиться.

Я бегу к двери, едва заслышав поворот ключа в замке, и крепко обнимаю любимого.

Он смеется, но не обнимает меня. Руки он держит спрятанными за спиной.

— Сюрприз! — говорит он и протягивает мне большой белый конверт.

Внутри — целая куча сотенных бумажек. Я с любопытством смотрю на Мика.

— Откуда это?

— Я продал мотоцикл!

— Мик! — Я обнимаю его. — Ты расстроен?

— Ты с ума сошла? — Он целует меня. — Твой отец меня просто запугал. Все, больше никаких мотоциклов. Я вовсе не хочу умирать. Ну ладно, теперь мы богаты, давай закажем обед?

— Нет, давай выйдем куда-нибудь. Больше не могу сидеть дома.

— Ты думаешь, уже можно? Может, не стоит?

— Нет, все будет хорошо. — Я быстро стягиваю одежду и убегаю в душ. — Доктор ведь сказала, что я должна оставаться дома только несколько дней. Она не говорила, что мне надо все оставшиеся шесть месяцев пролежать в кровати. Я с ума сойду, если буду просто сидеть дома.

— Ну, хорошо. — Мик вздыхает. — Но ты уверена, что все будет в порядке? Я мог бы заказать что-нибудь на дом.

— Со мной все будет прекрасно. Мы пойдем очень медленно. — Я смеюсь. — Как старик со старушкой.

До ресторана совсем недалеко, и мы идем по дорожке вдоль пляжа. Дождя нет, но все небо затянуто грозовыми облаками, волны кидаются на берег. Мы идем медленно, взявшись за руки. Как хорошо выбраться из душной квартиры и посмотреть на прекрасный вид.

Мы заказываем еду. Мик рассказывает про свой оркестр, про музыку. Мы представляем себе будущие турне по всему миру — деньги, известность, толпы фанатов. Я смеюсь и говорю, что буду отгонять от него девчонок-поклонниц.

— Я стану настоящей ведьмой, ревнивой, жирной домохозяйкой. С шестью детьми.

— Да уж, — поддразнивает он, — хотел бы я на это взглянуть.

Сначала мы хотим взять такси, но потом решаем пройтись пешком. На улице так хорошо. И небольшой дождик нам не помешает.

Я слышу позади какие-то шаги — каблучки цокают об асфальт — но не обращаю на них внимания. Шаги становятся ближе и громче, я сторонюсь, чтобы уступить дорогу спешащей женщине. Но она подбоченивается и останавливается рядом со мной. Элис!

Она наклоняет голову набок и улыбается.

— Кэтрин, — говорит она.

По голосу понятно, что она пьяна.

— А я ведь знала, что найду вас тут. Знала, что рано или поздно встречу тебя и Мика.

Она хватает меня за руку и тянет вперед. Я вырываю руку.

— Какая красивая ночь, правда? — Она продолжает идти за мной. — Я так рада, что встретила тебя, ой, не только тебя, вас обоих. Нам есть о чем поговорить, да?

Мы стараемся ускорить шаг.

— Да остановитесь же! Или вы не хотите поговорить со мной?

Мик сжимает мою руку, и мы продолжаем идти.

— Ну что ж, хорошо. Вы не хотите говорить. Я могу это понять. Но я-то хочу! Ах, Кэтрин, сколько всего ты не знаешь про ту ночь. — Она злобно смеется. — Ты же понимаешь, про какую ночь я говорю? Ну да, про ту самую!

Мы останавливаемся.

Элис хохочет за нашими спинами.

— А-а, любопытно стало? Навсегда от этого не убежишь, Кэйти! Будь мужественной, выслушай правду, а?

Я поворачиваюсь.

— О чем ты говоришь? Что тебе надо?

— Нравится жить такой совершенной жизнью, Кэтрин? Такая чудная, идеальная семья, да? А про других ты когда-нибудь думала? О том, что другие могут страдать?

— Идеальная семья? — недоверчиво переспрашиваю я. — Ты шутишь, Элис? Ты же знаешь, моя младшая сестра убита. Какая тут идеальная семья, какая счастливая жизнь?

— Но ведь твои родители любят тебя? — глумливым тоном продолжает она. — Я же сама видела. Ты у них просто принцесса, они готовы поклоняться воздуху, которым ты дышишь. Поэтому ты и выросла такой самодовольной, поэтому тебя и не интересуют проблемы других.

— Меня не интересует проблемы других? Ты с ума сошла, Элис? Ты говоришь какими-то загадками.

— Да! Тебя совершенно не интересуют такие же, как и ты.

— Такие же, как и я? — Я смотрю на нее в изумлении. — Какие такие, Элис? О чем ты говоришь?

— О себе и о своем брате! Вот о ком. О себе и о своем младшем брате, черт побери!

Я в недоумении качаю головой.

— О чем ты…

— Для таких, как ты, все на свете легко и просто. Твой родители любят тебя. И весь мир тебя тоже любит. Ты никому ничего не должна доказывать. И когда твою сестру убили, все, естественно, были на твоей стороне, все твердо знали, что ты не виновата, что это не твоя вина.

— Но это на самом деле не моя вина. — Хотя меня душит гнев и больше всего на свете мне хочется закричать и заплакать, мой голос звучит почти спокойно. — Как ты вообще смеешь об этом говорить? Да и в любом случае, ничего нового ты не скажешь. Чего только не говорили после убийства Рейчел. Это было ужасно. Я же тебе все рассказывала!

— Ужасно? Ах, какая патетика. Только что-то я не думаю, что это было так ужасно, как ты об этом говоришь. Тебя же не посадили в тюрьму? Не обвинили в убийстве?

Мик тащит меня за руку и просит скорее уйти, но я слишком рассержена, чтобы вот так все бросить. Я отталкиваю его руку.

— Конечно, нет! — И несмотря на все сомнения и тяжелые мысли, я вдруг наполняюсь настоящей яростью — против Элис, прессы, самих убийц, и гнев прорывается: — Я же ничего не сделала!