Сперва Рэнди думает, что это просто обычное издевательство, демонстрация власти ради садистского удовольствия подавлять. Однако после того как его расковывают, запирают в камере и оставляют одного, в голову приходит новая мысль. В нормальных обстоятельствах Рэнди поставил бы компьютер на стол заряжаться, потом унес бы на койку и работал, насколько хватит аккумулятора. Однако адвокат Алехандро передал ему ноутбук уже без аккумулятора, а литиевых батареек в камере что-то не видать. То есть компьютер сможет работать только от сети, а удлинитель и тумбочка расположены так, что в силу некоторых особенностей трехмерного евклидова пространства-времени подключить его к сети можно лишь в одном месте: поставив на треклятую тумбочку. Трудно поверить, что это случайность.

Он садится на тумбочку и осматривает стены и потолок в поисках видеокамеры наблюдения, однако не особо вглядывается и не очень ожидает ее увидеть. Чтобы читать текст с экрана, нужна камера очень высокого разрешения, то есть большая и заметная; крохотная дырочка не подойдет. Такой камеры тут нет.

Рэнди почти уверен, что если бы мог открыть тумбочку, то нашел бы в ней электронное оборудование. Сразу под компьютером, наверное, антенна, чтобы принимать ван-эйковские сигналы с экрана. Под ней — какой-то агрегат, чтобы переводить сигналы в цифру и пересылать на станцию прослушивания, которая, вероятно, расположена сразу за стеной. В самом низу, должно быть, аккумулятор, чтобы все это дело работало. Он покачивает тумбочку, насколько позволяет цепь, и убеждается, что она действительно снизу тяжелее, как будто в нижнем ящике стоит автомобильный аккумулятор. А может, он все это напридумывал. Может, ему позволили взять ноутбук, потому что они такие добрые.

Итак. Картина ясна. Ситуация понятна. Все очень просто четко. Рэнди включает ноутбук, убеждается, что он работает, потом стелет постель и ложится, просто ради удовольствия полежать. Впервые за неделю он хотя бы в относительном одиночестве. И потом, что бы Ави ни вещал насчет воздержания, Рэнди пора кое о чем позаботиться. Ему предстоит по-настоящему сосредоточиться, и прежде надо устранить некий отвлекающий фактор. Достаточно вспомнить последний разговор с Ами, чтобы у него встало. Он сует руку в штаны и тут же засыпает.

Будит его лязг тюремной двери. Привели нового заключенного. Рэнди пытается сесть и обнаруживает, что рука по-прежнему в штанах, а результат не достигнут. Он нехотя вытаскивает руку, садится и спускает ноги на пол. Сейчас он спиной к соседней камере, которая представляет собой зеркальное отражение его собственной камеры, то есть койки стоят почти вплотную по две стороны перегородки, так же расположены толчки. Рэнди встает, поворачивается и видит, как в соседнюю камеру вводят нового заключенного. Это белый мужчина, с виду ему за шестьдесят или даже за семьдесят, хотя точно не пятьдесят и не восемьдесят с хвостом. При этом вполне крепкий. Он, как и Рэнди, в тюремной робе, но с другими аксессуарами: вместо ноутбука у него янтарные четки с распятием и какой-то медальон, а к животу прижаты несколько книг: Библия, что-то толстое на немецком и модный бестселлер.

Тюремщики обходятся с ним крайне почтительно; Рэнди заключает, что новый сосед — священник. Они обращаются к старику на тагальском, видимо, извиняются и спрашивают, не будет ли каких-нибудь пожеланий, а тот успокаивает их и даже шутит. Потом высказывает вежливую просьбу; охранник выбегает и через минуту возвращается с колодой карт. Наконец охрана закрывает дверь, практически кланяясь и расшаркиваясь, и запирает ее с извинениями, которые звучат уже несколько монотонно. Старик говорит что-то остроумное — видимо, в знак прощения. Охранники нервно смеются и уходят. Старик минуту стоит посреди комнаты и задумчиво смотрит в пол — может быть, молится или еще чего. Потом резко вскидывает голову и обводит взглядом помещение. Рэнди наклоняется к перегородке и просовывает между прутьями руку.

— Рэнди Уотерхауз, — говорит он.

Старик бросает книги на койку, подходит и пожимает ему руку.

— Енох Роот, — говорит он. — Рад познакомиться с вами лично. — Голос, без всяких сомнений, понтифика — [email protected]

Рэнди надолго замирает, как человек, которого колоссально разыграли, но пока непонятно, насколько колоссально и как с этим быть. Енох Роот видит, что Рэнди парализован, и ловко использует момент. Он сгибает колоду в одной руке и перекидывает ее в другую: карты на мгновение гармошкой повисают между ладонями.

— Не столь многофункциональны, как перфокарты «ЭТК», зато на удивление полезны, — говорит он. — При благоприятном раскладе мы с вами можем составить бридж, если только найдем, где примоститься.

— Бридж? — переспрашивает Рэнди, чувствуя себя и, вероятно, выглядя полным идиотом.

— Я имел в виду бридж как карточную игру. Вы играете?

— В бридж? Нет. Но мне казалось, для него нужны четверо.

— Я придумал вариант для двоих. Надеюсь, что колода полная — для игры нужны пятьдесят четыре листа.

— Пятьдесят четыре, — задумчиво повторяет Рэнди. — Эта игра, случаем, не похожа на «понтифик»?

— Один в один.

— Кажется, правила «понтифика» завалялись у меня где-то на диске, — говорит Рэнди.

— Тогда сыграем, — предлагает Енох Роот.

Шафто выпрыгивает из самолета. Холодный воздух высоты, ледяной ветер. Впервые в этом году он не чувствует себя распаренным и отвратительно потным.

Что-то с силой дергает его за спину: вытяжная стропа, привязанная к самолету. Боже сохрани, чтобы американскому парашютисту доверили самому дернуть за кольцо. Шафто так и представляет себе картину — заседание штаба; повестка дня: о вытяжной стропе. «Ради всего святого, генерал, рядовой состав! Едва выпрыгнув из самолета, они начнут мечтать о девчонках, затем пару раз приложатся к фляжке, затем малек покемарят и, не успеете глазом моргнуть, вмажутся в землю на скорости двести миль в час!»

Вспомогательный парашют полощется на ветру, хватает воздух и рывком опустошает ранец. За спиной что-то хлопает, бьется, бесформенное облако шелка под тяжестью тела летит вниз, потом с громким звуком раскрывается, и вот Бобби Шафто свободно висит в пространстве на фоне грязно-белого балдахина — идеальная мишень для японского снайпера.

Немудрено, что парашютисты мнят себя богами среди людей: у них иной взгляд на вещи, чем у бедняги-морпеха, который видит лишь цепочки дотов на прибрежных холмах. Шафто смотрит на север; перед ним раскинулся Лусон. На двести или триста миль — земля, плотно укрытая зеленью, словно войлоком; за ней горы, где засел генерал Ямасита, Тигр Малайи, со стотысячной армией — каждый только и мечтает увешаться взрывчаткой, пробраться на американские позиции и взорвать себя во имя императора. Справа по курсу Манильский залив; даже с расстояния в тридцать миль Шафто видит, что ближе к берегу джунгли вдруг редеют и становятся бурыми, словно лист, который начал сохнуть с краев — это то, что осталось от Манилы. Жирный двадцатимильный язык, выдающийся вперед — Батаан. У самого его кончика скалистый остров, похожий на головастика с зеленой головой и тонким коричневым хвостом: Коррехидор. С него поднимаются многочисленные струйки дыма. Американцы почти целиком отвоевали остров. Несколько японцев предпочли взорвать себя в подземных бункерах, но не сдались. Это героическое деяние породило в головах генеральских советников остроумную мысль.

В паре миль от Коррехидора на воде застыло что-то нелепое, приземистое, кривое, формой напоминающее линкор, но гораздо крупнее. Оно окружено американскими канонерками и амфибиями. С его поверхности расползается по ветру красный шлейф дыма — с самолета, на котором летел Шафто, несколько минут назад сбросили на парашюте дымовую бомбу. Шафто сносит прямо туда; он уже различает бетонные структуры, из которых сооружено это чудо. На голом скалистом острове в Манильской бухте испанцы построили форт, американцы соорудили на вершине цепь артиллерийских окопов, а японцы, едва ступив сюда, переделали все в железобетонное укрепление со стенами десятиметровой толщины и установили наверху пару четырнадцатидюймовых двуствольных орудий. Орудия давно молчат; в стволах видны длинные трещины, а жерла напоминают застывшие кляксы на стальной поверхности. Хотя Шафто приземляется на крышу неприступной японской твердыни, набитой вооруженными до зубов людьми, которые только и ищут повода, чтобы красиво умереть, он в полной безопасности. Стоит показаться из амбразуры биноклю или винтовке, как по ним с американских кораблей прямой наводкой открывает огонь полудюжина зенитных орудий.