— Федеральное авиационное управление и Национальный комитет по вопросам безопасности транспорта обрадовались, — задумчиво говорит Честер. — Оно и понятно. Они собрали его в ангаре, верно? Вытащили драгой каждый обломок, сообразили, откуда он, закрепили на решетке. Изучили каждый, собрали все судебно-медицинские свидетельства, какие могли, отделили и похоронили все человеческие останки, стерилизовали каждый кусок, чтобы члены комиссии не боялись подцепить СПИД, коснувшись окровавленного края. Работы закончились, а за аренду ангара по-прежнему надо было платить. Выбросить его нельзя. Так что мне всех дел было — сертифицировать дом как федеральное складское помещение. Оказалось, невелика хитрость. А на случай иска у меня есть адвокаты. Но вообще-то все было довольно просто. Ребята из «Боинга» довольны, постоянно здесь торчат.

— Для них это как лаборатория, — догадывается Рэнди.

— Ага.

— Вижу, тебе это по душе.

— Конечно! Я создал специальный набор привилегий для инженерных типов; они могут приходить сюда в любое время, как в политехнический музей. Собственно, это я и разумел под словом «трансформер». Для меня и моих гостей это дом. Для посетителей — вот, кстати, один… — Честер машет рукой в дальний конец комнаты (это центральное помещение площадью примерно двести пятьдесят квадратных метров), где инженерный тип установил фотоаппарат на огромном штативе и целит объективом в погнутую стойку шасси, — …для них это музей. Там тоже можно свободно ходить по залам, а полезешь через ограждение — включится сигнализация и набежит охрана.

— А сувенирная лавка есть? — шутит Ами.

— Сувенирная лавка запланирована, но не действует. ПОНОС чинит всяческие препятствия, — ворчит Честер.

Они доходят до относительно уютной комнаты со стеклянной стеной, в которую открывается вид на перепаханную грязь и дальше на озеро. Честер включает кофеварку, похожую на действующий макет нефтеперегонного завода, и наливает всем по чашечке эспрессо. Над этой комнатой висит почти целый конец левого крыла. Сейчас до Рэнди доходит, что самолет повешен с легким креном на нос, как при небольшом изменении высоты, что не вполне правильно: логичнее было бы повесить его в пикирующем положении, но тогда в доме надо было бы сделать этажей так пятьдесят. На крыле — повторяющийся рисунок царапин, выражающих, надо думать, те же математические закономерности, что порождают одинаковые завихрения в спутной струе или завитушки в множестве Мандельброта. Чарлин и ее друзья высмеивали Рэнди за платонизм, однако что делать, если повсюду в материальном мире он видит воплощение одних и тех же идеальных форм. Может, это от тупости. В доме чувствуется отсутствие женской руки. Из нескольких намеков, брошенных Честером, Рэнди заключил, что надежды на «Боинг» как удачный повод для разговора не оправдались. Честер подумывает навесить над некоторыми перегородками фальшивые потолки, чтобы больше походило на комнаты, тогда, может быть, «некоторые люди» почувствуют себя уютнее и решат «остаться надолго». Значит, он на ранней стадии переговоров с какой-то бабой. Хорошая новость.

— Честер, два года назад ты писал мне мылом про свой новый проект — построить копии первых компьютеров. Ты спрашивал о трудах моего деда.

— Ага, — говорит Честер. — Хочешь посмотреть, что получилось? Проект пришлось временно задвинуть на второй план, но…

— Я недавно унаследовал часть его записных книжек, — говорит Рэнди.

Честер поднимает брови. Ами смотрит в окно. Ее волосы, кожа и одежда отчетливо розовеют за счет красного смещения, по мере того как она выпадает из разговора со скоростью, близкой к световой.

— Я хотел спросить, нет ли у тебя работающего перфосчитывателя?

Честер фыркает.

— И все?

— Все.

— Тебе нужен Марк-III 1932 года? Или Марк-IV 1938-го? Или…

— А не все равно? Они ведь читают одни и те же перфокарты, верно?

— Да, в общем-то.

— У меня перфокарты примерно сорок пятого года, которые я хотел бы переписать на дискету.

Честер достает сотовый размером с наперсток и начинает нажимать кнопки.

— Я звоню человечку, который у меня занимается перфокартами, — объясняет он. — Бывший сотрудник «ЭТК» на пенсии. Живет на Мерсер-Айленд. Сюда приплывает на лодке раза два в неделю, возится с перфораторами. Будет страшно рад с тобой познакомиться.

Покуда Честер разговаривает с перфораторщиком, Ами обращает к Рэнди взгляд, который почти невозможно прочесть. Она выглядит немного сникшей. Вымотанной. Хочет домой. Это видно уже по самому ее нежеланию выказывать чувства. До нынешней поездки Ами согласилась бы, что все люди — разные. Согласится и сейчас. Однако в последние несколько дней Рэнди показал ей кое-какие практические следствия этого принципа, и Ами потребуется время, чтобы вписать их в свое мировосприятие. И что важнее, в свое восприятие Рэнди.

Действительно, как только Честер заканчивает говорить по телефону, Ами спрашивает, можно ли позвонить в авиакомпанию по его сотовому. Лишь на одно мгновение взгляд ее устремляется к «Боингу». Честер потрясен, что кто-то еще бронирует билеты по голосовой связи; оправившись от изумления, он ведет Ами к ближайшему компьютеру (в каждой комнате стоит по машине со всеми причиндалами), входит прямиком в базу данных авиалиний и начинает искать оптимальный маршрут перелета. Рэнди подходит к окну, смотрит, как холодные «барашки» набегают на глинистый берег, и борется с желанием остаться в Сиэтле — городе, где мог бы жить очень счастливо. За его спиной Ами и Честер вновь и вновь повторяют «Манила» — она кажется неимоверно далекой и экзотичной. Рэнди думает, что он самую малость умнее Честера и, если бы остался здесь, мог бы стать даже богаче.

Белая моторка огибает мыс со стороны Мерсер-Айленд и несется к дому. Рэнди ставит остывший кофе, идет к машине и достает сундук — подарок счастливой тети Нины. Там лежат различные сокровища вроде тетрадок, в которых его дедушка записывал лекции по физике. Рэнди откладывает, например коробку с надписью «ГАРВАРД-УОТЕРХАУЗ: ЗАДАЧА О РАЗЛОЖЕНИИ НА ПРОСТЫЕ СОМНОЖИТЕЛИ, 1949—1952». Под ней штабель кирпичей, аккуратно завернутых в золотую от времени бумагу. Каждый кирпич — стопка перфокарт, подписанная «ПЕРЕХВАТ „АРЕТУЗА“» и датированная каким-то днем 44-го или 45-го года. Они пролежали в анабиозе более пятидесяти лет, закукленные в мертвой оболочке. Теперь Рэнди собирается вновь вдохнуть в них жизнь, может быть, отправить в Сеть — несколько ниточек ископаемой ДНК, извлеченных из янтарной скорлупы.

Возможно, они сгинут без следа, зато если преуспеют, то может быть, сделают жизнь Рэнди более интересной. Она и сейчас не то чтобы скучная, но всегда легче создавать новые сложности, чем распутывать старые.

Бандок сложен крепкой скальной породой; тот, кто выбирал место, наверняка это знал. Базальт настолько прочный, что Гото Денго готов пробить в нем любую систему туннелей. Если соблюдать базовые инженерные принципы, обрушения можно не опасаться.

Разумеется, трудно пробивать такую породу. Однако капитан Нода и лейтенант Мори снабдили Гото Денго неограниченным количеством китайских рабочих. Поначалу грохот перфораторов заглушал какофонию джунглей; сейчас они углубились в скалу, и к гудению компрессоров примешивается лишь мерный глухой рокот. По ночам работы продолжаются при свете фонарей, не пробивающемся сквозь густой лиственный полог. Самолеты-разведчики Макартура пока не летают над Лусоном среди ночи, но филиппинцы внизу могли бы заметить отсвет огней на склоне.

Наклонная штольня, соединяющая озеро Ямамото с Голгофой, — пока самая длинная часть комплекса. Ей не обязательно иметь большое сечение: достаточно, чтобы один рабочий мог проползти в забой. Пока идет строительство плотины, Гото Денго велит пробить верхнюю часть уклона, вниз от речного обрыва под углом двадцать градусов. Штольня по сути колодец — постоянно заливает водой, а вынимать отработанную породу — настоящая мука, поскольку ее приходится транспортировать вверх. Пройдя метров пять, Гото Денго приказывает заложить устье камнями и зацементировать.