— Мы идем к снегу, мама? — спрашивает она, едва открыв глаза. — Уже пора, да?

— Еще нет. — Я сажусь на кровать и обнимаю ее. — Сначала — огромный французский тост и горячий шоколад.

— Ура, ура! — кричит она, выскакивает из-под одеяла и выбегает из комнаты.

Я иду за ней и смотрю, как она стоит на коленях на стуле и поедает завтрак.

— А тебе хватит, мамуля? — с набитым ртом спрашивает она.

— Хватит, хватит. — Я сажусь напротив и беру с подноса тост. — Мне кажется, тут и на десять человек хватит.

— Вряд ли. — Сара очень серьезно качает головой. — Я очень голодная. Мне сегодня нужно десять тостов. Французский тост — моя любимая еда.

И она правда съедает весь завтрак, допивает шоколад и соскальзывает со стула.

— Теперь я готова, — говорит она. — У нас сегодня важный день.

Я смеюсь над ее взрослой фразой, которую иногда произношу сама.

— Точно. Очень важный день. Но у нас еще много времени. Солнце только встает.

— Я хочу быть первой, — говорит Сара. — Хочу выйти до восхода солнца.

Я снова слышу стук в дверь, негромкий, но настойчивый. Кто бы это ни был, он стучит уже минут десять, и я устала притворяться, что меня тут нет.

Подхожу к двери, но не открываю:

— Уходите. Уже полночь. Уходите.

— Кэтрин, это я, Робби. — Его голос такой знакомый, добрый и спокойный, что я едва удерживаюсь от слез. — И Филиппа тут. Пожалуйста, пусти нас.

— А Элис с вами?

— Нет.

Я вздыхаю, отпираю замок и сразу же отворачиваюсь и ухожу. Знаю, они искренне обеспокоены, но я ужасно устала. Заснуть все равно не смогу, но разговаривать с ними нет никаких сил.

Захожу в гостиную и сажусь на диван. Филиппа и Робби следуют за мной и садятся на диван напротив.

— Элис рассказала нам, — словно успокаивая, говорит Робби. — Ну, про твою сестру.

Я киваю. Если произнесу хоть слово, немедленно разревусь.

— Мне уйти? — Филиппа смотрит сначала на Робби, потом на меня. — Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке и что Робби тебя нашел. Но я вовсе не хочу тебе мешать.

Я смотрю на Филиппу и пожимаю плечами. Она выглядит ужасно — бледная, под глазами тени.

— Тогда я останусь, если ты не возражаешь. — Она вздыхает.

Мне совершенно все равно, останется Филиппа или нет, но я вдруг вспоминаю, что Вивьен уехала на выходные, и радуюсь, что она не увидит всего этого.

— Давайте я принесу чай? — вдруг говорит Филиппа.

— Я бы выпил. — Робби благодарно улыбается Филиппе. — А ты, Кэтрин?

— Да, спасибо, — соглашаюсь я. — Но…

— Она сделает все как надо, — заверяет Робби. — Филиппа, чайник и заварка на полке. Все в порядке? — Когда Филиппа уходит из комнаты, Робби кладет руку на мое колено.

Я киваю и пытаюсь улыбнуться.

— Дурацкая ночь. Надо было послушать тебя и уйти. — Я наклоняюсь вперед и шепчу: — Филиппа считает, что Элис — просто гадина. Думает, у нее какие-то проблемы с головой. Она тебе об этом говорила?

— Я почти согласен. — Робби пожимает плечами. — Элис действительно вела себя сегодня ужасно. Наверное, с ней и в самом деле что-то не так. Кто знает? Впрочем, какая разница? Может, она просто такая сволочная.

Робби выглядит очень уставшим и расстроенным.

— Робби, а как ты? С тобой все в порядке? — спрашиваю я. — Ты не очень-то хорошо выглядишь.

— Понятное дело, — говорит он, его покрасневшие глаза наполняются слезами, и он трясет головой, желая скрыть их. — Кошмарная ночка, да?

— Да.

Больше сказать нам нечего. Возвращается Филиппа, и мы потихоньку пьем чай, погрузившись каждый в свои мысли.

Мы заканчиваем чаепитие к четырем утра, и я убеждаю Робби и Филиппу остаться у меня. Робби я даю одеяло и подушку и спрашиваю Филиппу, можем ли мы поспать в одной кровати. Мы так устали и морально, и физически, что готовы уснуть где угодно и как угодно. Присутствие Филиппы меня успокаивает. Я закрываю глаза и чувствую, как она берет меня за руку и пожимает ее.

— Спокойной ночи, — говорит она.

— Спасибо, — отвечаю я. — Надеюсь, кошмары меня мучить не будут.

Я просыпаюсь, когда солнце уже высоко. Филиппы рядом нет. Но я слышу голоса из другой комнаты и рада, что ребята здесь и я не одна. Я снова закрываю глаза.

В следующий раз я просыпаюсь в полдень. Я уже не слышу голосов Робби и Филиппы, но слышу смех и музыку. Встаю и иду в гостиную.

Филиппа сидит на диване и смотрит какой-то старый черно-белый фильм.

— Доброе утро! — говорит она. — Или добрый день. Я ждала, пока ты проснешься. Вот, кино смотрю. Кстати, отличное кино! Купи себе на DVD. Мы с Робби не знали, можно ли оставить тебя одну, а ему надо было на работу, но он сказал, что обязательно вернется. — Она на секунду замолкает и улыбается. — Ну, как ты?

— В порядке. — Я сажусь рядом с ней на диван. — Спасибо, что пришли.

— Ой, да не за что. — Она берет пульт и убавляет звук. — Ты голодная?

— Да, — киваю я.

— Отлично. Я все купила для салата. Сейчас приготовим интересный салат, туда надо помидоры, спаржу, вареные яйца. Это мой любимый салат. Хочешь?

— Давай. Но только если ты на самом деле хочешь готовить. Честно.

— Приступаем. — Она вскакивает с дивана. — Я и сама проголодалась.

Я предлагаю помочь ей, но Филиппа отказывается, говоря, что она не выносит, когда на кухне крутится кто-нибудь еще. Когда салат готов, мы берем тарелки и выходим на балкон. Мы не говорим ни про Элис, ни про Рейчел, Филиппа непринужденно болтает обо всем на свете, и мы ни на минуту не замолкаем.

Филиппе двадцать три, она учится в университете, изучает психологию.

— Даже не верится, что тебе только семнадцать, — говорит она. — Ты кажешься старше, ты намного серьезнее, чем семнадцатилетние.

— Все так говорят. — Я улыбаюсь. — Не знаю, воспринимать это как комплимент или как оскорбление.

Она рассказывает мне про своего младшего брата Мика. Он барабанщик в небольшом оркестре.

— У них выступление в пятницу вечером. Хочешь со мной? Они классные музыканты.

Прежде чем я успеваю ответить, раздается стук в дверь.

— Это Робби. — Филиппа кладет вилку и оборачивается. — Он же сказал, что придет после работы.

Я направляюсь к дверям и едва протягиваю руку к замку, как в дверь стучат снова. Я вдруг понимаю, что это не Робби — он никогда не был столь нетерпелив.

Но уже слишком поздно притворяться, что меня нет дома. Дверь распахивается, и я вижу Элис.

Она в белой футболке и джинсах, лицо не накрашено, в руках — огромный букет красных роз. Глаза покраснели, как будто она плакала, но вообще она выглядит свежей и беззащитной, поэтому трудно поверить, что это та самая Элис, которая испортила вчерашний вечер.

— Прости меня, Кэтрин. — Ее губы дрожат, глаза наполняются слезами. — Прости… Просто не знаю, что на меня нашло.

Она протягивает мне букет, я беру его, но не говорю ни слова.

— Я просто… понимаешь… — Она плачет, плечи трясутся, голос дрожит. — Как будто что-то вселяется в меня и заставляет себя так вести. И я набрасываюсь на людей, даже на самых близких, на тех, кого люблю, и ничего — ничего — не могу с собой поделать!

Гнев во мне начинает таять.

— Проходи. — Я беру ее за руку и тяну в дом.

Я усаживаю Элис рядом с Филиппой. Сначала Филиппа холодна и подозрительна. Но Элис, как обычно, открыта и доброжелательна, она еще раз просит прощения за вчерашнее. Она смеется над собой и так себя передразнивает, что не простить ее просто невозможно. И Филиппа через некоторое время оттаивает, тоже поддавшись обаянию Элис. Мы разговариваем и смеемся до самого заката. Становится слишком холодно.

— Давайте посмотрим какое-нибудь кино. И закажем пиццу, — предлагает Элис.

— Ой, я даже не знаю, — сомневаюсь я. — Завтра ведь понедельник, надо в школу. А я совсем не выспалась.

— Мы не будем засиживаться допоздна, — отвечает Элис. — Просто я не хочу, чтобы этот день заканчивался. Нам ведь так весело вместе! Не хочу идти домой. — Она бросается к Филиппе и хватает ее за руку. — Пожалуйста, Филиппа! Можно я докажу, что я вовсе не такая тварь, какой показала себя вчера вечером! Давайте посмотрим кино! И съедим что-нибудь! — Она смотрит на нас умоляюще. — Ну, пожалуйста! Пожалуйста!