— Перестаньте ныть.

— А вы? Предположим, вы вернетесь на свою грядку с ямсом или чем там еще. Однажды у вас звякнет под лопатой, и вы откопаете несколько килотонн золота. Вы вложите их в высокотехнологическое оружие?

Ясное дело, у Роота есть ответ: золото награблено японцами по всей Азии и должно было обеспечивать валюту Зоны Совместного Экономического Процветания Великой Восточной Азии. И хотя ежу ясно, что данные конкретные японцы были отъявленные тупицы, в самом плане есть здравое зерно. Большая часть Азии живет по-прежнему фигово, и многим стало бы куда лучше, если бы экономика континента скакнула если не в двадцать первый, то хотя бы в двадцатый век, и там осталась, а не падала всякий раз, как очередной племянник диктатора, заведующий Центробанком, просрет национальную валюту. Так что, может быть, стабилизировать валютную ситуацию с помощью чертовой кучи золота не такая плохая идея, уж во всяком случае — единственная морально приемлемая, учитывая, у кого оно украдено; нельзя же просто взять его и потратить! Рэнди находит ответ достаточно иезуитским и примерно в русле того, что Ави написал в последнем бизнес-плане «Эпифита(2)».

Спустя приличествующее число дней Енох Роот возвращается к теме и спрашивает Рэнди, что бы тот сделал с килотоннами золота. Рэнди упоминает Памятку по Предотвращению Холокоста. Оказывается, Енох уже знает про ППХ — скачал последние обновления по новенькой коммуникационной сети, которую Рэнди с Дантистом протянули на острова, — считает, что задумка в целом согласуется с его идеями касательно Афины, Эгиды и проч., но накопил целый ряд вопросов и язвительных возражений.

Вскоре на свидание приходит сам Ави и говорит очень мало, давая лишь понять, что генерал Ин действительно числится в клиентах Крипты. Пожилые китайские джентльмены, сидевшие с ними за одним столом в Кинакуте и тайно запечатленные скрытой камерой в ноутбуке Рэнди, — его ближайшие сподвижники. Кроме того, Ави сообщает, что Дантист ослабил нажим: скомандовал Энди Лоубу «задний ход» и отложил разбирательства на неопределенное время. Про затонувшую лодку Ави не говорит, и Рэнди заключает, что подъем сокровищ идет успешно или по крайней мере идет.

Он все еще переваривает эти новости, когда на свидание заявляется Дантист собственной персоной.

— Вы, вероятно, считаете, что это я вас сюда упек, — говорит доктор Хьюберт Кеплер.

Они сидят вдвоем, однако Рэнди ощущает присутствие за дверью помощников, телохранителей, адвокатов и гарпий или фурий. Дантист как будто все время чему-то посмеивается, но постепенно Рэнди приходит к выводу, что тот совершенно серьезен. Верхняя губа у Дантиста от природы слегка изогнута или немного короче, чем надо, так что ослепительно белые резцы всегда чуть-чуть приоткрыты. В зависимости от освещения это либо придает ему сходство с бобром, либо создает впечатление плохо скрываемой усмешки. Даже миролюбивый Рэнди при взгляде на эту рожу чувствует, как сильно она просит кирпича. Судя по тому, что передние зубы у доктора Кеплера — в безупречном состоянии, можно заключить, что со времени их появления его круглосуточно сопровождали телохранители, либо он подался в стоматологи из глубоко личного интереса к протезированию.

— И еще я знаю, что вы скорее всего мне не поверите. Но я здесь, чтобы сказать, что никак не связан с происшедшим в аэропорту.

Дантист умолкает, неотрывно глядя на Рэнди. Он явно не из тех, кто нервно торопится заполнить паузу в разговоре. Именно во время затянувшейся паузы до Рэнди доходит, что Дантист вовсе не скалится, это просто естественное состояние его лица. Рэнди ежится, представляя, каково всегда выглядеть то бобром, то насмешником. Чтобы любимая женщина смотрела на тебя спящего и видела такое. Правда, если верить слухам, у Виктории Виго есть способы отомстить, так что, может быть, доктор Кеплер впрямь терпит те муки и унижения, на которые напрашивается его рожа. Рэнди легонько вздыхает, чувствуя отзвук явленной космической гармонии.

Кеплер прав: Рэнди не склонен ему верить. Единственный способ для Дантиста придать своим словам хоть какой-то вес — лично явиться в тюрьму и самому их произнести. Учитывая, что он мог бы делать в это время к своей выгоде или удовольствию, поступок и впрямь значительный. Подразумевается, что если Дантист хотел наврать Рэнди, он бы прислал адвоката или отправил телеграмму. То есть он либо говорит правду, либо врет, но почему-то очень хочет, чтобы Рэнди ему поверил. Совершенно непонятно, с какой стати Кеплера колышет его мнение, поэтому не исключено, что он и впрямь говорит правду.

— Так кто же меня сюда упек? — несколько риторически спрашивает Рэнди. Он как раз программировал одну клевую штучку на C++, когда его выдернули из камеры ради неожиданной встречи с Дантистом. Рэнди сам удивляется, до чего ему скучно и досадно терять время. Другими словами, он вернулся в то абсолютно задвинутое состояние, в котором на заре программистской юности писал в Сиэтле игру и которого с тех пор ни разу не достигал. Описать это человеку стороннему практически невозможно. Интеллектуально он жонглирует десятком зажженных факелов, фарфоровыми вазами династии Мин, живыми щенками и работающими бензопилами. При таком настрое Рэнди глубоко фиолетово, что крайне влиятельный миллиардер выкроил время заехать к нему в тюрьму. Поэтому он спрашивает исключительно из вежливости, и подтекст таков: «Я хочу, чтобы вы ушли, но элементарное приличие требует что-нибудь сказать».

Дантист, тоже не последний человек в ведомстве общественной глухоты, откликается как на искреннюю просьбу об информации.

— Могу только предположить, что вы каким-то образом не поладили с неким влиятельным лицом. Мне думается, вам хотят что-то этим…

— Нет! — говорит Рэнди. — Не произносите этих слов!

Хьюберт Кеплер смотрит на него вопросительно, поэтому Рэнди продолжает:

— Теория, будто мне что-то хотят этим сказать, не подтверждается.

Несколько мгновений Кеплер смотрит обескураженно, потом на самом деле улыбается:

— Это явно не попытка вас убрать, поскольку…

— Само собой, — говорит Рэнди.

— Да. Само собой.

Наступает очередная долгая пауза. Такое впечатление, что Кеплер не уверен в себе. Рэнди выгибает спину и потягивается.

— Стул в камере не скажешь что эргономичный. — Он вытягивает руки и шевелит пальцами. — Чувствую, запястья скоро снова заболят.

Говоря это, Рэнди пристально наблюдает за Кеплером. На физиономии Дантиста проступает неподдельное изумление. У него есть только одно выражение лица (уже описанное), но оно может усиливаться в зависимости от чувств. Сомнений быть не может: Дантист до этой минуты не подозревал, что Рэнди разрешили взять в камеру ноутбук. В попытке разобраться, что за фигня тут происходит, компьютер — единственное ценное сведение, а Кеплер только сейчас про него узнал. Ему будет над чем поломать голову — если его вообще заботит эта история. Довольно скоро он прощается и уходит.

Меньше чем через полчаса приходит двадцатипятилетний американец с хвостом на затылке и проводит с Рэнди минут двадцать. Он работает у Честера в Сиэтле и только что прилетел из Америки на его личном самолете, а в тюрьму приехал прямиком из аэропорта. Парень совершенно опупел и ни на секунду не умолкает. Внезапный перелет через океан на личном самолете богатого человека произвел на него неизгладимое впечатление, которым непременно надо с кем-нибудь поделиться. Он привез «гостинцы»: какие-то гамбургеры, дешевое чтиво, исполинский флакон пептобисмола от расстройства желудка, CD-плейер и толстую стопку дисков. Парнишка никак не может оправиться от истории с батарейками: ему велели купить большой запас, он и купил, но при разгрузке багажа и таможенном досмотре они загадочным образом испарились, осталась только упаковка в кармане его бермудов. В Сиэтле полно ребят, которые по окончании колледжа бросают монетку (орел — Прага, решка — Сиэтл) и едут туда с неколебимой уверенностью, что молодость и ум обеспечат им работу и бабки. И что самое гадство, так оно и выходит. Рэнди представить себе не может, каким выглядит мир в глазах этого юнца. От него далеко не сразу удается избавиться, потому что парень разделяет общее (крайне досадное) убеждение, будто в тюрьме у Рэнди одна радость — принимать визитеров.